Оказывается, жених с невестой ездили в Большие Катки звонить родителям и вернулись оттуда автобусом — минут десять назад я видел на шоссе его светлые лучики-пики. Утреннее блаженное состояние с них сошло, они стали нормальными людьми. Рита была молчалива, как всегда, а Слава весел.

— Золотчишки захотелось? — говорил он. — Гробницу Чингисхана копаете? Смотри, Рита, стоило только нам на день оставить их без присмотра… Нет, Борька, ты прямо как мальчишка…

Но тем не менее и он, и Рита тоже включились в дело. Отобрали у нас с Сашкой лопаты и ударили по кургану, словно хотели наверстать все то, что потеряли за день на раскопках. Мы с Сашкой сидели на краю совсем уже приличной ямы и весело канючили вполголоса:

— Маленьких обижать! Отдайте лопату!

Прошло, наверное, еще полчаса, не больше, когда рыжий Митяй вскрикнул в яме:

— Ой!

— Что там еще? — сурово спросил Боря.

— Лопата стукнула во что-то твердое.

— Пусти!

Боря посветил фонариком, ничего не увидел и ударил ломом. Послышался глухой звук. Сердце у меня радостно екнуло, я схватил Сашку за руку.

— Кажется, деревянная камера, — произнес Боря сдавленно.

Он сильно ударил ломом еще раз, еще, и вдруг лом провалился в пустоту — Боря выпустил его из рук. Мы все отчетливо слышали, как там, внизу, лом звякнул, стукнувшись, вероятно, о камень.

В лихорадочной спешке очистили дно ямы. Мы с Сашкой сгребали землю прямо руками. В круглом пятне света карманного фонарика появилось полусгнившее дерево.

— Балка! — сказал Боря.

— Горбыль, — сказал рыжий Митяй.

Да, Митяй угадал, это был горбыль. К счастью. Потому что если бы балка, пришлось бы бежать в лагерь за подмогой; без лома нам самим балку ни за что бы не поднять.

С горбылем тоже управлялись долго, хотя он и основательно прогнил. Пришлась подкапывать яму с одного конца. Наконец подняли. Светили вниз фонариком, но ничего не видели, кроме ровного земляного пола.

— Взрослому не пролезть. — Слава измерил растопыренными пальцами ширину отверстия. — Ну, пацаны, требуется доброволец. На жизнь иль на смерть идущий.

— Я! — выдохнули разом Сашка и рыжий Митяй.

Я отстал от них на полсекунды. Ровно столько мне потребовалось, чтобы справиться со страхом, который лез на меня из черной дыры в земле

— И я тоже.

Боря посветил фонариком нам в лица. Я зажмурился.

— Сашка! — сказал Боря.

— Но почему… — начал я.

— Цыц! Мы же договорились!

Сашку обмотали веревкой, другой ее конец держали Боря и Слава.

Сашка присел на край отверстия, сунул туда ноги, потом осторожно протиснул туловище.

— Теперь подымай вверх руки. Смелее, смелее, мы же держим! — командовал Боря. — Глаза закрой, наберешь в них земли.

И вот уже Сашка там, внизу. Боря подал ему фонарик. Мы все прильнули к отверстию.

— Ни с места без команды! — Боря отсюда, сверху, управлял Сашкой, как роботом. — Зажги фонарь. Так. Теперь осмотрись. Только ничего не трогай, слышишь? И не пугайся, если увидишь скелеты.

— Никаких здесь скелетов нет, — донесся из-под земли глухой Сашкин голос.

— А что есть?

— Ничего нет, пусто… Хотя нет, вот стол.

— Стол?! — поразился Боря.

— Ну, не настоящий стол, а пень и на нем плаха деревянная.

— А на плахе что?

— Свеча.

— Не может быть!

— Влезай сам, увидишь.

— Подай ее сюда. Только осторожно. Она может рассыпаться.

Боря опустил руку в отверстие. Когда вытащил, я включил свой фонарик-жучок.

Боря держал огарок свечки. Самой обыкновенной белой свечки, которую мама зажигает на кухне, когда неожиданно гаснет электрический свет.

— Ты что-нибудь понимаешь? — растерянно спросил Боря у Славы.

Тот тронул свечу пальцами:

— Кажется, стеариновая.

— В том-то и дело. Девяносто копеек пачка.

Лица у них вытянулись. Я спросил:

— А вдруг какое-нибудь великое открытие?

— Прямо переворот в науке, — сказал Слава. — Гунны лопали свечи вместо конфет.

— Коробка! — услышали мы снизу голос Сашки.

— Какая там еще коробка? — Боря нагнулся над отверстием.

— Картонная. Из-под обуви. Сейчас… «Цебо. Чехословацкое изделие. Размер: сорок один с половиной. Цвет черный», — прочитал вслух Сашка. — Открыть?

— Открой! — Боря переглянулся, со Славой.

— Разве тогда была Чехословакия? — спросил я. — Разве тогда люди носили ботинки?

Ответил рыжий Митяй:

— А то нет! Что они, по-твоему, босиком бегали? Летом еще можно, летом даже здорово, а зимой как, в снег?

— Что молчишь? — крикнул Боря. — Что там в коробке? Говори же!

— Бляшки какие-то. Медные, что ли. И пластинки, тоже медные… Ого! — неожиданно услышали мы.

— Что случилось? — встревожился Боря.

Сашка молчал.

— Эй! Сашок!

Молчание.

И вдруг веревка задергалась.

— Тяните! — закричал Сашка. — Тяните меня! Золотая гривна! Та самая! Вот она, вот, я держу ее!

— Толик! — Боря дышал быстро и прерывисто. — Сейчас же за Владимиром Антоновичем. Бегом, слышишь!

Он и Слава взялись за веревку…

***

Наш физкультурник упрекает меня, что я медленно и тяжело бегаю. Посмотрел бы он, как я несся по сонной деревне! Ветер свистел в ушах, темные дома бежали навстречу и исчезали один за другим за моей спиной. Кажется, я даже не касался ногами земли, а проносился над ней, как самолет на бреющем полете.

Я летел с такой скоростью, что не успел посторониться, когда на моем пути неожиданно вырос человек. Врезался в него, мы оба свалились на землю.

— Извините, извините, — пробормотал я, вскакивая на ноги и потирая ушибленное плечо.

Мужчина тоже поднялся.

— Несется, как паровоз, — ворчал он. — Ослеп, так — нет?

Савелий Кузьмич!

— Я… Я не хотел… Я случайно.

— Ты, сынок? — только теперь он узнал меня и страшно удивился. — Откуда так поздно?

Я не удержался, выпалил:

— С Чертова кургана! Мы его разрыли. Никаких там нет привидений.

Зачем скрывать? И так завтра вся деревня узнает.

— Постой, сынок, постой…

— Некогда мне! — крикнул я уже на бегу. — За дядей Володей надо.

Возле самого входа в палатку я зацепился за веревку и рухнул на брезентовую крышу, чуть не сорвав с кольев наше жилище. Дядя Володя еще не спал, только расстилал свой мешок.

— Золотая гривна! Золотая гривка! В Чертовом кургане! Скорее! Скорее!

Он мгновенно все сообразил:

— Веди!

По дороге я, задыхаясь от бега, стал довольно бессвязно рассказывать, как Сашка нашел в кургане сначала огарок, потом коробку из-под чехословацких ботинок, а потом и гривну.

Дядя Володя схватил меня за руку, посмотрел как-то странно:

— Слушай, а тебе не приснилось? В детстве иногда такие сны бывают — еще реальнее, чем наяву.

— Что вы, дядя Володя! — возмутился я.

Но когда мы прибежали на Чертов курган, я и сам подумал: может, мне, правда, приснилось? Потому что никого на кургане не было. Ни Бори, ни жениха с невестой, ни Сашки, ни рыжего Митяя. Никого, ни единой души. И только черная яма под ногами немножко меня успокоила. Не мог же я ее вырыть во сне!

— Толька! — послышался вдруг Сашкин голос снизу, от забора.

Я обрадовался:

— Где ты?

— Иди сюда, к калитке. Там открыто.

— А Волк?

— В сарай заперли…

Сашка ждал нас возле калитки, мигая фонариком, чтобы мы не блуждали в темноте.

— Почему ты здесь? — спросил дядя Володя.

— Все здесь… Ой! — спохватился Сашка. — Вы же еще ничего не знаете! Из погреба тети Поли вел ход в курган. Он был весь заставлен досками, но милиция все равно нашла.

— Милиция? Какая милиция? — Дядя Володя смотрел на меня строго. — Почему ты мне ничего не сказал про милицию?

За меня ответил Сашка:

— А он сам не знал. Только убежал за вами, приехала их машина.

Мы опустились в погреб по шатким скрипучим ступенькам, Сашка светил фонариком нам под ноги. Пахло кислой капустой и еще чем-то прелым, противным. У стены, против входа, грудились доски, старые, серые, с обломанными концами. А рядом с ними в стене зияло отверстие. Довольно большое, я бы мог пройти почти не сгибаясь.