Большая, большая и чудовищная ошибка, потому что стоило ей приблизиться – организм живо напомнил о том, что голод обостряет все ее чувства, в особенности обоняние. От запаха крови ее рот наполнился слюной. Марори сглотнула, попыталась отодвинуться, но эрэлим ухватил ее за запястье и дернул на себя. Она упала ему на грудь, дернулась было, чтобы сбежать, но он быстро обнял ее и обездвижил крепкой хваткой.

— Успокойся уже, нильфешни, я на тебя не претендую. Вряд ли я настолько же хорош, как твой чокнутый братик или тот рыжий инкуб.

— Обязательно было перечислять? – Она предприняла еще одну попытку вырваться, но, поняв, что это бесполезно, сдалась. – Отпусти меня, пожалуйста.

Он лежал под ней: хмурый, сосредоточенный и растерянный одновременно. Как ребенок, который, наконец, получил желаемое, но вдруг осознал, что понятия не имеет, что делать дальше.

И, чтобы как-то разогнать эту неловкость Марори не придумала ничего лучше, чем воспользоваться его предложением. Тем более что их близость буквально обжигала ее сквозь одежду, а на шее эрэлима, над мерно вздрагивающей артерией, еще оставался след ее укуса.

— Все в порядке, нильфешни, это нужно нам обоим. – Он переместил одну ладонь ей на затылок, прижал к своей шее, выдохнул, когда она мягко прокусила кожу. – Ты мое личное проклятие, Марори Шаэдис. Полное и безоговорочное.

Она с жадностью глотнула его жизнь, дернулась, когда вкус крови распустился на языке вкусом сладости. Темные, почему она думала, что Нотхильдис вкуснее? Да и какая теперь разница? Еще один глоток впрыснул в кровь ударную дозу адреналина.

Она обвилась вокруг этого восхитительного источника, сунула ему в волосы когти изувеченной руки, оттянула голову назад, с каким-то хищным удовольствием наблюдая, как две ровные ранки «плачут» алыми дорожками. Кровь текла по его шее, приостановилась у ключицы. Не задумываясь, не размышляя, Марори прижалась к ней губами, выпивая всю до капли.

— Маааар, - простонал он хрипло, одновременно опуская руку с ее талии и жестко вдавливая пальцы в бедро. – Мар.

Она знала, что должна остановиться. Прямо сейчас выключить голод, затолкать зверя в клетку, из которой так неосмотрительно его выпустила. Но боль разрывала изнутри, и Марори знала – стоит ей уйти, отчаяние с наслаждением вгрызется в ее плоть, впрыснет в тело яд сомнения.

«У Крэйла глаза Темной… Ее кожа, ее волосы. Он не мог не знать совсем ничего».

Она понимала, что плачет: беззвучно и одиноко, наплевав на то, что эрэлим увидит ее слабость. Пускай. Разве не для этого он позвал ее? Разве не потому сейчас прижимает к себе с такой яростью, что так же, как и она, больше не может быть одиноким?

Марроу мягко, но настойчиво, перевернул ее на спину и долго-долго рассматривал ее заплаканное лицо, окровавленные губы.

— Если бы я знал, что ты так глубоко застрянешь во мне, то целился бы наверняка, - сказал он шепотом.

— Уверен, что сейчас уже поздно пристрелить дра’морскую занозу?

— С тобой ни в чем невозможно быть уверенным. Разве только в том, что ты несешь феерическую чушь, когда нервничаешь.

— Ты-то спокоен? – Она положила руку ему на грудь, чувствуя, как его скачущее сердце колотиться в чувствительную кожу ладони.

— Как я могу быть спокоен в постели с девушкой, которую люблю и которую хочу?

Марори была уверена, что просто рассмеется ему в лицо, но вместо смеха из груди вырвался тихий вздох.

— Не убьешь же ты меня, в конце концов, - внезапно серьезно сказал эрэлим.

С какой-то безумной обреченностью он резко перекатился на бок и развернул «добычу» спиной к себе. Обнял так крепко, что Марори едва могла дышать. Одна его рука опустилась ей на живот, другая поднялась к ее шее. Большим пальцем он поглаживал ее артерию, выуживая из Марори низкие гортанные звуки.

Она знала, что должна уйти. Что не может дать ему ничего, кроме новой порции боли. Но правда была в том, что она боялась одиночества и тех кошмаров, которые поджидали в его темных закоулках. Боялась, что стоит мыслям отвлечься от горячей ладони Марроу у себя внизу живота, – как в них сразу появится Крэйл с глазами и волосами цвета Тринадцатой Темной.

Марроу заставил ее запрокинуть голову, прижался губами к ее шее.

— Если бы я хоть на секунду поверил, что могу вырвать из тебя мысли о шанатаре, – я бы не сдерживался, нильфешни. Потому что в любви каждый сам за себя. И потому что я не могу быть великодушным, понимающим эрэлимом, когда все, о чем я могу думать, – ты, ты и ты.

Он опустил пальцы ниже, на долю секунды замешкался – и нырнул под одежду. Марори снова дернулась, сжала колени. Стыд обрушился на нее ледяным душем. Но, стоило эрэлиму прикусить кожу у нее на шее и одновременно погладить внутреннюю сторону обнаженного бедра, – как ее тело бесстыже отозвалось на ласку.

— Не надо, - попыталась сопротивляться она. Что за безумие? Они не могут этого делать по множеству причин.

— Помолчи, нильфешни, пока я окончательно не слетел с катушек. Считай, что я угощаю тебя конфетами.

— Ты – больной, - выдохнула она, зажмуриваясь.

— А ты пробуешь это в первый раз и знаешь, что уже не сможешь остановиться.

Марори собиралась сказать какую-то колкость, найти то единственное слово, которое разрушит эту странную слабость – а вместо этого развела колени, позволяя его пальцам свести себя с ума.

Секунда, вторая, третья. Она дрожала, как струна. В какой-то момент, когда тело предало ее, Марроу прикрыл ее рот ладонью и хрипло рассеялся, когда Марори яростно вонзила в нее зубы.

— Хватит держать себя на поводке, нильфешни. Это не измена, это просто физиология.

Его горячее дыхание растеклось по ее шее, тело напряглось, а перед глазами вспыхнули фейерверки. Искры обжигающей сладости поднялись вверх по животу, свили гнездо в груди и перевернули ее мир с ног на голову.

Она так сильно вцепилась в ладонь эрэлима, что рот снова наполнился его кровью.

Она пила его, жадно наполняя себя новыми ощущениями.

— Мааааар… - нараспев растягивал ее имя эрэлим.

Марори не знала, сколько времени прошло, прежде чем необычная ноющая нега начала отпускать ее из своего плена. Они так и лежали: она спиной к его груди, в тесном кольце его рук. Их сердца хаотично колотились, резонируя друг другу.

— Ты знал, что так будет? – спросила она, в приступе странной нежности поглаживая его окровавленную ладонь.

— Хочешь правду, нильфешни? Нет, не знал. Собирался просто заморочить тебе голову.

— Почему же не заморочил?

— Потому что ты все равно не будешь моей, а узнав тебя раз, я просто не смогу жить в мире, где ты будешь принадлежать кому-то другому. Собственничество, все дела, - отшутился он, но, когда Марори попыталась повернуться, не позволил ей этого. – Закрывай глаза, нильфешни, тебе нужно поспать и восстановить силы. Кенна никуда не денется.

— Что подумает Ти’аль, когда увидит нас вместе вот так?

— Тебе все равно, что он подумает. Хватит искать повод испытывать угрызения совести. Тебе было хорошо, твоя невинность никуда не делась, а я, как последняя сволочь, без последствий воспользовался твоей слабостью. Остальное не имеет значения до тех пор, пока ты сама не начнешь думать иначе.

Ему пришлось повозиться, чтобы укрыть их обоих одеялом. И он не стал противиться, когда она повернулась к нему лицом. С молчаливого согласия Марори эрэлим снова обнял ее, прижал к себе, уткнулся подбородком ей в макушку.

— Засыпай, нильфешни, и ни о чем не беспокойся.

В ту ночь она плавала в сновидениях, где был лишь бескрайний радужный океан.

А когда проснулась, то обнаружила эрэлима полностью одетым.

Штанину джинсов загипсованной ноги пришлось разрезать, из-за чего эрэлим выглядел каким-то потрепанным. Она не спешила давать знать, что проснулась, просто наблюдала за ним из-под полуприкрытых век. Марроу опирался на костыль – наверняка его принес Ти’аль, – то и дело присаживался на свободный край кровати и приглаживал растрепанные волосы.