– Я сделаю все сама, – спокойно сказала девственница-жрица, заметив признаки сомнения на моем лице.

От этой фразы мне окончательно стало не по себе, так что на периферии сознания промелькнуло: «Какого черта я вообще здесь делаю?..»

Но, вероятно, время действительно поджимало, поэтому, не тратя больше драгоценных секунд на бессмысленные уговоры, она обошла машину, открыла дверь и чуть ли не силой вытянула меня наружу.

Я посмотрел на нее сверху вниз, намереваясь сказать какую-нибудь пошлую гадость, чтобы остановить этот невыносимо глупый школьно-подростковый кошмар, связанный с лишением девственности, но, наткнувшись на ее взгляд, смутился, разом растеряв всю свою невысказанную агрессию, а затем...

Затем я провалился в бездонный колодец двух огромных зрачков...

Одно из двух – или она была ведьмой, или в совершенстве владела искусством гипноза. Как бы то ни было, весь процесс зачатия, разумеется, прошел при моем непосредственном участии, но все это время я находился в некоем подобии опустошающе-блаженного транса.

Когда все кончилось, сознание резко прояснилось, и первым моим вопросом было:

– Ну что, получилось?

– Да, – коротко ответила обнаженная девушка, сидящая на моих ногах, упираясь обеими руками в грудь.

– Удачно? – спросил я, имея в виду, произошло ли зачатие.

– Да, – все так же лаконично ответила Лайя.

– Все как запланировала? – возбужденно-радостно спросил я, испытывая необъяснимое чувство эйфории.

Она лишь молча кивнула в ответ.

– И что, правда будет сын?

– Да...

Это было так странно и неожиданно – ощутить себя еще не отцом, но уже зачинателем новой жизни, что на меня накатила огромная всепоглощающая волна благодарности, обращенная к этой хрупкой девушке-королеве, сумевшей найти в моем разваливающемся на куски полумеханическом организме священную искру жизни, которая приведет к тому, что на свете появится еще один человек...

И это будет мой сын.

– Спасибо тебе! – сказал я совершенно искренне, от чистого сердца. Так, как можно говорить лишь самому близкому человеку и только в лучшие мгновения своей жизни.

– Спасибо тебе... – прощальным эхом отозвалась Лайя и открытой ладонью правой руки ударила в сердце человека, который не только был отцом ее будущего ребенка, но и должен был уничтожить этот безумный мир.

Удар назывался «имирцава», что в переводе на обычный язык означало «милосердие». И это действительно была легкая смерть.

– Он умер, – только что Вивьен сидела напротив Зета в мягком кожаном кресле, расслабленно куря – и вдруг, смертельно побледнев, приложила руку к груди. – Он умер... – потрясенно повторила она, уронив дымящуюся сигарету на ковер.

– Кто?

Зет привык оперировать голыми фактами и совершенно не переносил подобных истеричных проявлений, откровенно смахивающих на дешевую мелодраму.

– Тот, кого вы называли Чужим...

– Простите за вполне оправданное любопытство, но откуда такая уверенность?

Она посмотрела на него совершенно отрешенным взглядом, как будто вообще видела впервые, и после некоторой паузы все же ответила:

– У него только что разорвалось сердце... Близнецы всегда чувствуют смерть своей второй половины. Мы, конечно, не близнецы в прямом смысле этого слова, но что-то очень близкое к этому определению...

«Не сотвори себе бесконечную печаль, когда жизнь миновала тебя», – прошептала Лайя, склонившись над убитым ею мужчиной, нежно поцеловала его в лоб и закрыла тонкими пальцами веки открытых глаз...

«Не сотвори себе бесконечную печаль», – повторила она, обращаясь уже к себе, после чего встала и, подняв руки вверх, вытянулась струной, как будто устремляясь в запредельную высоту навстречу горячим ласковым лучам восходящего солнца...

– Эта грязная сука сначала трахнула, а потом убила его...

Маленький плюшевый медвежонок шел по нескончаемо длинному тоннелю, обиженно посапывая себе под нос и поминутно оглядываясь, как будто пытаясь услышать шаги догоняющего его мальчика.

– Трахнула и убила, – казалось, из маленьких глаз-пуговиц вот-вот брызнут вполне настоящие слезы. – А ведь я говорил: «Убей ее, убей, пока еще не поздно». Но он не послушал меня – и вот чем все это кончилось... Бах! – Игрушечная лапка зло рубанула по воздуху. – И нет человека...

Ласково обдувал кожу свежий морской бриз, и волны нашептывали одним только им известные тайны, не слышные из-за хаотичного шума прибоя, а прямо напротив меня на импровизированной сцене играло трио жизнерадостных музыкантов в огромных сомбреро и танцевала босая загорелая девушка.

Она показалась мне смутно знакомой, и я подошел поближе, чтобы рассмотреть ее повнимательнее. Но чем ближе я подходил к сцене, тем расплывчатее становились черты ее лица. Только что я был уверен, что это Вивьен, и вот уже образ поменялся – это уже была Лайя, а затем стерлось и это видение, сменившись обликом ни разу не виденной мной девушки, которую, безусловно, можно было бы назвать красивой, если бы не жестокий оскал белоснежной улыбки, делающий ее похожей на хищного зверя.

От всех этих немыслимых трансформаций в глазах неожиданно начало двоиться и, чтобы прояснить картину, я вновь отхлебнул из бутылки. Но это не помогло. Туман стремительно, словно по чьей-то злой воле, налетевший с моря, закрыл мутной пеленой большую часть неба и весь берег, сделав едва различимыми фигуры жизнерадостных музыкантов и танцующей на сцене девушки. Уже понимая, что мне не удастся увидеть ее лицо, переполняемый каким-то щемяще-безнадежным отчаянием, я отбросил в сторону не нужную больше бутылку и крикнул, изо всех сил напрягая голосовые связки:

– Кто ты???

– Кто тыыыыыыыы? Кто тыыыыыыы? Кто тыыыыыыыыы? – загуляло в округе непонятно откуда взявшееся эхо.

Мне показалось, что я никогда не услышу ее ответ, но ветер донес до меня слабый шелест призрачного голоса Лайи:

– Я та, кто убила тебя. Убила, чтобы сохранить жизнь...

Головоломка собралась в единое целое, и все наконец встало на свои места.

Я стоял на вершине Алогона, Пика мироздания, с высоты которого открывался величественный вид на лежащий далеко внизу мир, а ветер-демон нежно обдувал лицо, игриво нашептывая бессмысленные, но милые глупости.

– Значит, пришел все-таки...

Обернувшись на звук, я увидел старого знакомца Паука все с той же дежурной сигарой во рту и в солнцезащитных очках, скрывавших страшные провалы слепых глазниц.

Невдалеке за игральным столом сидели Темный и Гончая, играя все в тот же неизменный «Блэк Джек».

– Ну что, проиграл или выиграл?

– В каком смысле? – Я не сразу догадался, о чем речь.

– Раз ты здесь, значит, настала пора прыгать, – терпеливо пояснил Паук. – Бездна ждет своего очередного героя. – Он широко и совершенно искренне улыбнулся, как будто речь шла о приятной прогулке. – Именно с этим и связан мой вопрос: ты спрыгиваешь, потому что выиграл или оттого что проиграл?

– А что, это так важно?

– Ми-илый мо-ой... – Жизнерадостный Паук покровительственно похлопал меня по плечу, – в этом-то как раз и состоит главный смысл безумной игры под названием жизнь. Стоя над пропастью, в последние мгновения перед прыжком нужно четко отдавать себе отчет, проигрался ты в дым или ушел достойно, как настоящий игрок.

Я немного подумал, пытаясь сопоставить несопоставимые вещи и объять необъятное, после чего задумчиво произнес:

– Вообще-то, если откровенно, то выходит, что я проигрался в пух и прах, но...