— Совершенно верно.

— Впрочем, отрицать это было бы бесполезно. Буажелен сделал знак своим людям, и те, стуча сабо по каменному полу, направились к Кантэну. Кошар в панике бросился вперед.

— Сударь! Ради Бога!

— Успокойся, Кошар. Не вмешивайся. Со шпионами у нас разговор короткий.

— Вы принимаете меня за шпиона? — холодно спросил Кантэн. — И лишь на том основании, что я ехал с отрядом генерала Гоша? Позвольте вам заметить, что вы просто смешны.

— Вы забываете, что мы уже встречались. В Шавере. Вам очень хотелось проникнуть в замок.

— На что я имел полное право. Вам было сказано, кто я такой.

— Меня больше интересует то, чем вы занимаетесь. Мы попусту тратим время.

Эти слова послужили сигналом. Кантэна схватили за руки и заставили встать.

Не на шутку расстроенный Кошар снова попробовал вмешаться, но Буажелен грубо оттолкнул его.

Кантэн не питал никаких иллюзий. Он понимал, что ему грозит неминуемая смерть от рук этих негодяев. Мысль его бешено работала. Он снова услышал умоляющий голос хозяина таверны:

— Господин шевалье, вы ошибаетесь. Повторяю: господин Ледигьер ручается, что этот человек — новый маркиз де Шавере.

— Здесь нет никакой ошибки, — последовал безапелляционный ответ. — Мне абсолютно безразлично, маркиз он или обыкновенный шпион. Вполне возможно, что и то и другое.

Кантэну показалось, что в припадке злобы Буажелен проговорился. Он окончательно убедился в справедливости своих подозрений, когда Буажелен презрительно бросил ему в лицо имя «Карабас», и подумал, что даже если их встреча случайна, то она дает предводителю шуанов возможность, которую тот давно искал. Теперь он видел в Буажелене участника и орудие зловещего плана, в существовании которого он уже имел случая убедиться.

Когда Кантэна уже вытащили из-за стола, в его быстро сменяющих друг друга мыслях промелькнуло воспоминание о том, что герцог де Лионн говорил о Буажелене как первом клинке Франции, безжалостном дьяволе, который беззастенчиво пользуется преимуществом своего смертоносного мастерства.

И вдруг Кантэна словно осенило. Тот, кто чрезмерно самоуверен, кто кичится легкими победами шпаги, непременно обладает уязвимым самолюбием и позволяет сыграть на своем тщеславии. К тому же, будучи дворянином, такой человек придерживается истинно дворянских представлений относительно того, как постоять за свою честь, особенно если он уверен, что в искусстве владения шпагой ему нет равных.

Буажелен уже шагал к двери, когда Кантэн, которого силой тащили за ним, проговорил со всем презрением в голосе, на которое был способен:

— Разумеется, сударь, вы вправе сомневаться, кто я такой. Но своими действиями вы не оставляете мне никаких сомнений относительно того, что вы такое.

Буажелен, удивленный как тоном, так и словами молодого человека, резко обернулся. Его порывистое движение заставило шуанов остановиться.

— Что я такое?

Кантэн рассмеялся ему в лицо.

— Это видно с первого взгляда. В окружении дюжины головорезов вам нетрудно разыгрывать храбреца, на что вы едва ли осмелились бы, будь вы один. На вашей гнусной физиономии ясно написано, что по природе вы просто трус.

Буажелен слегка побледнел.

— Это мое дело! — резко прикрикнул он на своих людей.

Он стоял, в упор глядя на Кантэна, и его губы медленно искривились в жестокой улыбке.

— Клянусь Богом, сударь, кем бы и чем бы вы ни были, прежде чем вы умрете, я доставлю себе удовольствие доказать вам, что вы заблуждаетесь.

Буажелен попался на наживку. Его оскорбленное тщеславие ухватилось за приглашение продемонстрировать мастерство перед приспешниками. Кантэн ничем не выказал своего облегчения. Он презрительно поднял брови, и в выражении его глаз Буажелен прочел новый вызов.

— Неужели? Разве я и впрямь ошибся? Или это всего-навсего игра?

— Вы скоро увидите, что я абсолютно серьезен. У вас есть шпага. Полагаю, вы умеете пользоваться ею?

— Могу попробовать, если вы предоставите мне такую возможность.

— В таком случае, выйдем сюда, за таверну. Кошар бросился вперед и схватил Буажелена за руку.

— Сударь! Так нельзя! Это было бы убийством!

— Это и будет убийство. — Буажелен оттолкнул трактирщика. — Угомонись, дурак. Идемте, сударь.

Однако теперь Кантэн решил изобразить некоторую нерешительность. Он еще не совсем достиг своей цели.

— Это против всяких правил, — пожаловался он.

— Вы находите?

— Я нахожу, что в этой игре я заранее обречен на проигрыш. Чего и следовало ожидать. — Он посмотрел на насупленные лица окружавших его шуанов, словно указывая на них. — Поскольку я нахожусь отнюдь не среди друзей, мне бы хотелось получить определенные гарантии относительно того, что произойдет впоследствии.

— Впоследствии? После чего?

— После того, как я вас убью, — холодно ответил Кантэн.

От удивления у Буажелена отвисла челюсть. Затем он рассмеялся, и остальные дружно подхватили его смех.

— Вы слишком уверены в себе.

— Единственное, в чем мы можем быть уверены в этой жизни, — смерть. И вы, господин де Буажелен, скоро в этом убедитесь.

— В таком случае, не заставляйте меня ждать.

— Но я вынужден, пока не узнаю, что произойдет потом. Если ваши люди перережут мне горло, то едва ли мне стоит брать на себя труд убивать вас.

Ответ Кантэна был еще одной пощечиной Буажелену. Он в ярости повернулся к двери и громко позвал:

— Грожан!

На пороге мгновенно появился рослый шуан, судя по экипировке, — предводитель. Он носил серую куртку поверх красного жилета и шляпу с шелковой кокардой. Его вооружение состояло из шпаги и пары заткнутых за пояс пистолетов, ноги обтягивали гетры, как у Буажелена.

— Этот петушок и я, — с улыбкой сообщил ему Буажелен, — хотим пройтись по саду. Если после нашей прогулки он останется в живых, позаботься, чтобы ему не мешали отсюда уехать.

— Если он останется в живых, то, клянусь святым Иоанном, он заслуживает свободы, — усмехнулся Грожан.

— Дай мне слово.

— Хорошо. — Грожан торжественно поднял руку. — Клянусь.

Буажелен взглянул на Кантэна.

— Ну как, фанфарон, вы удовлетворены?

Кантэн кивнул.

— Полностью. Идемте.

За таверной имелся небольшой огород и небольшая лужайка с подстриженной травой, на которой паслись козы Кошара. Тень от нескольких сосен падала на лужайку и смягчала яркий свет сентябрьского полудня. Сюда и привел Кантэна Буажелен в сопровождении не только тех шуанов, которые ворвались в таверну, но и тех, что оставались на улице; всего их было человек сорок или пятьдесят.

Беззаботная болтовня и взрывы негромкого смеха свидетельствовали о том, что все уверены в непобедимости своего предводителя.

Однако когда противники встали лицом друг к другу, наступило молчание, и ряды шуанов замерли в полной неподвижности.

Кантэн снял редингот и закатал до локтя правый рукав рубашки. Буажелен не удосужился сделать ни того, ни другого, ограничившись тем, что отбросил в сторону шляпу и перевязь.

— Если желаете, можете заодно снять и сапоги, — ухмыльнулся он.

— Только в том случае, сударь, если вы снимете свои, — последовал холодный ответ.

— Не нахожу, что мне стоит так утруждать себя.

— Как вам будет угодно. Без сомнения, вам на роду написано умереть в сапогах.

— Без сомнения. Но не сегодня. Защищайтесь!

С этими словами он атаковал противника.

Было совершенно очевидно, что он рассчитывал на быструю и легкую победу. Но не менее очевидно было и то, что когда после полудюжины переводов в темп, от отступил, чтобы дать себе небольшую передышку, самоуверенности у него поубавилось. Он обнаружил, что шпага противника обладает качествами, которых были лишены его последние, легкие, жертвы.

В свое время — правда, только в фехтовальном зале — Кантэн встречал нескольких знаменитых фехтовальщиков, не говоря уже о поединке с опытнейшим Реда. Но он не помнил ни одного, кто мог бы сравниться с его теперешним противником. Ничего удивительного, подумал он, что Буажелен с такой готовностью решил наказать его за оскорбления и велел своим людям отпустить противника, буде тот станется в живых. На сей счет он не беспокоился. Опасным противником Буажелен мог быть для обыкновенного фехтовальщика, но не для опытного учителя фехтования. Кантэн отлично понимал, что последствия поединка почти не оставляли ему шансов на спасение, сам же поединок его не беспокоил.