– Что случилось? – Я легонько сжал ее руки повыше локтей. – Он тебя бил? Бил тебя черенком швабры?

Черенок швабры можно использовать и иначе – я читал «Последний поворот на Бруклин»[117], – но, судя по всему, он этого не делал. Сейди досталась мне девственницей, доказательством служили простыни.

– Швабра предназначалась не для битья. Джордж, думаю, я больше не могу об этом говорить. Во всяком случае, сейчас. Я чувствую себя... Ну, не знаю... как бутылка с газировкой, которую только что потрясли. Ты знаешь, чего я хочу?

Я знал, но из вежливости спросил.

– Я хочу, чтобы ты увел меня в дом и снял крышку. – Сейди подняла руки и потянулась. Бюстгальтер она не надела, так что я видел, как под блузкой поднялись груди. В тающем свете от сосков на материю падали маленькие тени, как знаки препинания. – Сегодня я не хочу оживлять прошлое. Сегодня я хочу только искриться.

Часом позже я увидел, что она засыпает. Поцеловал ее сначала в лоб, потом в кончик носа, чтобы разбудить.

– Я должен идти. Хотя бы для того, чтобы убрать мой автомобиль с подъездной дорожки, прежде чем соседи начнут звонить друзьям и знакомым.

– Пожалуй. Рядом живут Стэнфорды, а Лайла Стэнфорд в этом месяце помогает в библиотеке.

Я прекрасно знал, что отец Лайлы – член школьного совета, но говорить об этом не стал. Сейди буквально светилась изнутри, так что не хотелось портить праздник. Пока Стэнфорды могли предполагать, что мы сидим на диване, сжав колени, и ждем окончания «Денниса-мучителя», чтобы посмотреть «грандиозное» «Шоу Эда Салливана». Если бы мой автомобиль оставался на подъездной дорожке дома Сейди и в одиннадцать, у них бы возникли иные мысли.

Она наблюдала, как я одеваюсь.

– Что теперь будет, Джордж? С нами?

– Я хочу быть с тобой. Если ты захочешь быть со мной. Ты этого хочешь?

Она села – простыня складками сложилась у талии, – потянулась за сигаретами.

– Очень хочу. Но я замужем, и это не изменишь до следующего лета в Рино. Если я попытаюсь добиться расторжения брака, Джонни будет бороться со мной. Черт, его родители будут бороться со мной.

– Если мы проявим благоразумие, все будет хорошо. А нам ничего не остается, как проявлять благоразумие. Ты это знаешь, так?

Она рассмеялась. Просияла.

– Да. Это я знаю.

– Сейди, у тебя в библиотеке есть проблемы с дисциплиной?

– Что? Да, конечно. Обычное дело. – Она пожала плечами, ее груди поднялись и опустились. Я пожалел о том, что так быстро оделся. Но с другой стороны, кого я дурил? Джеймс Бонд мог бы пойти на третий круг, а вот Джейк/Джордж иссяк. – Я в школе новая девочка. Они устраивают мне проверку. Это, конечно, головная боль, но ничего другого я и не ожидала. А что?

– Я думаю, эти твои проблемы благополучно разрешатся. Ученикам нравится, когда их учителя влюбляются. Даже мальчишкам. Для них это то же шоу по телику.

– Они узнают, что мы...

Я уже думал об этом..

– Некоторые девушки – обязательно. Те, кто с опытом.

Сейди выдохнула дым.

– Восхитительно. – Но разочарованной она не выглядела.

– Как насчет обеда в «Седле» в Раунд-Хилле? Чтобы люди привыкали видеть в нас пару.

– Хорошо. Завтра?

– Нет, завтра у меня дела в Далласе.

– Сбор материала для книги?

– Да. – Печально. Конечно, наши отношения только-только завязались, а я уже солгал. Мне это не нравилось, но другого выхода я не видел. Что же касалось будущего... Сейчас я отказывался о нем думать. Потому что тоже светился изнутри. – Во вторник?

– Да. И... Джордж?

– Что?

– Мы должны найти способ продолжить.

Я улыбнулся.

– Любовь способ найдет.

– Я думаю, это, скорее, похоть.

– Может, и то и другое.

– Ты такой милый, Джордж Амберсон.

Господи, имя – и то ложь.

– Я расскажу тебе о Джонни и обо мне. Когда смогу. И если ты захочешь слушать.

– Я захочу. – Я полагал, что должен. Если у нас все сложится, мне требовалось понять. Насчет нее. Насчет швабры. – Когда ты будешь готова.

– Как говорит наша высокоуважаемая директриса, ученики – это сложно, но оно того стоит.

Я рассмеялся.

Сейди затушила сигарету.

– Вот еще о чем я думаю. Миз Мими одобрила бы наши отношения?

– Я в этом уверен.

– И я так думаю. Будь осторожен на дороге, дорогой мой. И это тебе лучше взять с собой. – Она указала на бумажный пакетик из «Аптеки Кайлина». Он лежал на комоде. – Если ко мне заглянет любопытная гостья, которая после пи-пи проверит содержимое аптечного шкафчика, придется многое объяснять.

– Дельная мысль.

– Но пусть они всегда будут под рукой, милый.

И она мне подмигнула.

По пути домой я думал об этих презервативах. Марка «Троян»... ребристые для ее удовольствия, как написано на упаковке. Дама больше не располагала диафрагмой (хотя я полагал, что она может купить новую в следующую поездку в Даллас), а противозачаточные таблетки получат широкое распространение только через год-два. Но и тогда врачи будут выписывать их с осторожностью, если я правильно помнил то, чему меня учили на курсе «Современной социологии». Так что пока «трояны» оставались единственным вариантом. Я надевал их не для ее удовольствия, а с тем, чтобы она не забеременела. Забавно, если вспомнить, что до моего появления на свет оставалось пятнадцать лет.

С этим будущим сплошная путаница.

Следующим вечером я вновь посетил магазин Молчаливого Майка. На двери висела табличка «ЗАКРЫТО», и создавалось впечатление, что в магазине никого нет, но я постучал, и мой приятель-электронщик впустил меня.

– Вы как часы, мистер Доу, как часы. Давайте поглядим, что вы скажете. Лично я думаю, что прыгнул выше головы.

Я стоял у стеклянного стенда с транзисторными радиоприемниками и ждал его возвращения из подсобки. Он вышел оттуда, держа по лампе в каждой руке. С засаленными абажурами, словно за них слишком часто хватались грязными пальцами. От основания одной откололся кусок, и на прилавке она выглядела как Пизанская падающая лампа. Я заверил его, что смотрятся они идеально. Он улыбнулся и поставил рядом с лампами две коробки с магнитофонами, а также мешочек с завязками, в котором лежало несколько мотков провода, очень тонкого, практически невидимого.

– Консультация нужна?

– Думаю, я все понял. – Я положил на стол пять двадцаток. Меня тронуло, когда он отодвинул одну ко мне.

– Мы договаривались на сто восемьдесят.

– Еще двадцатка, чтобы вы забыли о том, что когда-либо видели меня.

Он обдумал мои слова, потом положил большой палец на отдельно лежащую двадцатку и пододвинул к ее зеленым подружкам.

– Я уже забыл, буду считать, что эти деньги – чаевые.

Когда он укладывал мои покупки в большой бумажный пакет, я из любопытства задал ему вопрос.

– Кеннеди? Я за него не голосовал, но претензий к нему у меня нет, если он не будет получать приказы от папы. Стране нужен кто-то молодой. Это же новое время, так?

– Если он приедет в Даллас, как думаете, с ним ничего не случится?

– Вероятно, нет. Хотя я бы не зарекался. Знаете, по-хорошему, я бы на его месте держался севернее линии Мейсона– Диксона[118].

Я улыбнулся.

– Где все спокойно, все светло[119]?

Молчаливый Майк (Святой Майк) отмахнулся:

– Не начинайте.

В учительской на первом этаже на стене у двери висела полка с ячейками для почтовой корреспонденции и школьных объявлений. Во вторник утром я обнаружил в своей ячейке маленький конверт.

Дорогой Джордж!

Если ты по-прежнему хочешь пригласить меня на обед, пусть это будет в пять часов, потому что мне надо быть в школе с самого утра на этой неделе и на следующей, готовясь к осенней книжной распродаже. Возможно, мы сможем вернуться ко мне на десерт.