Тиарнан долго молчал. Он принял решение все сказать Элин, но все слова, которые он мог найти для своей тайны, казались фальшивыми, гадкими и страшными. Реальность была иной – невинной и радостной. Какие слова найти, чтобы Элин не испугалась?

Наконец Элин пошевелилась, подняла голову, погладила его бороду и шепотом попросила продолжать.

– Много лет назад... – очень медленно начал Тиарнан, и внезапное осознание того, что он действительно намерен себя выдать, заставило его замолчать. Он помедлил, глубоко вздохнул и продолжил: – Когда мне было шестнадцать, герцог Хоэл только-только получил герцогство и при дворе шли празднества. Мы все отправились на охоту. Он завяз в новом тягостном молчании. Он так хорошо помнил то время! Герцог Конан погиб во время вооруженного похода на герцогство Анжуйское, и его люди оказались далеко от дома без командира. Когда Хоэл получил известие об этом, он собрал всех воинов, которые находились при дворе – даже молодых сквайров и стариков, – и отчаянно поскакал на выручку оставшихся в живых. Это было первое сражение Тиар-нана, и он отличился в нем, пролив немало вражеской крови. Хоэл прямо на поле боя сделал его рыцарем, прикоснувшись к плечу мечом, который еще был алым от сражения, и позволил принести присягу за земли отца. Для Тиарнана принесение присяги означало, что он перестал быть подопечным герцога, чьими землями управляли герцогские чиновники, а стал самостоятельным владетелем. Это означало уважение и почет, но главное, это означало, что ему можно оставить двор и вернуться в Таленсак. Он был рад вернуться домой, нетерпеливо ждал, чтобы закончились придворные празднества, – но в то же время он был не уверен в себе. Он восемь лет провел при дворе, восемь лет пытался усвоить тонкие манеры, восемь лет выносил боль и издевательства, оставившие после себя горечь, которая так и не прошла. Как ему вернуться домой после этого? А потом была охота – и то, что произошло во время нее.

Элин поцеловала его.

– Мы гнали оленя, – продолжал Тиарнан. – Я и еще несколько человек ждали со свежими собаками, чтобы напустить их на оленя, когда он пробежит мимо. Когда мы услышали поблизости звуки рога, мы спустили собак, и они с лаем убежали в лес. Мы поскакали за ними. Я слышал, что трубят справа от меня, но мой пес Раво лаял слева, так что я повернул, чтобы ехать на его лай, и потерял остальных. Я скакал за Раво, пока звуки рогов не стихли, и только тогда понял, что он поднял другую дичь и преследует ее один. Но я не видел причины, чтобы останавливаться, я решил следовать за моим псом и посмотреть, кого он мне нашел. Я уже тогда предпочитал оставаться в одиночестве.

Тиарнан снова замолчал. На этот раз Элин продолжала неподвижно лежать в его объятиях: она почувствовала, что он шагнул в темноту к своей тайне.

– Пес привел меня к кургану, который охраняли стоячие камни, – снова заговорил Тиарнан. – И там я увидел, что он сражается с волком. Когда я еще подъезжал к ним, волк схватил Раво за горло. Я спрыгнул с коня и поспешил, чтобы убить волка мечом, но к тому моменту, как я это сделал, было уже поздно: мой пес тоже был мертв.

Тиарнан вспомнил пса: коричневого алаунта с тяжелыми челюстями и поджарым телом породистого животного, но с простоватой ухмылкой беспородной собаки и постоянно виляющим хвостом. Он почесал погибшего пса за ушами и прижался щекой к еще теплому боку, а потом выкопал яму в лесной земле и закрыл ее дерном, вырезанным охотничьим ножом. Когда он закончил работу, уже наступили сумерки и начался дождь. Мертвый волк, серый и промокший, лежал между двумя стоящими камнями – и Тиарнан впервые заметил, что вырезанный им дерн на склоне кургана похож на дверь, ведущую в холм. Это был полый холм, отмеченный стоячими камнями как ворота в царство прекрасного народа. Возможно, в тот момент он все понял, а может, поступал по неведению, как это показалось ему тогда.

– Мой конь устал от погони, – сказал он Элин, – и я тоже очень утомился и горевал о моем псе. И ехать куда-то той ночью было уже поздно. Я расседлал коня, привязал его и обиходил, а потом устроился между стоячими камнями, потому что они укрывали меня от дождя. Я снял с волка шкуру и натянул ее над собой вместо навеса, завернулся в плащ и заснул.

Он снова замолчал. Он вспоминал, как проснулся и обнаружил, что луна встала, а все вокруг переменилось. Казалось, он вышел из густого тумана на чистый воздух. Он слышал, как в траве пищат полевки, а в воздухе – летучие мыши, он ощутил запах дождя, уходящего на восток вместе с облаками, ощутил запах самого леса: богатый, живой... Он встал на ноги и. обнаружил, что запутался в собственной одежде. Его мысли стали странными, бессловесными и неясными. Он начал сражаться с собственной курткой и трико, разорвал их зубами и высвободился. А потом он катался по траве при свете луны, и это было так чудесно, что ничто в мире не могло с этим сравниться. Горечь насилия, стыд и гнев прошлого, тревоги о будущем – все исчезло, поглощенное великим лунным «сейчас» ночи и дождя. Все ощущения стали чистыми, невинными и всепоглощающими.

Элин подняла голову и посмотрела ему в лицо. Лунный свет исчертил его полосами, но глаза, оказавшиеся в пятне света, были яркими, чужими глазами дикого зверя.

– Что случилось? – прошептала она, ощущая тошнотворный спазм в желудке.

– Когдая проснулся... – проговорил он, неловко подбирая слова, которые не могли, были не в состоянии передать то потрясшее его событие, – ...то волчья шкура... Я... был в ней.

– О чем ты говоришь? – ужаснулась она.

– Я принял облик волка.

Они оба долгое время молчали. Тиарнан согрелся в объятиях Элин, но ей казалось, будто она превратилась в кусок льда. Она представила себе, как обнимающие ее руки покрываются волосами и превращаются в лапы волка, как под дикими глазами меняется лицо, на котором появляются клыки... Она начала дрожать.

– Элин, – сказал он, крепче обнимая ее, – я этим ничего дурного не делаю.

Она не могла говорить. Она задохнулась, дрожа и тряся головой.

– Я никогда не убивал людей в этом обличье. Все мои грехи были сделаны, когда я был человеком.

– И это происходит каждый раз, как ты уходишь? – с трудом выдавила Элин. – Каждый раз, оставляя меня, ты... ты меняешься?

– Не каждый раз. Только когда я ухожу на охоту без Мирри.

Три раза со времени их свадьбы. Три раза то тело, которое она обнимала, которое сливалось с ее телом, перекидывалось и превращалось в тело зверя. Элин резко села и свесила ноги с кровати. Она согнулась пополам, трясясь от ужаса. Тиарнан стоял на коленях на постели позади нее. Он положил руки ей на плечи. Она содрогнулась – и он убрал руки. Ей было страшно смотреть на него: она знала, что если посмотрит, то увидит, как он превращается в дикую тварь, и закричит.

– Как нам это прекратить? – смятенно спросила она. – Как нам снять проклятие?

– Ты не понимаешь! – с досадой воскликнул он. – Я не хочу это прекращать! Я же сказал тебе: я никому не причиняю вреда. В этом нет ничего дурного, нет никакого проклятия. Это – чудеснейший дар!

Она издала жуткий протяжный стон и закрыла уши ладонями. Он снова протянул руки, чтобы успокоить ее, но она вскочила с кровати и отшатнулась от него. Он охотно принимает то чудовищное, что с ним происходит, он наслаждается этим! Она представила себе, как ее тело соединяется с телом волка, – и внезапно поняла, что ее вот-вот стошнит. Она поспешно полезла под кровать и едва успела достать ночной горшок.

– Элин! – прошептал Тиарнан, ужаснувшись, пока она безнадежно смотрела на собственную рвоту. – В этом нет вреда!

– Просто дай мне время, – прошептала она в ответ.

«Она привыкнет, она успокоится», – услышала она слова в дальнем уголке своего разума. Но она уже твердо знала, что этого не будет. Мысль о том, чтобы снова спать с Тиарнаном, заставляла ее содрогаться. А то, что она уже спала с ним, заставляло ее чувствовать себя испачканной. «Я не могу, – подумала она. – Не могу и больше никогда не смогу. Господи, помоги!»