Они загнали танк на крохотную полянку, со всех сторон окруженную вплотную подступавшим лесом. Раненый Ветлугин попытался самостоятельно выбраться из башни. У него ничего не получилось – со стоном сержант рухнул из горловины люка обратно на командирское сиденье. Терцев поднялся на башню. Закурил, вставил папиросу в побелевшие губы механика-водителя. Тот благодарно кивнул, жадно затянулся и болезненно сморщился, зажимая ладонью простреленный бок. Повязка под расстегнутым мундиром снова вся пропиталась кровью. Ветлугин кое-как притулился на кресле, поглядел на свою ладонь. Она была сплошь в красных мазках.

– Совсем хреново? – участливо поинтересовался Терцев.

– Не дождетесь, – попытался отшутиться сержант и тут же застонал почти в голос сквозь сжатые зубы.

– Давай, – потянул его за подмышки капитан.

Кряхтя и обливаясь потом, Ветлугин выбрался из башни и растянулся за ней у моторного отделения.

– Ох, хорошо… – выдохнул облегченно и романтично прокомментировал окружающую обстановку: – Красота, птички поют!

Терцев усмехнулся – насколько плохо бы ни было сержанту, из горловины люка он выбрался, таща за собой на ремне трофейный «штурмгевер». И теперь с блаженным лицом поглаживал автомат, положенный рядом на броню. Н-да, ничего не скажешь – романтика…

Вдвоем они сменили Ветлугину промокшую повязку. Сержант, которого сильно растрясло в дороге, кривил губы, но не проронил ни слова. Пока перебинтовывались, оба увидели нехорошие багровые пятна вокруг входного пулевого отверстия. Терцев обильно засыпал их трофейным антисептическим порошком, прежде чем наложить чистую марлю. Ветлугин ничего не сказал и только отвернулся в другую сторону.

Теперь надлежало осмотреть машину. Капитан сидел на корточках перед катками правого борта спиной к лесу, когда сзади, как ему показалось, чуть хрустнула ветка. Стараясь не привлекать внимания, осторожно отцепил от пояса гранату и продел палец в кольцо чеки. Замер, прислушиваясь. Все было тихо, но появившееся ощущение, что за ними наблюдают, не пропадало. Выждал еще несколько секунд и неторопливо поднялся, разворачиваясь лицом к деревьям.

– На месте стой, – негромко, но четко сказали из бурелома.

Говорившего не было видно. Но, судя по голосу, до него было метров двадцать, не больше.

– Руки подними, – последовала следующая фраза невидимого собеседника. Беседу пока что никак нельзя было назвать приятной.

Терцев медленно поднял руки до уровня груди и остановился. В одной ладони у него была граната, на пальце другой – кольцо чеки. Поинтересовался как можно спокойнее:

– Дальше продолжать?

– Тебе решать. – Трава на краю поляны раздвинулась, и Терцев увидел стоящего на одном колене солдата в советской форме. На груди солдата, на надетом через плечо ремне, висел ручной пулемет системы Дегтярева с большим круглым диском. Ствол пулемета был направлен Терцеву прямо в грудь.

– Может, поговорим? – подал из-за башни голос Ветлугин.

Солдат медленно перевел взгляд на танк. Краем глаза Терцев увидел Ветлугина, перекатившегося на живот и державшего солдата на мушке «штурмгевера».

Несколько секунд длилась тяжелая пауза. И она явно затягивалась, что не сулило ничего хорошего.

– Поговорим, – утвердительно произнес уже Терцев и приподнял гранату выше. – Оружие на землю. Оба!

– Товарищ капитан?! – опешил наверху возмущенный Ветлугин.

– Годится, – чуть кивнул солдат, видимо оценивший все нюансы сложившейся ситуации, и снял с ремня пулемет, ствол которого тем не менее продолжал смотреть Терцеву в грудь. Поставил пулемет на землю, продолжая держать палец на спусковой скобе.

– На счет «три»! – приказал капитан. – Раз, два, три!

Одновременно брякнулся сверху автомат Ветлугина и выпустил из рук оружие солдат, показывая Терцеву пустые ладони.

– Вот сюда отойдем, – указал место в десяти шагах от поставленного на сошки пулемета Терцев. До лежавшего на траве «штурмгевера» было ровно столько же, только в другую сторону.

Солдат кивнул и вышел на поляну. Терцев прикинул, что, если бы он был не один, для них все бы уже давно закончилось. А раз не закончилось, значит, будем разговаривать.

– Ветлугин, сиди на месте. Ничего не предпринимать.

– Есть! – неохотно раздалось с башни.

Капитан вытащил палец из кольца чеки, демонстративно поднял гранату в руке и повесил обратно на ремень.

– Власовцы?

– Нет. Выходим к линии фронта.

– А это что? – Солдат кивнул на башню с бело-сине-красным знаком.

– Военная хитрость. Мы из плена бежали.

– На танке?!

– Пешком не ходим, не пехота. – Это уже Ветлугин.

Прислонившись к заднему срезу башни, сержант раскинул ноги над моторным отсеком. Ветлугин пытался казаться бравым, но лицо его было белее полотна.

Солдат недоверчиво покосился на Ветлугина. Стоптанные ботинки, промасленные галифе, окровавленная нижняя рубаха и накинутый на плечи немецкий мундир с нашивкой «РОНА» на рукаве – все это выглядело на танкисте более чем странно. Второй – явно командир – в ветхом танковом комбинезоне, из-под которого торчит советская гимнастерка.

– Что-то не пойму я вас, ребята, – недоверчиво покачал головой пулеметчик.

Ситуация сложилась патовая. Все зависело лишь от того, верить им друг другу или нет. Объективно и для первого, и для второго у каждой стороны были одинаковые основания. А точнее – никаких оснований. Терцев это прекрасно понимал. Понимал и стоявший напротив него солдат.

– Можем прорываться дальше вместе. А можете подобрать пулемет и идти своей дорогой, – предложил капитан. – Только диск отсоедините, пока мы люки не задраим.

Солдат стоял в задумчивости.

– Ну нету у нас под рукой пары фрицев, чтобы каждый из нас им по глотке перерезал, – крикнул с башни Ветлугин и развел руками по сторонам. – Ей-богу, товарищ капитан, я по-другому не знаю, как доказать, что мы свои…

Солдат пристально посмотрел на Терцева и, видимо, принял решение. Приложил руку к пилотке:

– Старшина Епифанов.

– Капитан Терцев, – дотронулся пальцами до шлема в ответном приветствии танкист.

Вскоре они уже знали историю разведки боем. Роту, в которой служил Епифанов, прошлой ночью скрытно переправили на западный берег одного из притоков Вислы, по которому проходила линия фронта. Имелись сведения, что противник в этом месте оборудовал свои позиции в некотором отдалении от берега, дабы избежать напрасных потерь от регулярного огня с нашей стороны. Была поставлена задача – уточнить линию переднего края немцев, их систему огня и наблюдения за берегом. Переправиться удалось на удивление легко. И даже углубиться на несколько сот метров без единого выстрела. А за песчаными холмами, между полем и опушкой леса, рота попала в огневой мешок. Огонь был прицельный – не было никаких сомнений, что за ними внимательно наблюдали с самого момента высадки. Основные силы роты, неся потери, откатились обратно к реке, а группа, в которой был Епифанов, оказалась прижата к лесу. Видя, что пути отхода отрезаны, группа углубилась в лес в западном направлении. До самого утра немцы шли по их следам, прочесывая лес. На рассвете произошел ожесточенный бой, живым из которого вышел один пулеметчик.

– А противник? – поинтересовался внимательно слушавший Терцев.

– Уничтожен в ходе огневого боя полностью, – отсоединил диск от пулемета старшина.

– Да он у вас пустой! – взял диск в руки Терцев.

– Расстрелял все до последнего патрона, – кивнул Епифанов и заботливо обмотал пулемет промасленной тряпкой.

– Я смотрю, дядя, ты любитель, – кивнул на пулемет Ветлугин.

Епифанов поднял голову и, глядя на танкиста, коротко и значимо произнес без тени иронии:

– Профессионал.

Терцев и Ветлугин только обменялись взглядами, не найдя что добавить к сказанному…

К вечеру вместе с Епифановым они нарисовали подробную схему близлежащих окрестностей. До самого спуска к реке, где высаживалась рота, включительно. Выходило, что от линии фронта их отделяло всего полтора десятка километров. Сердце капитана учащенно забилось, хоть внешне он и постарался ничем не выдать охватившего его волнения.