Обнаруженный факт был мною немедленно использован. Для увеличения собственной свободы в части ответов на вопросы. Нет, я никогда не вру! Лжа мне заборонена! Дар самой Пресвятой Девы! Но… мою правду понять…

– И куда ж ты правишь, отроче?

– Дык… к Трубчевску. Деревенька наша в той стороне.

Вот те крест святой! Пердуновка моя именно в той стороне. За Трубчевском ещё с полтыщи вёрст.

– А это у тебя что за щеня такое? Экое уродище. Головища-та вона кака! Выкинь чудище в прорубь.

– Дык… эта… в лесу подобрал. Батяне отвезу. Он всякие редкости любит. Может, таку голову и на ворота прибьёт.

Чисто честно. Как на духу! Волчонок точно из леса. Как до дома доберусь — Акиму покажу. А что вы, дяденьки, сказок Андерсона не читали — так это ваша проблема. Не всем дано разглядеть в «гадком утёнке» будущего лебедя.

Сперва они меня поспрашивали, потом я их послушал. Отряд из Киева. Не из княжеских гридней, а сборный из боярских дружин. Ещё осенью был послан в Стародуб для контроля ситуации на одном из возможных направлений вторжения. От Новгород-Северского к Стародубу есть приличная дорога — на этих путях ещё Мономах половцев бил. А дальше половецкая конница с Изей Давайдовичем во главе могла появиться уже на среднем течении Сожа. Выкатиться к Гомелю. Это тоже традиционные Черниговские владения. Но после свержения Изи они перешли к Смоленскому княжеству. Да и до собственно Смоленских земель там недалеко. То, что Ростик свои владения от войн и разорения бережёт — я уже говорил.

В первых числах февраля, когда стало ясно, что Изя с половцами снова застрял под Черниговом, отряд выдвинулся ближе к противнику, к Седятину. И «лоб в лоб» нарвался на многочисленный половецкий отряд. То-то я видел повязки у половцев перед своей дуэлью с толстяком. Седятин уже закрылся, «сел в осаду». Потеряв половину людей, гридни смогли оторваться от преследования и двинуться к Новгород-Северскому. Оттуда легче добраться до Киева: отряд частью состоял из дружинников смоленских бояр, перебравшихся вместе с Ростиком в столицу, частью — из дружинников бояр киевских.

Нормальные мужи и отроки. Уставшие, пораненные, битые. Я им не интересен. Если не нарываться — вреда от них не будет. А польза — может быть. Места глухие и идти вместе с воинским отрядом… безопаснее. Конечно, шашечку — прибрать, кольчужкой — не светить, волчонка… перевести на коровье молоко. Но когда местный крестьянин отказался дать моей кляче зерна даже за куну, то один из гридней приложил жадюгу по уху. Просто — чтоб не орал так мерзко рядом с раненой больной головой. Не скажу за голову, но кобыле — помогло.

Поутру пристроились им в хвост. В свою колонну они не взяли, но я и не просился — лишь бы в пределах прямой видимости-слышимости. Как-то у нас всё устаканилось. Горшок с толстыми стенками я на постое спёр — теперь тёплое молоко постоянно. Ещё в санях лепёшки нашлись — утром разогрел, в тряпки завернул. Пассажиры у меня — сытые, кляча — отдохнувшая. Трёхаем помаленьку.

Мелочь одна беспокоит. Когда гридни свои возы выводили, на одних санях разглядел раненого мужика. Лицо знакомым показалось. Не могу вспомнить — где я его видел. Может, ещё в прошлой жизни? Где-то я его видел… Не такого осунувшегося, замученного, почерневшего… И костюмчик на нем был другой… И смотрел я на него не сверху вниз, на лежащего, а наоборот… И было это не туманным холодным утром в глухих черниговских лесах, а на каком-то корпоративе… Или — на банкете… Или… Факеншит!

Банкет назывался «свадьба киевского боярина Хотенея Ратиборовича с дочкой смоленского боярина, великокняжеского ближника Гордея».

Ё! И ещё раз — Ё!!! Потому что у меня там… была весьма специфическая роль «княжны персиянской» — танцовщицы-стриптизёрки, официальной любовницы жениха. А также — рабыни-наложницы, личной обидчицы невесты и тестя, носителя опасной тайны жениха и свекрови, настолько опасной, что «ни в воду, ни в землю схоронить нельзя», наложника жениха, беглого раба, похитителя «золотого запаса»… Комплект смертных приговоров с — «привести в исполнение немедленно».

Как совсем недавно это было! Девять месяцев всего. И как я умудрился столько уважаемых людей так смертельно обидеть? «Смертельно» — для меня, конечно.

Но нашёлся тогда один человек, который меня спас. Без преувеличения — и душу, и тело. Вытащил из ситуации, где меня собирались употребить коллективно «для их наслаждений». Проще — рвали бы меня на куски долго и больно. А он — спас. И предложил выйти за него замуж. Мда… А что он ещё мог предложить танцовщице-наложнице? Это уже само по себе… запредельно. А ещё — обещал в замужестве не бить, чего и невестам-аристократкам не обещают!

Единственный человек, который отнёсся к «княжне персиянской» по-человечески. Для «Святой Руси»… только нимб одеть осталось. Рыцарство и великодушие, граничащие со святостью и сумасшествием.

И тогда я, выдернутый им из потных лап одной смерти и уже ожидая неизбежной следующей, поцеловал его. Скинул с лица на минуточку часть своего «персиянского» костюма — никаб, и страстно впился в его губы. Ух какая страсть к жизни появляется в человеке, который, выскользнув из-под топора на плахе, видит впереди намыленную верёвку виселицы!

Артёмий-мечник. Первый нормальный человек, встреченный мною на «Святой Руси». Первый, кто обращался со мной, как с человеком. Не как с отмычкой к боярским милостям, не как к говорящему мясу на ножках. Только разговаривал он не со мной — Иваном, боярским сыном, и уж тем более — не с Ивашкой-попадашкой. Он разговаривал с «княжной персиянской» — рабыней, наложницей, исполнительницей «срамных танцев». Замуж звал!

Но это же не нормально! Я, к сожалению, наблюдал, как меняется женская психика от «танцев у шеста». Через полгода работы в стрип-баре адекватность сохраняют единицы. «Всё что нас не убивает — делает нас сильнее». В части стервозности? Алкоголизма, наркомании, истерии?

Если человек в ненормальной ситуации говорит нормально, то нормален ли он? Если он нормален по моим меркам 21 века, то кто он здесь, в 12 веке? Псих? Блаженный? «Десять тысяч всякой сволочи»? Мой клиент?

«У известного физика спрашивают:

– У вас был ученик. Где он сейчас?

– Стал поэтом. Для физика он недостаточно сумасшедший».

Этот Артёмий… он «достаточно сумасшедший», чтобы войти в свиту «плешивого попадуна»? Кстати, и его мнением можно было бы поинтересоваться… Если выживет — видок у мужика… бледно-чёрный. Ладно, посмотрим. Но я ему должен. Свою жизнь.

«Посмотрим» — случилось без меня. Опять эта злоеб… злозыбучая политика вокруг Киева.

…

8 февраля 1161 года князь Изяслав Давыдович с половцами внезапно перешёл замёрзший Днепр у Вышгорода. 12-го начался бой за Киев.

Половцы приступили к Подолу, ограждённому высоким тыном. Они засыпали защитников густым потоком стрел, во многих местах зажгли ограду, ворвались в улицы и зажгли дома. Очевидец сравнивает этот бой с Апокалипсисом. «Окруженные пламенем, дымом и мечами варваров, Киевляне с Берендеями в ужасе бежали на гору к Златым вратам каменной стены».

В эту эпоху Киев традиционно выставляет 7–9 тысяч ополчения. Киевские князья выводят на поле боя дружину в 6–8 сотен гридней. Ударить такой массой сверху, с Горы на расположившихся на догорающем пепелище Подола половцев… Смять, задавить, затоптать… Но — киевляне…

Сами они вперёд не пойдут. Наносить первый удар смоленскими гриднями Великого Князя? А потом киевляне сверху ударят им в спину, прижмут к половцам…?

Вооружённые силы города — обезглавлены. «Главы» сидят в застенках княжеского подворья. Там с ними «специалисты» разговаривают. Выкорчевать заговор полностью наверняка не удалось — слишком много у Изи «должников». Слишком часто за последнее поколение киевляне изменяли присяге, переходили от одного князя к другому. А гридням смоленским — головы класть?

Дружина высказалась однозначно — надо уходить. Ростик этот совет принял. Он — реалист, он людей не только строит да нагибает, но ещё слушает и слышит. Великий Князь прихватил жену, казну, из своих — кто успел собраться. И из Киева ночью бежал.