— Мою бабушку зовут Глэдис! — охнул Холодец. — Выходит, из-за того, что дед не сбежал в Лондон, он останется здесь и сегодня ночью умрет? И я так никогда и не появлюсь на свет?

— Возможно, — ответил Ноу Йоу.

— А что будет со мной?

— Ты останешься здесь, — сказал Джонни.

— Только не это! Это ж Былые Времена! Мрак! Я проходил мимо кинотеатра, так там идут сплошь старые фильмы. Черно-белые! И еще я видел кафе, ну, из тех, у которых снаружи мелом меню пишут. И знаете, что там было написано? «Мясо с двойным гарниром»! Что это может быть, по-вашему? Даже Генри Гонконг, когда продает обеды навынос, всегда пишет на них, что там за мясо. И одеваются тут все как в Восточной Европе! Да я с катушек съеду!

— А мой дед вечно твердил, что, когда он был маленький, они развлекались на полную катушку, хоть у них ничего и не было, — попытался утешить Холодца Бигмак.

— Да, но так говорят все дедушки, — возразила Керсти. — Без исключения. «Пятьдесят центов за шоколадку? Да в мои времена ее можно было купить за шестипенсовик и еще сдача бы осталась!»

— Я думаю, они и вправду жили весело, — сказал Джонни, — потому что даже не подозревали, что у них ничего нет.

— Но я-то знаю! — возопил Холодец. — Я-то в курсе, что в еде должно быть больше чем два цвета, я помню, что за штуки музыкальные центры, и… и вообще! Я хочу домой!

Все посмотрели на Джонни.

— Ты все это начал, — сказал Ноу Йоу.

— Я?!

— Всему виной твое воображение, — проговорила Керсти. — Оно у тебя такое большое, что в голове не помещается, как и говорил сэр Дж… как я всегда говорила, — поспешно поправилась она. — И оно засасывает и окружающих тоже. Не знаю, как это у тебя получается, но с фактами не поспоришь. Ты зациклился на Парадайз-стрит, и вот мы здесь.

— Ты же говорила, что все равно, разбомбили Парадайз-стрит или нет! — сказал Джонни. — Ты говорила, что все это давно история!

— Я не хочу в историю! — простонал Холодец.

— Ну ладно, Джонни, ладно, ты был прав, — признала поражение Керсти. — Что нам делать?

Джонни порылся в бумагах.

— Когда я готовил реферат, то вычитал, что… что в ту ночь разразилась страшная гроза. Погода жутко испортилась. И, должно быть, немецкие летчики увидели Сплинбери, отбомбились по нему наобум и улетели. В войну такое случалось не раз. В Сплинбери была система оповещения, ну, то есть должна была включиться сирена воздушной тревоги. Но она не включилась.

— Почему?

Раздался хлопок — это Джонни закрыл свою папку.

— Вот давайте для начала это и выясним.

Это был шест на крыше одного из домов на Хай-стрит. Шест казался даже не очень длинным.

— И это — оно? — удивился Ноу Йоу. — Смахивает на гигантский йо-йо.

— Это в самом деле сирена воздушной тревоги, — авторитетно подтвердила Керсти. — Я видела такие на фотографиях.

— А как они работали? Заводились по сигналу радара или что-то вроде?

— Радары еще не изобрели, это я наверняка знаю, — cказал Джонни.

— Тогда как?

— Может, у нее есть выключатель?

— Тогда он должен быть в надежном месте, — предположил Ноу Йоу. — Где-нибудь, где его никто не повернет смеха ради.

Вся компания посмотрела наверх. Шест торчал на крыше, ниже была стена, и голубоватый ртутный фонарь, и — вывеска «Полицейский участок».

— О боже, — пролепетал Ноу Йоу.

Они опустились на скамью у общедоступной клумбы напротив участка. На крыльцо вышел полисмен, зажмурился на солнце и посмотрел на них.

— Хорошо, что мы догадались оставить Бигмака караулить тележку, — сказал Ноу Йоу.

— Да, — согласился Джонни. — У него на полицию аллергия.

Керсти вздохнула.

— Ох, даже не знаю, что бы вы, мальчишки, без меня делали…

Она встала, перешла через улицу и заговорила с полицейским. Джонни и Ноу Йоу отчетливо слышали их беседу. Беседа протекала примерно так:

— Простите, офицер…

— Да, маленькая леди? Что, надела мамину шубку, да?

Глаза Керсти опасно сузились.

— О господи…—придушенно выдохнул Джонни.

— Что такое? — спросил Ноу Йоу.

— Ну, помнишь, как тебя обозвали негритенком? Так вот, назвать Керсти маленькой леди — это то же самое, что тебя… ну, сам понимаешь.

— Мне просто интересно, — процедила маленькая леди сквозь стиснутые зубы, — как работает та большая сирена.

— О, не забивай себе этим голову, малышка, — сказал полицейский. — Это очень сложная штука. Тебе не понять.

— А вот теперь пора бежать в бомбоубежище, — прошептал Джонни. — И лучше, если оно будет где-нибудь на другой планете.

И тут Керсти совершила невозможное. Джонни остался сидеть с открытым ртом.

— Я просто так боюсь, так боюсь, — сообщила она и даже умудрилась изобразить кокетливо-жалобный взгляд. Ну или то, что в данных обстоятельствах можно было к нему приравнять. — Мне все время кажется, что однажды ночью бомбардировщики мистера Гитлера непременно прилетят нас бомбить, а сирена не сработает. Я прямо спать не могу от страха!

Полисмен положил руку на плечо девочки, которую исключили из секции каратэ только потому, что ни один мальчик не осмеливался

подойти к ней на расстояние меньше двух метров.

— Не волнуйся, малышка, мы этого не допустим, — сказал он и показал пальцем на горизонт. — Видишь вон ту вышку на Сплинпике? Так вот, мистер Ходдер и его отважные ребята дежурят там каждую ночь и смотрят в оба. Как только покажутся вражеские самолеты, мистер Ходдер тут же позвонит в участок.

— А если телефон не будет работать?

— О, тогда мистер Ходдер мигом приедет сюда на велосипеде!

— Что?! На велосипеде? На каком-то жалком велосипеде?

— У него велосипед с моторчиком, — проговорил полицейский. Во взгляде его промелькнула та тревога, которая рано или поздно одолевала всех, кто имел дело с Керсти.

Маленькая девочка продолжала стоять и требовательно смотреть на него.

— «Сплинберийский фантом»,—добавил полисмен. Судя по интонации, эту марку здесь знали даже маленькие девочки. Причем только с лучшей стороны.

— О. Правда? Спасибо, вы меня успокоили. В самом деле, — сказала Керсти.

— Тебе действительно нечего бояться, малышка.

— Тогда мне ничего не остается, как только отправиться домой играть в куклы, полагаю.

— Правильно. Собери их попить чайку, — улыбнулся полисмен. Похоже, он был категорически не способен опознать убийственный сарказм.

Керсти перешла улицу и села на скамейку.

— Что ж, наверное, мне и в самом деле не помешает устроить куклам чаепитие, — проговорила она, пытаясь испепелить взглядом цветы.

Ноу Йоу поверх ее головы переглянулся с Джонни.

— А что?

— Ты слышал, что сказал этот клоун? — принялась возмущаться Керсти. — У меня сложилось ясное впечатление, что он думает, если я женщина, значит, у меня в голове не больше мозгов, чем у грудного младенца! С ума сойти! Только представь себе: жить в годы, когда люди могут не то что говорить — думать такие вещи, и при этом на них нельзя подать в суд!

— Только представь себе: жить, когда бомба может упасть тебе на крышу, — сказал Джонни.

— Между прочим, мой папа говорит, что он все шестидесятые жил в страхе атомной войны, — сказала Керсти. — Наверное, поэтому он носил брюки клеш. Ха! Куклы! Розовые платьица, розовые ленточки! «Не забивай себе этим голову, деточка!» Темные века.

Ноу Йоу успокаивающе похлопал ее по руке.

— Он не имел в виду ничего такого… ну, оскорбительного. Просто таким уж он уродился. Мы же не можем переписать историю, сама понимаешь…

Керсти хмуро уставилась на него.

— Издеваешься?

— Кто? Я? — невинно поразился Ноу Йоу.

— Ладно, ладно, один-один. Кто-нибудь знает, что такого особенного в этом «Сплинберийском фантоме»?

— Их делали в нашем городе, — сказал Джонни. — Кажется, марка была довольно известна. У моего дедушки был «Сплинберийский фантом».

Все трое посмотрели на Сплинпик. В девяносто шестом этот холм точно так же возвышался над городом, только на нем торчала телебашня.