Повернувшись влево, Накагава неотрывно следил за обгоняющим его уже практически на параллельном курсе русским истребителем. 'Скорость! Мне нужна скорость!' Вода за кормой 'Майи' бурлила мутными водоворотами, из трубы в небо летели густые жирные клубы дыма. Но корабль, который и во времена своей молодости-то с трудом выдавал дюжину узлов, просто не мог совершить такой же спурт, как до этого совершил новенький 'шестьдесят четвертый', пытающийся уйти от второго русского истребителя... Копошащиеся за высоким коробчатым щитом бакового орудия канониры, наконец, закрыли затвор, и через пару секунд орудие вновь послало свой привет русским. Он почти достиг цели - высокий фонтан брызг встал у самого борта 'Бдительного', напротив его второй трубы. И, ещё до того, как облако дыма вновь закрыло от Накагавы русский миноносец, он успел увидеть, как над его палубой одна за одной сверкнули три вспышки минных выстрелов...

  - Все мины в воде!

  - Отлично! - отозвался Хмелев, - Четыре румба влево!

  Он молча глядел, как три пузырчатых следа неслись в мутных волнах в однотрубному японскому сторожевому кораблю.

  - Противник по корме! - донесся внезапно крик сигнальщика.

  Отбежав на самый край крыла мостика, к сигнальщику, командир истребителя стал всматриваться в темноту.

   - Где?

   - На левой раковине, Ваше благородие! Только что палил по нам! Вот! Снова!

  - Хмелев уже и сам увидел одинокую вспышку выстрела и в её отблеске - низкий силуэт с двумя близко расположенными трубами.

  - Ещё один дозорный миноносец! Как же ты, братец, раньше его не углядел? - с укором посмотрел лейтенант на своего сигнальщика.

  - Виноват, Ваше благородие! Не углядел японца раньше-то! Никак не видать было! - сигнальщик потупил взгляд в палубный настил мостика...

  Фёдор Кузьмин был одним из самых глазастых в его экипаже. И раз даже он его проглядел... Наверное, японец был в тени высокого берега. Стоял или был на малом ходу, без бурунов... Мудрено разглядеть такую цель. И в самом-то деле, мудрено...

  - Не кори себя, Фёдор. Он, наверное, в тени берега прятался. Но впредь - вдвое внимательнее мне смотри! В четверо!

  - Есть вчетверо, Ваше благородие!

  - Добро! - и, уже повернувшись к рулевому - Ещё два румба влево! Артиллерии огонь по миноносцу!

  Едва лейтенант успел прокричать эту команду, как тот же Федор надрывно прокричал:

   - Японец по нам мину выпустил!

  Повернувшись влево, Хмелев успел увидеть ещё одну вспышку, и тут же сигнальщик подтвердил его опасения:

   - Ещё одна, Ваше благородие!

   - Право на борт!

   - Есть, право на борт! - эхом отзывается рулевой и 'Бдительный' на полном ходу из левого поворота, тяжело переваливаясь с борта на борт, начинает закладывать правую циркуляцию. Охотник внезапно сам превращается в добычу. Впрочем, в добычу весьма клыкастую по сравнению с охотником... Потому как японские миноносцы двадцатого отряда несли всего по две пушки калибром в сорок семь миллиметров. К тому же, расположены они были не совсем удачно - побортно в носу, из-за чего бортовой 'залп' японского миноносца состоял всего из одного орудия...

  А чуть дальше на юго-запад 'Бесшумный' разрядил свои аппараты по отчаянно маневрирующему 'шестьдесят четвертому'. И так сложилось, что в эти минуты, на ограниченном пространстве устья корейской реки, её мутную воду одновременно резали винты сразу восьми торпед - шести русских и двух японских...

  Закладывая лихие циркуляции на полном ходу, японский миноносец и русский истребитель уклонились от предназначенных им 'рыбок'. А вот тихоходная канонерка...

  Столб огня, дыма и мутной воды поднялся с левого борта 'Майи'. Это произошло в тот самый момент, когда Накагаве начало казаться, что опасность уже миновала, ведь он видел, что одна мина прошла перед носом канонерской лодки, а вторая - под самой кормой его корабля. Он ведь даже успел заметить, как мутные струи отбрасываемой винтами воды слегка изменили её курс в сторону. И вдруг... Страшный удар, сбивающий с ног. Грохот. Треск... Поднятый взрывом столб воды ледяным водопадом обрушивается на палубу, мостик. Упавший на колени Накагава вцепился в леерное ограждение, пытаясь противостоять падающим сверху струям воды. И тут к этой картине хаоса откуда-то со стороны носа добавляется скрежет металла и треск ломающегося дерева - фок мачта канонерки, спутывая ванты и обрывая, словно нитки, штаги, обрушивается на мостик...

  Накагава, едва освободившись от накрывших его канатов такелажа, с трудом поднялся на ноги, цепляясь за покореженное ограждение мостика единственной здоровой рукой. Левая, при каждой попытке пошевелить ею, отдавалась сильной болью. Должно быть, перелом... Голова гудела, а перед туманящимся взглядом предстала жуткая картина разрушения. Переговорные трубы загнуты в бараний рог, компас смят и сбит с нактоуза, сам нактоуз разбит в щепы упавшей мачтой. Как и штурвал. Раздавленное тело рулевого тут же, под обломками мачты. Дальше, прижатые к настилу мостика обломками рангоута - окровавленные тела сигнальщика и прожекториста. Хотя нет, прожекторист, кажется ещё жив. Или это - конвульсии? Впрочем, если и жив, то вряд ли надолго.

  Корабль уже заметно накренился и скоро всем, кто остался в живых, предстоит купание в ледяных волнах мартовской реки. Если, конечно, они не успеют добраться до прибрежного мелководья. До берега было, рукой подать. Но Накагава прекрасно представлял себе повреждения корпуса после взрыва шести десятков килограмм русского пироксилина, и особых иллюзий, конечно, не испытывал. Но попробовать стоило. В любом случае - нужно убрать тонущий корабль как можно дальше со средины фарватера, чтобы он после гибели не мешал судоходству. Крикнув старшему офицеру о передаче управления на кормовой штурвал, Накагава, спотыкаясь и пошатываясь, начал спускаться с разбитого мостика...

  'Бдительный', уклонившись от японских мин, наконец закончил разворот и начал было преследовать уходящий японский миноносец, но тот повернув вправо, начал уходить за гористый мыс, послав в темное небо ещё одну серию сигнальных ракет. Значит, было кому сигналить. И тут возможны были два варианта - либо это сигналы транспортам, что сейчас разгружают японские экспедиционные войска, либо выше по реке стоит основной сторожевой отряд, а эти три кораблика - только их передовой дозор. Через пять минут все сомнения лейтенанта Хмелева были развеяны двумя высокими столбами воды, которые поднялись неподалеку от ушедшего вперед 'Бесшумного', всё ещё преследующего японский миноносец вдоль северо-западного берега реки. И столбы эти явно свидетельствовали, что пославшие их орудия были, как минимум, шестидюймового калибра. Вот далеко в темноте обозначились ещё несколько вспышек, и в кабельтове от 'Бесшумного' выросли ещё два столба, а через секунду что-то прожужжало уже над 'Бдительным' и три высоких столба воды выросли далеко за его кормой. Как не хотелось командиру русского эсминца записать на свой счет ещё и японский миноносец, но взрывы крупнокалиберных снарядов вполне красноречиво говорили: 'пора уходить домой'. Развернувшись почти синхронно, 'Бесшумный' и 'Бдительный' понеслись низ по течению, к морю, к своим крейсерам...

  Стоя на крыле мостика своего истребителя Хмелев наблюдал, как у западной бровки фарватера японская канонерка, всё сильнее заваливаясь на левый борт, уходила под воду.

  Очевидно, её нос уже воткнулся в илистое дно реки и теперь течение разворачивало её корму в сторону моря. Палубная команда отчаянно пыталась вывалить на шлюпбалках за борт барказ левого борта. И тут корпус канонерки судорожно содрогнулся, труба начала валиться влево, а вверх, разбрасывая в стороны мелкие и крупные обломки, взметнулось бело-бурыми клубами огромное, стремительно расширяющееся облако. Низкий, протяжный гул раздался над мутными ледяными волнами реки, дробясь и повторяясь эхом меж гористых её берегов.