Разве там что-нибудь ужас наводит иль мрачное что-то
Видится там, а не то, что всякого сна безмятежней?
Всё, что, согласно молве, в глубине Ахеронта сокрыто,
Всё, очевидно, у нас в самой жизни находится здешней.
980 Тантала нет, что боится висящего в воздухе камня,
Как говорят, цепенея, несчастный, от страха пустого;
В жизни скорее гнетёт напрасный страх пред богами
Смертных, и каждый судьбы и случайностей рока трепещет.
И не когтят в Ахеронте лежащего Тития [483] птицы,
Да и не могут они несомненно в груди его мощной
Вечно себе находить предмет для терзаний бессменных,
Как ни громадны его распростёртого тела размеры;
Хоть бы распластан он был не на девять югеров только,
А занимали бы всю поверхность земли его члены,
990 Всё-таки он бы не смог ни мучений вытерпеть вечных,
Ни доставлять непрерывно им пищи собственным телом.
Титий у нас – это тот, кто лежит, поражённый любовью;
Птицы терзают его – то мучительно гложет тревога,
Или же рвут на куски иные заботы и страсти.
Также у нас и Сизиф [484] пред глазами находится в жизни:
Кто от народа секир жестоких и ликторских связок
Жадно ждёт, но всегда поражённый и мрачный уходит;
Ибо стремиться ко власти, что тщетно всегда и ничтожно,
Тягостный труд вынося при этом ещё постоянно,
1000 Это всё тоже, что в гору толкать с напряжённым усильем
Камень, который, уже достигнув самой вершины,
Всё-таки катится вниз и опять на равнину несётся.
Далее, вечно питать ненасытную духа природу,
Не в состояньи её удовольствовать благами теми,
Что доставляют для нас времён годовых перемены,
В круговороте своём принося и плоды и утехи
Всякие (мы ж никогда не довольны жизни дарами), —
Это, по-моему, то же, что нам говорят о цветущих
Девах [485] , которые воду в пробитый сосуд наливают,
1010 Он же никак до краев наполниться влагой не может.
Что же до Кербера [486] , Фурий, а также лишённого света
Тартара, что изрыгает из пасти ужасное пламя, —
Этого нет нигде, да и быть безусловно не может.
Страх наказаний зато существует при жизни за наши
Злые дела по заслугам и кара за нашу преступность:
Тюрьмы, свержение вниз со скалы жестокое, плети,
Факелы, пытки, смола, палачи, раскалённые прутья.
Ежели даже их нет налицо, то сознанье проступков
Всё-таки мучит людей и стрекалами жалит боязни;
1020 Нет у них и надежд, что конец этим бедам наступит
Иль хоть какой-то предел наказаниям будет положен:
Ждут и боятся они ухудшения их после смерти.
Так и становится жизнь у глупцов, наконец, Ахеронтом.
[487]
Вот что ещё ты себе говори иногда в назиданье:
«Собственных света очей даже Анк [488] достославный лишился,
Ну, а насколько же был он лучше тебя, нечестивца;
Много затем и других, и царей и владык многомощных,
Целыми правивших властно народами, тоже погибло;
Даже и тот, кто когда-то по волнам великого моря
1030 Путь проложил [489] и открыл легионам дорогу по глуби,
Кто научил их пешком проходить по солёным пространствам,
Дерзко скакал на конях по пучинам рокочущим понта,
Света лишился и дух из смертного выпустил тела.
И Сципион, эта молния войн и гроза Карфагена [490] ,
Отдал кости земле, как самый последний прислужник.
Вспомни создателей ты и наук и художеств изящных,
Вспомни сопутников Муз геликонских, Гомера, который
Скиптром один овладел, но почил, как и прочие люди,
И, наконец, Демокрит, когда уже зрелая старость
1040 Предупредила его о слабеющей силе рассудка [491] ,
Сам добровольно понёс свою голову смерти навстречу.
Сам Эпикур [492] отошёл по свершении поприща жизни,
Он, превзошедший людей дарованьем своим и затмивший
Всех, как и звёзды, всходя, затмевает эфирное солнце.
Что ж сомневаешься тут и на смерть негодуешь свою ты,
Чья и живого вся жизнь и зрячего смерти подобна,
Раз ты проводишь во сне её большую долю бесцельно,
Если, и бодрствуя, ты храпишь и живешь в сновиденьях,
Ужасом вздорным всегда возмущая свой ум беспокойный,
1050 Часто не в силах понять, что тебя угнетает, когда ты,
Жалкий, страдаешь, бедняк, опьянённый заботами вечно
И в помраченьи ума волнуешься ты понапрасну?»
Если бы люди могли настолько же, как они, видно,
Чувствуют бремя, их дух давящее гнётом тяжёлым,
Также сознать и причины его, и откуда такая,
Камнем гнетущая грудь, появилась страданий громада,
Жизни бы так не вели, как обычно ведут её нынче,
Не сознавая, чего они сами хотят, постоянно
К мест перемене стремясь, чтоб избавиться этим от гнёта.
1060 Часто палаты свои покидает, кому опостылел
Собственный дом, но туда возвращается снова внезапно,
Не находя вне его никакого себе облегченья;
Вот он своих рысаков [493] сломя голову гонит в именье,
Точно спешит на пожар для спасенья горящего дома,
Но начинает зевать, и порога ещё не коснувшись;
Иль погружается в сон тяжёлый, забыться желая,
Или же в город спешит поскорее опять возвратиться.
Так-то вот каждый бежит от себя и, понятно, не может
Прочь убежать; поневоле с собой остаётся в досаде,
1070 Ибо причины своей болезни недужный не знает.
А понимай он её, он бы, всё остальное оставив,
Прежде всего природу вещей постарался постигнуть.
Дело ведь здесь не идёт о каком-нибудь часе едином,
А состояньи, в каком неизбежно все смертные люди
Должны по смерти своей во веки веков оставаться.
Что ж, наконец, за несчастная страсть и привязанность к жизни
Нас заставляет всегда трепетать в постоянной тревоге?
Определённый предел установлен для века людского,
И ожидает нас всех неизбежная встреча со смертью.
1080 Кроме того, обращаясь всегда в окружении том же,
Новых добиться утех нельзя продолжением жизни:
То, чего у нас нет, представляется нам вожделенным,
Но, достигая его, вожделенно мы ищем другого,
И неуёмной всегда томимся мы жаждою жизни.
Нам неизвестно, какой нам выпадет жребий в грядущем,
Что нам готовит судьба и какой нас конец ожидает.
На волос даже нельзя продлением жизни уменьшить
Длительность смерти никак и добиться её сокращенья,
Чтобы поменьше могли мы пробить в состоянии смерти,
1090 Сколько угодно прожить поколений поэтому можешь,
Всё-таки вечная смерть непременно тебя ожидает,
В небытии пребывать суждено одинаково долго
Тем, кто конец положил своей жизни сегодня, и также
Тем, кто скончался уже на месяцы раньше и годы.
Книга четвёртая
[494]
По бездорожным полям Пиэрид я иду, по которым
Раньше ничья не ступала нога. Мне отрадно устами
К свежим припасть родникам, и отрадно чело мне украсить
Чудным венком из цветов, доселе неведомых, коим
Прежде меня никому не венчали голову Музы.
Ибо, во-первых, учу я великому знанью, стараясь
Дух человека извлечь из тесных тенёт суеверий,
А во-вторых, излагаю туманный предмет совершенно
Ясным стихом, усладив его Муз обаянием всюду.
10 Это, как видишь ты, смысл, несомненно, имеет разумный:
Если ребёнку врачи противной вкусом полыни
Выпить дают, то всегда предварительно сладкою влагой
Жёлтого мёда кругом они мажут края у сосуда;
И, соблазнённые губ ощущеньем, тогда легковерно
Малые дети до дна выпивают полынную горечь;
Но не становятся жертвой обмана они, а, напротив,
Способом этим опять обретают здоровье и силы.
Так поступаю и я. А поскольку учение наше
Непосвящённым всегда представляется слишком суровым