– Ты же в опере бывала, да? – Пибоди запрашивала через карманный компьютер данные на Чемберлина.

– Дважды. И завязала. В следующий раз пойду, когда в преисподней ледяной дворец построят!

– А мне бы, наверно, понравилось… Хоть посмотреть. Костюмы, музыка, страсти, и все разодеты в пух и прах!

– Ага, ни хрена не понятно, и под занавес все как один покойники. Мне этого добра и на работе хватает!

– Я бы, наверно, пошла в итальянскую оперу. На итальянском – это так романтично…

– Смерть романтична?

– Ромео и Джульетта…

– Двойное подростковое самоубийство. Красиво, ничего не скажешь!

Пибоди мрачно уставилась в компьютер.

– Это романтическая драма.

– Ну да, трубадур и трубадурша, серенады…

– Дурочка.

Ева повернула голову, сурово прищурилась.

– Повтори!

– В смысле, трубадурочка. Не трубадурша. Прошу прощения.

– Один хрен! – Ева пожала плечами.

– Эдгар Чемберлин, – поспешно прочитала Пибоди, – шестьдесят два года. Дважды разведен, имеет в Лондоне тридцатилетнюю дочь. Дирижирует оркестром вот уже одиннадцать лет, до этого руководил Лондонским симфоническим. Проживает… Ха! В двух кварталах к югу от Дориана! Несколько раз привлекался по мелочи. Порча чужого имущества – расколотил альт. Ущерб возмещен. Выбросил пикколо в окно и грозился отправить следом музыканта. Умышленное нанесение телесных повреждений, обвинение снято. Опять телесные повреждения, условный срок и программа коррекции агрессивного поведения.

– Агрессия, вспышки гнева… – Ева покачала головой. – Причем вспышки внезапные. На нашего убийцу не похоже. И все-таки поговорить надо. Отбери имена на «Э», несколько для начала, пробей по базе. Запроси карту с местами проживания, чтобы нам лишний раз туда-сюда не мотаться.

– Будет сделано. Мать уверена, что никто из знакомых на такое не способен.

– Мать его любит и думает, что остальные тоже. По крайней мере, кто-то один его точно не любил, знакомый он или нет. Надо проверять.

Угрюмое свинцовое небо принялось плеваться снежинками, что, как Ева прекрасно знала, приводит у половины водителей к тридцатипроцентному поглупению и утрате навыков вождения. А следовательно, дорожная ситуация средней паршивости грозит перейти в откровенную свалку. Она прибавила газу, пробиваясь на юг и твердо решив опередить всеобщее помешательство.

Едва переступив порог морга, Ева затолкала шапку в карман.

Шаги эхом отдавались в белом коридоре – после праздников здесь царило затишье, как в промерзшей тундре. Впрочем, ненадолго.

Ева поймала взгляд Пибоди, которая повернула голову к автомату с горячими напитками.

– Там одна бурда!

– Да, но мне в снег всегда хочется горячего шоколада. Хотя странная коричневая жидкость, которой писает эта бандура, конечно, мало его напоминает. Почему органы охраны правопорядка не закупят нормальные автоматы?

– Потому что мы все тогда будем дрыхнуть над горячим шоколадом, а не заниматься делом.

Ева распахнула дверь в царство Морриса.

Узнала оперу – не название, а жанр – по растущей истеричности голосов и трагическому звучанию инструментов.

Моррис склонился над Дорианом Купером. Чистый халат поверх сливяно-черного костюма. Волосы с привлекательного продолговатого лица убраны назад и заплетены в причудливую косичку с серебристым шнурком, руки вымазаны кровью. На груди Купера – яркий Y-образный разрез.

– «Жизель». – Моррис поднял глаза, как будто видел музыку. – Хотел сходить на следующей неделе.

– Любишь балет?

– Кое-что. – Он отошел, чтобы смыть кровь и изолирующую жидкость. – Я его знал.

– Знал покойного? – Ева тут же позабыла о поразительно разносторонних музыкальных интересах Морриса и полностью переключилась на новую информацию. – Купера? Ты знал Дориана Купера?

– Да. Блестящий музыкант, поистине блестящий! Не просто чертовски одаренный, но и на редкость приятный в общении. Жаль, что приходится иметь с ним дело в моей конторе.

– Вы дружили?

– Шапочно. Ходили в один и тот же блюзовый клуб, «После полуночи». Пропускали иногда по рюмочке, болтали о музыке.

Ева вспомнила саксофон. Моррис играл на громадном саксофоне.

– Грустно.

– И мне. Мы с Амариллис были у него в гостях за несколько недель до того, как ее убили. Забавно тасуются карты…

Вновь, как и много месяцев назад, в день смерти любимой, его захлестнула волна жгучего горя. Он повернулся и достал из холодильника пепси, оранжевую шипучку, которой отдавала предпочтение Пибоди, и имбирный эль для себя. Раздал банки.

– За старых друзей!

– Что ты о нем знаешь?

– О личной жизни? Много самых разношерстных приятелей, если, конечно, судить по вечеринкам и компаниям, с которыми он тусовался в клубах. С матерью друг друга обожали, это бросалось в глаза. Бисексуален. Тоже бросалось в глаза. Играл абсолютно на всем. Из любого инструмента мог извлечь и радость, и слезы…

Моррис глотнул пива и оглянулся на тело, свою неоконченную работу.

– Мне он нравился, хотя мы были едва знакомы.

– Не встречал среди его приятелей некую Эллу?

– Говорю же, у него было много самых раз… Эллу? – Моррис издал короткий смешок. – Ангел Элла!

– Она самая. Знаешь?

– Нет. Явилась как-то в «После полуночи» перед праздниками. В начале декабря, кажется. Мне в ту ночь не спалось, я взял сакс и поехал в клуб. Дориан и несколько общих знакомых уже были там. Потом пришла эта брюнетка… Да, верно, миловидная брюнетка. Села за столик и смотрела на Дориана с явным осуждением. Он подошел, коротко поговорил. Вид у нее был очень рассерженный. Я решил, милые бранятся…

Моррис замолчал, прищурился и снова глотнул пива.

– Дай-ка подумать… Дориан накрыл рукой ее руку, как будто хотел погладить. Элла отдернула. Не знаю, о чем шла речь, но говорила в основном она. А потом этак театрально хлопнула дверью. Бросила напоследок: «Никогда тебе не прощу! Никогда!» У самой – слезы на глазах. Когда Дориан снова взял инструмент, кто-то пошутил насчет «сердитой подружки», а он ответил: «Нет, не подружка и не друг – ангел Элла». Мол, ангелы не в его вкусе. «Бесится, потому что я болтаюсь по дешевым кабакам». Засмеялся и предложил сыграть в ее честь.

– Фамилия?

– Не знаю.

– Описать сможешь?

– Конечно.

– Так, чтобы Янси остался доволен?

Речь шла о штатном видеотехнике.

– Постараюсь, если от этого будет какой-то прок… «Э» в сердце? Убийца вырезал «Э» и «Д».

– Да, я хочу с ней поговорить. Если Янси сделает четкий портрет, пропустим через базу и прищучим красавицу.

– Позвоню ему и договорюсь.

– Спасибо.

– Ну, пиво, как ни странно, помогло. – Моррис вздохнул и повернулся к телу. – Приступим.

Он достал очки-микроскопы для себя и Евы, зная, что Пибоди с радостью пропустит такие подробности.

– Удар в затылочную область тяжелым тупым предметом. Исходя из характера раны, разводной ключ.

– Как у слесарей?

– Да. Раздобыть несложно. Это самая старая рана. Я еще не закончил реконструкцию, но… – он вызвал изображение на экран, – били сзади и сверху.

– Замахнулись из-за головы… Да, ударили, когда пострадавший наклонился что-то поднять или завязать чертов шнурок и подставил спину. Убили не на Меканикс-стрит.

– Судя по фото с места преступления, склонен согласиться.

– Запихнули в машину и отвезли в укромное место. По логике вещей, напали рядом с автомобилем. Удар его вырубил?

– Да, сознание Дориан потерял.

– Значит, связать нетрудно.

– Видимо, скотчем. Лабораторный анализ подтвердит. В ранах, а также на запястьях и щиколотках – следы клейкого вещества.

– Но не во рту.

– Губы поранены трением о тонкий прочный материал. На зубах и языке следы силикона.

– Кляп на веревке.

– Видимо, так.

– Унижение, сексуальный подтекст… Его насиловали?

– Никаких признаков.

– Ладно… – Ева сунула руки в карманы и напрягла воображение. – Итак, вырубили и связали. С таким кляпом можно издавать невнятные звуки. Убийца слышал, как он пытается кричать или умолять.