Я сытно ел и много спал, я трогал кору деревьев и ходил гладить соседских лошадей. Запуская руку в теплую гриву, я шептал: «Возьми. Это тебе полезно».

Однажды вечером позвонила мама. Когда за мной пришел дежурный, сердце у меня так и упало.

— Новости неважные, сынок. Врачи прекращают лечение. Оно ничего не дает.

— Но он же умрет!

Я выкрикнул это в пустом коридоре.

— Тогда уж отключите его сами, быстрее будет!

И я бросил трубку.

После этого я на все плюнул. Стал опять играть в настольный футбол с ребятами, работал спустя рукава и почти перестал разговаривать. Жизнь мне опротивела. Для меня дедушка как будто уже умер. Когда звонили родители, я им просто не отвечал.

И вот вчера парень из старшего класса пришел за мной в спальню. Я дрых без задних ног. Он тряс меня так и эдак:

— Эй! Эй! Просыпайся! Подъем!

Я выговорил, еле ворочая языком:

— Шшшто… што шлушилось?

— Это ты, что ли, Тотоша?

— Почему ты спрашиваешь?

Я протер глаза.

— Потому что внизу какой-то дед в инвалидной коляске разоряется: вынь да положь ему Тотошу… Так это, часом, не ты?

Кое-как натянув штаны, я кубарем скатился с четвертого этажа. Бежал и плакал в три ручья, как маленький.

Он был там, у дверей столовой, и с ним парень в белом халате. Парень возился с трубками капельницы, а мой дед Леон сидел и улыбался мне.

Я так плакал, что даже улыбнуться в ответ не мог.

Он сказал:

— Ты застегнул бы ширинку, Тотоша, простудишься.

И тогда я улыбнулся.