В Крыму он побывал в генуэзских городах-колониях. Находясь в небольшой мечети, окружённой церквями, Баттута вспоминает, как неуютно себя почувствовал: «Мы услышали звуки колоколов со всех сторон, и, никогда прежде их не слышавший, я был охвачен тревогой и попросил своего напарника подняться на минарет и прочитать Коран». Отправившись из Крыма через степные просторы, Ибн Баттута дошёл до Золотой Орды. Передвигался путешественник на огромной четырёхколёсной арбе с войлочной кибиткой, которую тянули три верблюда. Это средство передвижения оказалось очень удобным: Баттута пишет, что каждый может устроиться на ней, как того пожелает; на ходу можно спать, есть, читать или писать.
В Беш-Даге (нынешнем Пятигорске) путешественник был поражён ставкой хана, представлявшей собой «обширный город на колёсах… с мечетями и базарами в нём; дым кухонь поднимался в воздух (еду готовили прямо на ходу)». Золотоордынская знать в летнее время предпочитала отдыхать от жарких степей Приволжья у прохладных гор и целебных источников. «В этих пяти горах, — сообщает Ибн Баттута, — источники горячей воды, которой турки моются… Они утверждают, что всякий, кто вымылся в ней, исцеляется от болезней…»
Со многими непривычными обычаями столкнулся Ибн Баттута в Золотой Орде. Но он всегда имел терпение не спешить с выводами и не равнять все народы под привычный ему аршин. И помнил, что тот, кто быстро говорит, как правило, медленно думает.
Ибн Баттута познакомился с одной из жён хана Узбека — дочерью византийского императора Андроника III. Когда та изъявила желание совершить поездку домой, в Константинополь, он решил сопровождать её, хотя это и вынуждало его сделать дополнительный крюк в 2500 миль. Здесь опять сыграла роль его природная любознательность и тяга, как бы мы сейчас сказали, к перемене мест. Это было не голое любопытство, а страсть к познанию. Попасть мусульманину в христианский Константинополь без особого приглашения было не так-то просто, и Ибн Баттуте едва ли представился бы когда-нибудь лучший шанс побывать там.
Он получил аудиенцию императора Андроника и через еврея-переводчика рассказал ему о своей поездке в Вифлеем и Иерусалим. Довольный встречей, император пожаловал путешественнику царские одеяния и лошадь, а также организовал поездку по столице. Знаменитый храм Святой Софии Ибн Баттута увидел только снаружи. Естественно, как мусульманин, он отказался войти внутрь.
После пяти недель пребывания в византийской столице Ибн Баттута возвратился в скованные морозом степи, в ставку Узбек-хана в Новом Сарае. Пересекая замёрзшую Волгу, он колол лёд, чтобы растопить его и совершить традиционное омовение перед молитвой. Суровая зима оказалась для него, марокканца, непростым испытанием. «Бывало, одевал по три шубы и по двое штанов, — вспоминает Баттута, — на ногах были валенки, а сверху ещё и сапоги из стёганых полосок материи, поверх которых вдобавок надевались сапоги для верховой езды из медвежьей шкуры». «Упакованный» таким образом, он не мог сам, без посторонней помощи взобраться на лошадь. Впрочем, Ибн Баттута никогда не жалел, что в своём стремлении к Индии он пошёл таким кружным путём — через Сирию, Анатолию и волжские степи и Центральную Азию. Открывая эти страны для себя, он открывал их и для всего мира.
На повозке за 40 дней Ибн Баттута добрался от Волги до богатого Хорезма. Ещё 18 дней потребовалось ему, чтобы верхом на верблюде пересечь пустыни и попасть в сказочные Бухару и Самарканд. Бухара ещё не оправилась тогда от опустошительных набегов татаро-монгольских орд. Ибн Баттута восхищается её садами, но при этом замечает, что «мечети, медресе и базары всё ещё лежат в руинах».
Из Самарканда Баттута повернул на юг и двинулся к главной цели своего путешествия — Индии. Но, как обычно, он выбрал кружной путь — на этот раз через Мешхед, Нишапур и пустынные плато Северного Афганистана. В Кундузе он задержался на шесть недель, чтобы дать возможность лошадям и верблюдам отдохнуть на пастбищах перед снежными перевалами Гиндукуша и пустынями Синда, что лежали за этими горами.
Через Синд (Пакистан) Баттута путешествовал с комфортом — в компании с несколькими знатными персами, их семьями, рабами и двадцатью поварами. Но это не уберегло их от опасностей. «На открытом месте на нас напали гяуры — восемьдесят пеших и двое конных… но сражались мы стойко… убив одного из всадников и около двадцати пеших солдат… Одна стрела попала в меня, а другая — в мою лошадь, но великодушный Аллах хранил меня. Стрелы неверных не имеют силы. Мы повезли головы убитых до замка Абу Бакар… и вывесили их на стенах».
В Индии Ибн Баттуте довелось увидеть ритуал добровольного самосожжения овдовевших женщин. Их провожала торжественная процессия, а они, позвякивая серебряными побрякушками, смеялись и улыбались. «Вместе с ними мы проехали около трёх миль и добрались до тенистого места, где было много воды и деревьев. Там были разбиты четыре палатки, в каждой из них — горка камней, а между палатками — бак с водой. Солнце не проникало сквозь густые кроны, и казалось, что мы находимся в аду. Подъехав к этому месту, женщины залезли в бак и там, под водой, сняли с себя одежды, которые тут же были розданы нищим. Из воды они вышли в грубых холщовых рубищах, подвязанных у талии. Неподалёку от бака в низине был разожжён костёр. Чтобы пламя было выше, в него лили кориандровое масло. Вокруг стояли пятнадцать мужчин с вязанками хвороста и ещё около десяти человек с сухими поленьями. В ожидании женщин у костра собрались трубачи и барабанщики. Несколько мужчин прикрывали огонь белым полотнищем, чтобы женщин не смущал его вид. Одна из них приблизилась к костру и резким движением вырвала полотнище из их рук. Затем она сложила руки за голову и бросилась в огонь. В тот же миг грохнули барабаны, запели трубы, и мужчины стали подбрасывать в костёр вязанки хвороста. Поднялся страшный крик». Глядя на всё это, Ибн Баттута чуть было не упал с коня. Спутники побрызгали его водой и привели в чувство.
В Дели Ибн Баттута удостоился аудиенции у султана Мухаммеда Ибн Туглака в его дворце Джеханпаннахе, в зале «тысячи колонн». Путешественник описывает капризного султана как человека набожного, щедрого, смелого, но непредсказуемого: «…Из всех встреченных мной людей этот монарх больше всего любит делать подарки и проливать кровь. У своих ворот он никогда не оставляет без внимания бедняков и осыпает их дарами, но тут же может и казнить человека».
Ибн Баттута провёл семь лет при дворе Ибн Туглака. Знакомство с местными суфиями чуть не стоило ему жизни. Встречи Ибн Баттуты с дервишами до того разгневали султана, что он приказал посадить путешественника под домашний арест. «Я был заперт в течение пяти дней и каждый день без конца повторял Коран от корки до корки», — рассказывает путешественник. Дервиша, которого он посещал, казнили, а Ибн Баттута был освобождён. В благодарность Аллаху он роздал всё, что имел, поделившись с нищими даже своей одеждой торговца, и стал вести жизнь религиозного отшельника.
Но как переменчива судьба! Вскоре султан назначает его послом в Китай. Ибн Баттута отправился туда в 1341 году, во главе огромного каравана, нагруженного дорогим скарбом: золото, парча, мечи, жемчуг. Его сопровождала тысяча вооружённых всадников. Впрочем, они не сумели защитить караван от нападения разбойников. Ограбленный, лишившийся одежды и меча, Баттута едва не погиб в безлюдной местности, но был спасён султанскими воинами.
Оправившись от пережитого, он собрал свой отряд, разместил его на четырёх парусниках-доу, вышел из Камбейского залива и поплыл вдоль Малабарского побережья в Каликут. Здесь он нанял три китайские джонки для плавания на восток. В день отплытия Ибн Баттута задержался на берегу, чтобы совершить пятничную молитву. Неожиданно разразилась буря. Шторм заставил весь флот войти в мелководную гавань, где неповоротливые джонки сели на мель и были разбиты в щепки. Сокровища, рабы, лошади — всё пошло ко дну. Султанский посол остался на берегу один с десятью динарами в кармане…
