Перед глазами промелькнула картинка из прошлого: Бен смотрит телевизор, мама, проходя мимо с кучей белья под мышкой, одной рукой взъерошивает ему волосы, он улыбается, не оборачиваясь. И только когда она выходит из комнаты, приглаживает волосы рукой.

— Я пока не зашла настолько далеко. — Я снова завела мотор, по радио как раз звучала полная светлой грусти песня Билли Джоэла. — Ладно, едем, — сказала я и сменила волну.

Мы проехали еще несколько кварталов. Район, где жила Магда, был таким же дешевым, как мой, но симпатичнее. Домики здесь строили уже убогими, но у хозяев хватало чувства собственного достоинства, и они обновляли краску, вывешивали флаги, разводили цветы. Строения напоминали не блещущих красотой девиц, в пятницу вечером разодевшихся в пух и прах. Кажется, в такой толпе отыщется хотя бы одна не столь невзрачная — ан нет, нечего надеяться. Вот и дом Магды — самая страшненькая девица в этой компании, зато с наибольшим количеством пошлых украшений и дешевых изысков. Садик перед домом был утыкан садовыми фигурками: гномы покачивались на коротких проволочных ножках, фламинго — на длинных, утки при каждом дуновении ветра свертывали пластиковые крылья; там же, забытый с Рождества, мок картонный северный олень, а земля представляла собой грязное месиво с бестолковыми заплатками реденькой травки. Я заглушила двигатель, и мы оба воззрились на дергающихся обитателей палисадника.

Лайл повернулся ко мне с видом тренера, инструктирующего упрямого игрока:

— Не волнуйся. Мне кажется, самое главное — помнить, что о Бене нужно высказываться осторожно. Они очень остро реагируют на все, что с ним связано.

— Что ты имеешь в виду?

— В церковь ходишь?

— Когда маленькая была, ходила.

— Представь, кто-то входит в твою церковь и говорит, что ненавидит Бога.

Обстановка действительно напоминала церковную службу. Или вечернее бдение у гроба покойника накануне погребения. Очень много кофе, десятки что-то бормочущих людей в темной закрытой одежде, скорбные улыбки. От дыма сигарет воздух в помещении был сизым. Родной, почти забытый запах: я ведь росла в прокуренном трейлере Дианы. И я с удовольствием глубоко вздохнула.

Мы несколько раз постучались в приоткрытую дверь, но поскольку никто не отреагировал, просто вошли, и пока на нас не начали обращать внимание, несколько секунд стояли столбом, как двое со знаменитой картины Гранта Вуда «Американская готика». Пожилая дама с волосами в заколках и с застывшей на лице широкой улыбкой энергично мне подмигнула, словно подавая тайный знак. Невероятно хорошенькая брюнетка двадцати с небольшим лет оторвала взгляд от ребятенка, которому скармливала кусочки персика, и тоже улыбнулась. Присутствующие явно следовали инструкции проявлять любезность, за исключением, пожалуй, одной бабищи с комплекцией снеговика, которая метнула в нашу сторону гневный взгляд и сжала губы, крутя в пальцах крестик на шее.

Здесь были одни женщины, больше десяти человек, и среди них ни одной мулатки или чернокожей. У большинства были усталые от бесчисленных жизненных забот лица, но несколько дам имели цветущий вид людей из высшего общества, которые не один час проводят перед зеркалом. Они этим и выделяются — не одеждой или машинами, а дополнительными штрихами: старинной брошью (у богатых дам всегда имеется такая брошь) или подводкой для губ нужного тона и в нужном количестве. Возможно, они прибыли сюда из благополучного и весьма престижного восточного пригорода Канзас-Сити и теперь упиваются собственным великодушием, поскольку снизошли до убогого и непрестижного района на северном берегу Миссури.

Ни одного мужика. Диана назвала бы это сборище курами на насесте (и сопроводила бы свое замечание осуждающим хмыканьем). Интересно, как все они вышли на сидящего в тюрьме Бена и что в нем может их привлекать? Лежат в ночи на смятых простынях рядом с похрапывающими мужьями и мечтают о жизни с Беном, когда они его освободят? А может, считают его несчастным мальчиком, который остро нуждается в их заботе и участии, и между теннисными матчами и сеансами фитнеса носятся со своим альтруизмом — чем не занятие, с которым можно носиться, пока не играешь в теннис!

Из кухни притопала высоченная Магда в широченном ореоле торчащих в разные стороны волос. Я бы не узнала ее после первой встречи в клубе: все лица смазались в памяти, как на нерезком поляроидном снимке. На ней был джинсовый сарафан поверх водолазки и неуместное количество драгоценностей: длинные золотые сережки в ушах, толстая золотая цепь на шее и кольца почти на всех пальцах, кроме пальца для обручального кольца. Кольца смущали, как моллюски, присосавшиеся там, где их быть не должно. Но протянутую руку все равно пришлось пожать. Рука была теплая и сухая. Магда издала звук, похожий на мычание, и притянула меня к себе, чтобы обнять, — я оказалась накрытой ее грудью, как волной. Я напряглась, подалась назад, но Магда мою руку не отпустила.

— Не будем ворошить прошлое. Добро пожаловать в мой дом, — сказала она.

— Добро пожаловать, — почти в унисон произнесли женщины у нее за спиной.

— Тебе здесь всегда рады, — заверила Магда. — Проходи-проходи.

А что мне остается делать, раз меня пригласили, подумала я.

— Прошу внимания всех присутствующих! Знакомьтесь: Либби Дэй, младшая сестра Бена.

— Единственная сестра Бена, — уточнила я.

Дамы вокруг закивали с торжественно-печальным видом.

— Мы сегодня собрались, — обратилась Магда к присутствующим, — отчасти затем, чтобы внести ясность в сложившуюся ситуацию. И помочь. Вернуть. Бена. Домой!

Я глянула на Лайла: он слегка поморщился. По лестнице в гостиную спускался мальчишка лет пятнадцати, не худой, но гораздо менее упитанный, чем мать. На нем были плотные брюки защитного цвета, концы воротника пристегнуты к рубашке, он ни на кого в комнате не смотрел и поглаживал пряжку ремня.

Магда посмотрела на сына, но вместо того, чтобы его представить, сказала:

— Нед, поди в кухню и приготовь еще кофе.

Мальчишка покорно прошел сквозь круг стоявших женщин, уставившись в только ему видимое пятно на стене.

Магда потянула меня за собой в гостиную. Чтобы высвободиться из ее рук, я сделала вид, что закашлялась. Она усадила меня на диван между двумя женщинами. Не люблю сидеть посередине, когда ко мне с двух сторон прикасаются чужие руки и колени. Я попыталась не утонуть в подушке, сначала сидя на одной ягодице, потом на другой, но я такая маленькая, что все равно чувствовала себя Дюймовочкой, затерявшейся где-то в глубине дивана.

— Либби, меня зовут Кейтрин, — представилась одна из богатых дам, глядя на меня сверху и распространяя запах дорогих духов. — Я так вам сочувствую.

— Спасибо, Кэтрин. — Интересно, имеется ли срок давности для выражения соболезнований по поводу смерти в семье незнакомого человека? Наверное, нет.

— Нет, я Кейт-рин, — произнесла она по слогам сладким голосом, качнув золотой брошью в виде цветка.

(Вот и еще один признак, выделяющий богатую женщину: она тут же начинает поправлять, как произносится ее имя. А-ли-си-я, а не А-ли-ша; Де-бо-ра, а не Деб-ра.) В ответ я промолчала. Напротив, в другом конце комнаты, Лайл разговаривал с пожилой женщиной, повернувшись к ней в профиль. Я представила, как она что-то горячо шепчет в его миниатюрное ушко. Все кругом разговаривали и поглядывали в мою сторону. Шептались и поглядывали в мою сторону.

— Ну что, продолжим? — сказала я и хлопнула в ладоши. Конечно, получилось грубовато, но мне совсем не хотелось мучиться ожиданием.

— Что ж, Либби… Нед, унеси-ка, пожалуйста, отсюда этот кофе, — начала Магда. — Либби, мы сегодня собрались, чтобы поговорить о твоем отце как главном подозреваемом в убийствах, в которых ложно обвинили твоего брата.

— Да, в убийствах членов моей семьи.

Магда нетерпеливо выдохнула, недовольная тем, что я предъявляю права на собственную семью.

— Но прежде, чем начать работу, — продолжила она, — мы хотим поделиться с тобой тем, что знаем о твоем брате, которого любим.