Рана, оказавшаяся бы смертельной для человека, не обескуражила тварь. Та отвернулась от рыцаря и приготовилась прыгнуть на Лаллит. Но не успела. Сэр Геревард, подскочив, огрел ее по голове томом «Перечня банальностей» — единственным оказавшимся под рукой оружием. Громадный, переплетенный в медь и кожу фолиант зазвенел от удара, подобно гонгу, и большая часть тома в руках рыцаря обратилась в пепел, оставив в его руках пачку несшитых листов без всякого подобия переплета.

Геревард выронил похудевший том и потянулся к сабле. Обнажив ее, он развернулся, замахиваясь, однако рубить было некого. Тварь тоже обратилась в пепел, и ветер, разумеется божественный, вынес его в окно, чтобы рассеять на все четыре стороны света.

Ореол, окружавший Лаллит, поблек, колени ее подогнулись, и Геревард, подскочив на одной ноге, едва успел подхватить девушку. Но удержать ее на больной ноге не сумел, и оба опрокинулись на кровать в тот самый момент, когда мистер Фитц осторожно выглянул из-за двери, держа колдовскую иглу в сложенных чашечкой ладонях. Ее нестерпимое сияние погасло, как только он оценил ситуацию.

Кукла успела спрятать иглу под остроконечной шляпой, когда маленький страж с большой алебардой взлетел по лестнице в готовности применить свое оружие к любому, кто угрожал чистоте послушниц храма.

— Но я не… — запротестовал сэр Геревард, неохотно выпуская Лаллит и принимаясь ладонью гасить тлеющие простыни. — Мы не…

— Что я здесь делаю? — недоуменно спросила Лаллит. Девушка оглядывалась, словно спросонок. — Я ощутила присутствие бо…

— Здесь был Нархалет-Нархалит, — подтвердил мистер Фитц, глядя на стража яркими голубыми глазами, нарисованными на картонажной голове. — Это божье дело, Джабек, как бы оно ни выглядело.

— А, мне тоже всегда так казалось, — улыбнулся Джабек. — Но я попрошу вас самих объяснить это сестре Гобб.

— Ох, мандола сломалась! — воскликнула девушка, поднимая инструмент со сломанным грифом и прижимая его к себе. — Сэр Геревард хотел подарить ее вам на день рождения, мистер Фитц.

— На день рождения? — переспросил Фитц. — Мне?

— Если верить книге, которую я читал, у колдовских кукол один день рождения на всех, — объяснил Геревард. — Четвертого числа второго месяца.

— Но ведь я не обычная кукла, — возразил мистер Фитц. — И нельзя сказать, что я родился в определенный день, поскольку сознание пробуждалось во мне по мере изготовления. Кроме того, остальные куклы празднуют день рождения пятого числа второго месяца.

Геревард пожал плечами, поморщившись от боли в изодранном плече и занывшем с новой силой колене.

— Я ценю твою заботу, — заключил мистер Фитц. — А теперь расскажи. Не сомневаюсь, что эта сломанная мандола играла роль в разыгравшихся странных событиях.

— У нее внутри сложенное треугольником и трижды опечатанное послание, — сказал Геревард, — Это достаточно странно само по себе, и становится еще удивительнее, если взглянуть на эту книгу, которая, пока я не ударил ею то сумеречное создание, или как там звалась эта тварь, была гораздо толще.

— Я помню только, как открыла сундук, чтобы достать мандолу, а больше ничего, — вставила Лаллит. — Можно мне накинуть на себя ваше второе одеяло, сэр Геревард?

— О, прошу вас ради меня не скрывать свою красу, — начал Геревард, но, услышав, как Джабек шумно шевельнулся за спиной, поспешно добавил: — То есть, конечно, берите.

Мистер Фитц присел над остатками книги, листая страницы одним из кинжалов Гереварда. Затем он осмотрел мандолу.

— Все довольно просто, — сообщил он. — Книга — удивляюсь, как ты не заметил, что она напечатана так называемым колдовским шрифтом, что должно было тебя сразу насторожить, — принадлежит к изделиям, изобретенным купцами-колдунами Джеррика для мести своим кредиторам. Обращенные в рабство собственной неспособностью к экономике, они исхитрились залучить к себе на службу парные создания иного мира. Одного заключали в книгу или иную домашнюю принадлежность, другого — в инструмент или, скажем, в доску для игры. Эти предметы порознь посылали намеченной жертве в надежде, что таким образом они минуют колдовскую защиту. Когда же предметы оказывались рядом, связанные в них существа высвобождались и уничтожали любого, кто оказывался поблизости.

— Однако освободилась только одна сущность, — заметил сэр Геревард, — да и та не пыталась убить меня, во всяком случае не сразу. Она требовала, чтобы я вскрыл пергамент, спрятанный в мандоле.

— Купцы-колдуны Джеррика прославились как отсутствием купеческой сметки, так и неумелым колдовством, — фыркнул мистер Фитц. — В данном случае заклятие было спущено очень давно, однако из-за неправильного исполнения освободило лишь одного из пары. Поняв, что второй все еще замкнут в мандоле, оно вынуждено было сидеть в сундуке, дожидаясь, пока кто-то другой не освободит его напарника. Ни сестра Гобб, которая принесла тебе книгу, ни Лаллит не подходили, поскольку находятся под взором своего божества. Оставался ты. А сломав предмет, в котором оно некогда было заключено, вернее, переплет и страницы, служившие стенами тюрьмы, ты мгновенно уничтожил его.

— А второе так и сидит в мандоле? — спросил сэр Геревард.

— Действительно, — подтвердил мистер Фитц. — И конечно, относится к числу запретных, хотя и мелких.

— Да, — сказал Геревард. — Лаллит, Джабек, вы не оставите нас ненадолго?

— Конечно, сэр Геревард, — Джабек повернулся и вышел.

Геревард помог Лаллит встать, прижав ее к себе, может быть, чуть сильнее, чем требовалось. Она, вставая, заглянула ему в глаза и улыбнулась:

— Я сожалею о вашем обете, сэр Геревард. — Ее дыхание было сладостным, а одеяло не так уж надежно скрывало фигуру. — Я тоже давала обет, как и все послушницы Нархалет-Нархалит, что до посвящения мы не…

— Понимаю, — ответил Геревард, покосившись на мистера Фитца. — То есть теперь понимаю. Вам лучше уйти, Лаллит.

— Если бы не явление божества, напомнившее мне, кто я такая, я могла бы забыть об этом обете, — шепнула Лаллит и легко проскользнула мимо него.

Геревард вздохнул, пропрыгал к своему вьюку и достал шелковую повязку-браслет. Вышитые на ней колдовские символы излучали собственный свет, приглушенный ярким лучом солнца, заглядывавшего в северное окно.

— Не перевязать ли тебе прежде плечо? — предложил мистер Фитц, извлекая свою повязку из шляпы и натягивая ее на плечо.

— А, пустяки. По-моему, Нар-Нар уже остановил кровотечение, — ответил сэр Геревард и крякнул, закрепляя повязку повыше локтя, чем несколько подпортил впечатление. — В ближайшие несколько минут у меня могут появиться новые раны, так что тебе будет чем заняться. Ну что, ты развернешь пергамент, а я стукну его по голове мандолой?

— Да. — Тонкие кукольные пальчики мистера Фитца проникли под ослабшие струны и извлекли запечатанный треугольник. Приготовившись, он взглянул на сэра Гереварда. — Но прежде…

— Помню-помню, — проворчал тот, — Как зовут эту тварь? Или называть ее просто «вызванный враг»?

Мистер Фитц на долгий миг устремил взгляд на пергамент. Его нарисованные глаза видели больше, чем видит глаз человека, как в этом мире, так и за его пределами.

— Хипдрикс Второй.

— Отлично.

Сэр Геревард на всякий случай положил на кровать рядом с собой саблю и занес мандолу над пергаментом. Потом он заговорил, звучно произнося знакомые слова. Символы на их повязках разгорались с каждым словом.

— Именем Совета Безопасности Мира, полномочиями Трех Империй, Семи Королевств, Палантинского регентства, Джессарской республики и сорока меньших княжеств мы объявляем себя агентами Совета. Мы определили божка, явленного в этом джеррикском пергаменте как Хендрикса Второго, внесенного в проскрипционные списки. Следовательно, означенное божество и всякий, кто помогает ему, признаются врагами мира, и Совет уполномочивает нас преследовать его и предпринимать любые действия, необходимые для изгнания, отторжения или устранения означенного божка.