вещающие в эфире свои собственные истины. Жаль только, что война — это не теледебаты, поорать и разойтись не получится…

Туалеты закрываю. Санкт-Петербург черезсорок минут! — уже знакомый голосок вновь вернул меня в реальность. И тут же продолжил, зазвучав как-то требовательнее:

Повнимательнее, не забываем свои вещи! Муж- чина, выходить собираетесь? Конечная как-никак! — Я вздрогнул: ого, это уже лично мне адресовано! Проводница покачала головой, улыбнулась, словно журила меня, и с такой кокетливой иронией заме- тила: — Подъезжаем, а вы все в тапочках и шортах!

Не волнуйтесь, быстро переоденусь, — весело парировал я в ответ. — Только дверь закрою, чтобы не смущаться, хорошо?

С этими словами я поднялся с места, аккуратно притворяя дверь моего купе, а проводница, широко улыбаясь, поспешила в свое, напоследок лукаво взмахнув ресницами. Признаюсь, мне нравилось ее внимание — пускай и мимолетное. И улыбка краси- вая, и глаза — озорные, искристые, словно солнечные.

«Только в этот раз даже номер телефона не спро- шу», — подумал я и отстраненно сам себе удивился. Как-то я очень задумчив крайнее время. Странно. После моего развода уже лет пять незаметно проле- тело, да и переживал я его относительно спокойно. Жизнь вообще нынче такая, что личное счастье ибла- гополучие стали понятиями размытыми — и это у тех, кто о войне разве что благодаря книгам знал да теле- визору, что уж о нас говорить! Редко кому удавалось

семью сохранить, при нашей-то работе! Кто же выдер- жит постоянное отсутствие мужа, бесконечно долгие, бессонные ночи в размышлениях: «Где он? Вернется ли живым?» Да и зарплатой нас в начале двухтысяч- ных вовсе не баловали, приходилось пояса затягивать по полной программе! И так семь лет. Хотя мы уже и родными друг другу стали, близкими и думали, что так всегда будет…

Но нет. Все когда-нибудь кончается. Прилетаю из очередной командировки, а жена не бежит, как обыч- но, на шею не бросается, то ли смеясь, то ли плача от радости. Стоит в метре от меня молча, глаза в пол, головы не поднимает. Врать она мне не умела. Со- всем. Да и сам я почувствовал все — сердце ведь не слепое, хоть и говорят, что у военных черствеет оно. Ан нет. Мы тогда почти и не разговаривали. Так, редкими фразами перебрасывались, коротко и по делу. Все и без слов было понятно обоим. Разойтись постарались без истерик, сдержанно. И я даже рад, что не было между нами ни лжи, ни недомолвок, ни фальши.

Между тем поезд совсем замедлил ход, натужно запыхтел, словно зверь, переходящий со стремитель- ного бега на совсем тихий шаг. В окошке уже мелькал перрон и радостные лица встречающих. Разглядеть их я не успевал — однако на вокзалах всегда улы- бались прибывающим поездам. Здесь царила эта удивительная атмосфера счастья от предстоящих встреч, ожидания и легкой тоски. Кто-то держал пестрые букеты цветов, кто-то приветственно ма- хал руками, а кто-то просто показывал таблички

с надписями вроде «ТАХI ЛЮКС» и тому подобные. В общем, повсюду была эта приятная, теплая суматоха. Я накинул на плечо свою спортивную сумку, по- дождал, пока наш поезд полностью остановится, и, соблюдая очередность пассажирского потока, побрел по коридору вагона к выходу. Наша веселая про- водница уже стояла на платформе возле вагона и

контролировала выход пассажиров.

До свидания. Спасибо, — вежливо улыбнулся я ей на прощанье, спускаясь с подножки.

До свидания. Приходите еще! — кокетливо от- ветила она, тоже наградив меня лучезарной улыбкой, словно прощальнымподарком.

Я широко, полной грудью вдохнул долгожданный свежий питерский воздух и, как обычно, быстрым шагом пошел к зданию вокзала.

ГЛАВА 2

Питер, здравствуй! Я долго ждал встречи с тобой. Для меня, пожалуй, это единственный город, где я мог бесцельно часами бродить по оживленным улицам и просто любоваться. Скромностью малень- кой улочки или величием проспекта. Неисчерпаемой красотой архитектуры Санкт-Петербурга. Зданий и дворцов, соборов и храмов. Прелестью белых ночей, разведенных мостов и таинственным очарованием пустынных набережных. Я уже знал, что, как только приеду, первым делом снова отправлюсь гулять по Невскому от Московского вокзала до Дворцовой пло- щади и обратно. Буду идти и наслаждаться каждым новым порывом сурового балтийского ветра, умерен- ной суетой всегда куда-то спешащих петербуржцев и даже громкими сигналами уставших от пробок во- дителей. Я неторопливо прошел через здание вокзала и вышел на площадь Восстания, окунаясь в любимый город целиком, с головой, как ныряют в прорубь.

Невский проспект. Сердце города. Сколько же все- го видели старинные дома, что сейчас прижимались друг к другу, будто пытаясь спастись от промозглого ветра, спешащего вдоль дорог от Невы! Каждый раз,

снова оказываясь здесь, я думал об этом — и каждый раз ответа найти не мог. Оставалось только головой качать, шагая и озираясь так, словно попал сюда впер- вые. Иногда я даже немного завидовал туристам. Для них Питер был сплошной тайной, они не знали его секретов, они видели его только теперь — и им лишь предстояло влюбиться в этот город, над которым раз- ливалось такое невероятное небо. С другой стороны, ни за что я не променял бы его на другие, пусть даже самые красивые города мира. Ни одно место на земле не могло так врасти в сердце, как Санкт-Петербург. И сейчас я уверенно шел вперед, с отстраненной улыб- кой разглядывая такой знакомый, такой родной Нев- ский проспект, и безмолвно здоровался. Здравствуй, город. Встречай меня. Я наконец вернулся к тебе.

Мы с Питером были давними друзьями. Он всегда встречал меня как своего приятеля, и этот раз не стал исключением. Казалось, что даже машины привет- ственно подмигивали мне, проезжая по Невскому в обе стороны. От уютных кафе тянуло запахом кофе — горь- ковато-сладким, пряным и резким. И таким родным. В Петербурге все было особенным — даже кофе. Даже вой ветра, прогуливающегося вдоль кромок крыш, между труб и чердачных окон. Даже лица людей, иду- щих мне навстречу. Было еще довольно холодно, и мой город пока не вышел из зимней спячки, однако здесь мне всегда по-настоящему тепло в любое время года. Давно за спиной остался Московский вокзал, впереди уже виднелся Аничков мост, и ветер стал резче и холоднее, кусачий, но вовсе не злой. Приезжим казалось всегда, что ветра у нас злые. Я же знал, что это совсем не так.

Вот и ты, Фонтанка. Ближе к отвесным стенам, сковывающим реку, лед был прочным, а вот на се- редине он искололся и поднялся, пошел черными трещинами. Сквозь них поблескивали беспокойные воды. Захотелось поздороваться. Была у меня такая привычка — приветствовать Петербург от всей души. Я замер у перил моста, развернувшись лицом к реке и поглядывая то на нее, спящую во льдах, то на небо, затянутое облаками, то на темную статую гордого коня, вставшего на дыбы. Казалось, будто сейчас он вырвет поводья из рук удерживающего его всадника и помчится вдаль прямо по Невскому проспекту, а за ним — остальные три лошади, что, как и он, украшали Аничков мост. Скульптор постарался на славу.

Я побрел дальше, никуда не торопясь. Мне не было нужды спешить, и я мог спокойно насладиться этой встречей сполна. Кто-то сказал бы, что это все ерун- да — как может быть встреча с городом? Встречать можно человека. При чем же здесь тогда Петербург? Но подобные мысли просто означали, что человек не знал еще жизни толком. Я же знал — и потому улы- бался теперь, заново открывая для себя родной город. Эхо моих шагов ныряло во дворы-колодцы, отража- лось от стекол. Его не было слышно за гулом машин, однако Питер слышал его — и наверняка улыбался мне в ответ. Низкое небо висело над головой, но не давило. Я привык к нему и любил его всем сердцем. Нигде не видел такого неба. Да и всего остального тоже. Вот Екатерининский сад, и с постамента на меня глядит Ее Величество Императрица. Сад пустовал — ранней весной деревья еще стояли голыми, а потому