Безрезультатным был и бой на контркурсах, когда японцы из-за неудачного маневра Того оказались в 10 милях за кормой русской эскадры. Того определенно осторожничал и боялся столкновения в лоб. Он, видимо, хорошо чувствовал настроение русской эскадры. В ней не было и тени так ожидавшейся японцами деморализации. Но и упускать русских было нельзя. И после 1,5-часового перерыва Того, как бы нехотя и боязливо начал нагонять уходившую от него эскадру.

Догоняя сильно отставшую (до 1,2 и даже 2 миль) "Полтаву", японцы, похоже, готовились сделать ее первым объектом отрабатывавшегося уже тогда метода массирования огня. Они уже начали сближение на дистанцию своего уничтожающего общего залпа (видимо, около 30 каб). Но "Полтава" с расстояния 32 каб успела сделать свой залп, оказавшийся упреждающим. Оба снаряда ее носовой 152-мм башни (командир мичман А.А. Пчельников, точно угодили в каземат головного японского броненосца (им был или "Микаса", или, как многие были убеждены еще по бою 10 июня, "Асахи"). И японцы непроизвольно, забыв о еще не достигнутой дистанции подготовленного залпа, разрядили его по "Полтаве" с 32 каб. Он лег эффектным недолетом и, по-видимому, дезорганизовав всю стрельбу. Бешенная стрельба, открытая потерявшими самообладание японцами, не принесла кораблю существенных повреждений.

Так героическая "Полтава", приведя японцев, по суворовскому выражению, в "решпект", подорвала их боевой дух, посеяла сомнение в оказавшемся еще "сырым" методе и задержала сближение с главными силами русского флота. Тем временем на эскадре проверкой по линии установили, что существенных повреждений корабли за первую фазу боя не получили. В штабе энергично обсуждали тактику предстоящей второй фазы.

Молодые флаг-офицеры во главе с лейтенантом М.А. Кедровым предлагали развернуть флот в строй фронта, позволивший ведя бой на отступление, почти сравняться по численности стреляющих орудий с японским флотом. Это давало надежду на то, что японцы, лишившись превосходства в численности орудий среднего калибра, могут отказаться от боя, и тогда эскадра, благодаря наступающей темноте получит возможность оторваться от противника.

Еще более смелый план предложил начальник штаба Н.А. Матусевич. Как показали его наблюдения, японцы явно бояться вести бой на близкой дистанции и когда в предшествовавшем бою на контргалсах расстояние уменьшилось до 38 каб, они, уйдя влево поворотом "все вдруг", увеличили расстояние до 55 каб. Только тогда, продолжая стрелять, они вернулись в строй кильватера, параллельной с нашей эскадрой. И делалось это не спроста: ясно было видно, как "на расстоянии менее 40 каб наши снаряды стали хорошо попадать в неприятельские суда". Японская же стрельба с уменьшением расстояния становилась "крайне беспорядочной и поспешной". От массы падающих 152-мм снарядов море по выражению Н.А. Матусевича, "кипело", но попаданий почти не было.

На основе этого чрезвычайного вывода начальник штаба предлагал при возобновлении боя действовать наступательно. Для этого не требовалось сложных эволюции, которых командующий не без основания опасался. Достаточно было повернуть всем вдруг на 4–5 румбов в строю пеленга вправо и атаковать приблизившихся японцев. Это даст возможность "достать" их с хорошо освоенных нашими комендорами коротких дистанций. Если же японцы, боясь такого, слишком рискованного для них, боя, захотят отойти, то, делая необходимое для этого перестроение, им придется менять расстояние. А это опять-таки лишит их главного преимущества — умения метко и быстро стрелять при постоянных больших дистанциях.

Категорически настаивать на своем предложении, выдвинуть объединенное предложение штаба, соединяющее оба решения или, учитывая, наконец, исключительность обстановки и значение предстоящего боя начальник штаба не решился. Между тем, ясно, что его поддержали бы и штаб, и новый командир корабля, который не мог забыть, как этот "упорный" командующий отказался 10 июня слушать доводы о безрассудности поворота и возвращения среди ночи на полный минами порт-артурский внешний рейд. К несчастью для России штабные чины остались во власти чинов, но цензовых представлений о воинском долге и патриотизме и склонились перед волей "командующего".

Не увидев сам и не захотев понять уже выяснившую японскую тактику, он отклонил все предложения. Зачем терять время на удлиняющее путь перестроение, когда и так темнота вот-вот наступит. И надо же подумать о сбережении противоминной артиллерии, лишившись которой в ближнем бою, эскадра окажется не способной отражать предстоящие ночные атаки миноносцев. Они, несмотря на уже подтвержденный и освоенный опыт их эффективного отражения миноносцев огнем более крупных орудий адмирала по-прежнему страшили.

Особенно настаивающий на бое в строе фронта (это решение он предлагал адмиралу еще до 10 июня!) флагманский артиллерист К. Ф. Кетлинский получил от командующего решительны отпор: "наша задача — прорыв, а не бой". Такой он был военный человек — чиновный адмирал Витгефт. Особенности ли "упорного" нрава адмирала, жуткая ли обида на наместника или чувство мести за то, что его принудили идти на прорыв против глубоко, как ему казалось мотивированного "убеждения", — причины адмиральского упрямства установить уже нельзя. И штабные чины, которые не решались спасти эскадру, отстранив фактически несостоятельного человека, тем самым упустили очередной, едва ли не 16-й в той войне шанс коренным образом изменить ситуацию.

Новая такая ситуация сложилась вслед за бесплодно завершившимся совещанием на мостике. Ободренный удачей первой фазы боя, адмирал вспомнил о шедших с эскадрой миноносцах и приказал подозвать к борту "Цесаревича" их флагмана. Как многого можно было ожидать от этого сигнала, обещавшего миноносцам активную боевую деятельность, каким, наверное, вдохновляющим было это зрелище свободно маневрирующего вблизи флота и готового исполнить свой долг соединения наших миноносцев, какие героические страницы истории могли бы они открыть, будь адмирал одухотворен волей к победе! Но вот какую сцену у борта флагманского корабля описывал вызванный к нему начальник 1-го отряда миноносцев капитан 2-го ранга Е.П. Елисеев: "Подняв флаг — условный — "Не следовать движению", "Выносливый" "дал полный ход и пройдя под носом "Аскольда", подошел к "Цесаревичу" на расстояние разговора голосом. Витгефт лично с мостика "Цесаревича" спросил меня, могу ли я атаковать японскую эскадру. Я отвечал, что могу, если буду знать, где она находится… Адмирал ушел в рубку, а после 20-минутного ожидания переговоры продолжил флагманский штурман".

Капитан 2 ранга Елисеев хотел знать рандеву на утро при отделении от эскадры или хотя бы теперешнее место, чтобы не сбиться при прокладке. Но понадобилось еще около 45 мин. ожидания, пока вышедший другой флаг-офицер не сообщил, что точного места ему дать не могут и что адмирал приказал ночью миноносцам держаться около броненосцев. Рандеву (оно с картой никак не вязалась) прокричали в рупор уже в момент начала боя, когда по "Цесаревичу" уже начались попадания.

Отойдя уже под огнем, обескураженный Е.П. Елисеев понял, что штабу уже не до миноносцев. В результате, не зная, каким приказам следовать (перед выходом для переговоров было только что получено приказание держаться около крейсеров) и удивляясь, почему так бездарно пренебрегли имевшимся у миноносцев большим опытом совместных ночных плаваний, начальник отряда в конечном счете был вынужден распределить миноносцы по одному у каждого из уходивших в Порт-Артур броненосцев. Собраться для ночной атаки (миноносцы оказались к исходу боя рассеянными) уже не успели.

Повреждение башни на броненосеце “Цесаревич”