Вторая обонятельная система, которая как раз и отвечает у животных за восприимчивость к таким – сексуальным – запахам, находится у человека в таком же зародышевом состоянии, как, например, хвост, превратившийся у Человека Разумного в копчик. Говорю это с абсолютной уверенностью, потому как своими собственными глазами, еще когда обучался в Военно-медицинской академии, наблюдал эту неразвившуюся, зачаточную, фолликулообразную камеру второй обонятельной системы на гистологическом срезе, полученном от взрослого человека.
...
Короче говоря, нет у нас биологической функции регулирования сексуального возбуждения и сексуальной активности. Нет. Теперь мы движимы иными стимулами – не биологическими, а сплошь культурными. Половой партнер кажется нам привлекательным, если он соответствует требованиям моды, господствующим идеалам красоты, если он красиво себя ведет, талантливо танцует и завораживающе поет, а вовсе не потому, что от него «несет» некими феромонами. Мужчина кажется женщине привлекательным (вне зависимости, кстати сказать, от национальной культуры и уровня образования), если он обладает высоким сексуальным статусом и экономической состоятельностью. В общем, мы, надо с этим согласиться, психически, а не физиологически сексуальные существа.
Если прежде природа по собственному разумению регулировала наше половое поведение, то теперь ее уже никто не спрашивает. Весь наш секс благополучно перекочевал из области гениталий в голову, а у некоторых прямо там и застрял, нарушив тем самым естественную циркуляцию между «верхом» и «низом». Если у наших эволюционных предков спаривание происходит по гормональной команде, которая продиктована сезонностью, а та, в свою очередь, определена климатической возможностью или невозможностью вскормить появившееся в результате этого совокупления потомство, то в нашем случае процесс «планирования семьи» не только к сезону, он уже даже к самому сексу никакого отношения не имеет. В подавляющем большинстве случаев мысль о том, что «возможно, будут дети», и вовсе лишает обоих партнеров какого-либо желания вступать в сексуальные отношения. И пока они не убедятся в том, что секс у них «защищенный», удовольствия никакого…
И вот это, наверное, самое главное: человеческий секс перестал быть инструментом продолжения рода, у него теперь совершенно другие задачи – от получения удовольствия до подъема самооценки . Да, один или два раза в жизни конкретной человеческой особи он свою биологическую функцию выполнит. И то зачастую против воли участников процесса, не случайно же у нас первый ребенок рождается в среднем через шесть месяцев после заключения супругами брачного союза. Трудно назвать такое зачатие запланированным и желанным… В общем, если мы уберем эту пару зачатий, то все остальные «разы», коих тысячи, – это вовсе не инстинкт продолжения рода. Другие тут цели. Совершенно! Другие стимулы и другие цели – все другое! Все, что называется, как у людей.
Более того, сама физиология нашего – человеческого – полового акта изменилась в корне и до неузнаваемости. Вот как, например, объяснить тот факт, что женщина вида Homo Sapiens «спрятала» свою овуляцию? Если в природе эструс (течка) у самки есть яркое, наглядное, вызывающее, можно сказать, обращение к самцам – мол, товарищи, я готова к спариванию и продолжению рода, то менструация у женщины – это как раз обратная штука. Врачи шутят, что менструация – это слезы матки по несостоявшейся беременности. Действительно, менструация в отличие от течки – это отделение эндометрия матки, специфического слоя, который до этого набухает, чтобы принять в себя оплодотворенную яйцеклетку, но когда заселения эмбриона не происходит, этот слой отделяется, и вот они – «выделения».
Иными словами, если течка у животных – это призыв к спариванию и свидетельство готовности самки к оплодотворению, то менструация – это, напротив, свидетельство того, что никакого оплодотворения не случилось и уже быть не может: кто не успел, тот опоздал. Овуляция у женщины – то есть готовность яйцеклетки к встрече со сперматозоидом – происходит тайно, никак о себе не сообщает. Внешне похожая на течку менструация на самом деле просто бутафория. Женщина словно специально изображает эструс как раз в тот момент, когда никаких шансов на беременность у нее нет. Если самец подумает, что у самки течка, и природа ему подскажет, что пора действовать, он обманется. Действовать – пожалуйста, а потомства – шиш. И это еще не все! Если верить исследователям, то сексуальное желание женщины во время менструации (в подавляющем большинстве случаев) в пять раз выше, чем в период овуляции! То есть, оно максимально как раз тогда, когда никаких шансов на оплодотворение нет. Вот вам и «инстинкт продолжения рода»…
...
Иными словами, в основе человеческой сексуальности уже давно лежит вовсе не тот принцип, который движет животными. Для них вся сексуальность – это лишь способ продолжить свой род, для нас – способ получить удовольствие. Поэтому самки животных не испытывают оргазма (некие намеки на женский оргазм появляются только у человекообразных обезьян, да и то лишь в процессе мастурбации), а самцы животных разрешаются от бремени спермы за каких-то пять-десять фрикций (форменная, с точки зрения человеческой, преждевременная эякуляция!). Представители же нашего с вами вида стремятся всеми силами к обоюдному оргазму, а количество фрикций пытаются увеличить по максимуму, чтобы было, как говорится, что вспомнить. Они не «детей делают», они удовольствие получают, жизнью наслаждаются и еще тысячу других целей преследуют таким образом, кроме одной-единственной – продолжения рода.
* * *
В результате всех этих трансформаций, которые пережил секс, эволюционируя вместе с нами от доисторических времен к настоящему моменту, он стал другим. А мы сами стали гиперсексуальными и сексуально озабоченными. Не шучу. Это чистая правда. Время, которое мы уделяем сексу, огромно. Конечно, речь не идет о том, что мы занимаемся им днем и ночью, с утра и до ночи, сутки напролет. Но мы думаем о нем каждые десять минут! [3] Несчастного кролика мы возвели в ранг секс-символа, говорим об этом невинном создании черт знает что, даже сделали его эмблемой самого известного эротического таблоида. Но какой кролик каждые десять минут думает о сексе?! Боже упаси! Таких кроликов в природе не существует!
И важно в этом научном факте, кстати, именно это слово – «думает». Можно еще добавить – мечтает, грезит, воображает, вспоминает, осмысляет… Но суть не изменится: животные не способны сделать секс предметом размышлений, заняться, как говорят философы, его бесконечной «проблематизацией», он для них – ситуация, спровоцированная определенными стимулами, и соответствующие реакции на эти стимулы. А для человека секс – это мысли, воображение, фантазии, ассоциации, дискурс, прошу прощения за такое слово. Плюс к этому – психологические комплексы, страхи, предрассудки, предубеждения, стереотипы, сновидения.
Рассматривать секс в человеческой жизни как биологическую потребность, учитывая эту разительную перемену, эту подмену физического психологическим, по крайней мере, странно. Да, секс для человека – это потребность, но потребность прежде всего психологическая, которая от начала и до конца определена нашей же психологией. А сама наша психология, в свою очередь, стала теперь сексуальной. Зигмунд Фрейд строит всю свою теорию психологии на сексуальном желании: что бы человек ни делал в этой жизни, по авторитетному мнению основателя психоанализа, определено, спровоцировано или служит сексуальному желанию.
Преувеличивает ли Зигмунд Фрейд значимость либидо? И да, и нет. Да, потому что, конечно, есть в нас, кроме сексуального желания, еще и желание выжить, и потребность найти свое место в социальном пространстве – статус, положение, отношения. Но, с другой стороны, нет в его подходе никакого преувеличения, потому что, о чем бы мы ни говорили, какую бы сферу жизни мы ни приняли к рассмотрению, сексуальное желание, либидо, как говорил сам Фрейд, там обнаружится. Сексуальность проникла всюду и потому стала зависима от всего, что происходит в нашей жизни. А поскольку жизнь у нас чем дальше, тем больше становится все более и более непростой, то и с сексом возникают все новые и новые сложности.
