— Что вы мне толкуете о миловидности и о девицах? — возмутилась леди Лохливен. — Я вас спрашиваю, здоровы ли они? Короче говоря, отравились они или нет?
— Отравы бывают разные, миледи, — ответил ученый врач. — Бывают животные яды, вроде lepus marinusnote 68, упоминаемого у Диоскорида и Галена, бывают минеральные и полуминеральные яды, например состав из отогнанного королька сурьмы, купороса и солей мышьяка, или яды из трав и зелени, вроде aqua cymbalariaenote 69, опиума, аконита, кантаридов и тому подобных Ееществ; существуют также…
— Да провались ты в преисподнюю, ученый осел! — рассердилась леди Лохливен. — И я тоже хороша, вожусь тут с этим чурбаном, как будто от него можно ждать дельного ответа.
— Если только ваша милость соизволит немного потерпеть… мне бы только узнать, какую пищу приняли больные, или взглянуть на остатки их последней еды… Ибо по внешним и внутренним симптомам мне не удалось установить ничего определенного; как говорит Гален во второй книге своих de Antidotis…note 70
— Убирайся прочь, дурак! — крикнула леди Лохливен. — Приведите сюда эту старую ведьму! И либо она признается, что за яд дала она этому мерзавцу Драйфсдейлу, либо щипцы и тиски палача вырвут у нее пальцы из суставов вместе с признанием.
— У науки нет более страшного врага, чем невежество, — произнес обиженный доктор и отступил в угол в ожидании дальнейшего. Правда, из осторожности он высказал свое замечание по-латыни.
Через несколько минут в покои королевы вошла Мэгделин Грейм в том же одеянии, в котором она была на сельском празднике, но шарф был откинут назад, и видно было, что старуха решила отказаться от какой-либо маскировки. Ее сопровождали два стража, которых она, вероятно, даже не замечала, но которые тем не менее выглядели робко и смущенно, видимо подавленные верой в сверхъестественное могущество матушки Никневен и тем, как она уверенно и бесстрашно держалась.
Мэгделин Грейм стойко выдержала полный глубокого презрения взгляд леди Лохливен, которая, казалось, едва выносила ее присутствие.
— Подлая женщина! — воскликнула леди Лохливен, почувствовав, что ее величественная суровость не смутила старуху. — Что за порошок получил от тебя слуга этого дома Джаспер Драйфсдейл для какого-то медленного и тайного мщения? Сейчас же раскрой нам свойства и состав этого яда, или, клянусь честью Дугласов, я предам тебя костру еще до захода солнца.
— Увы! — ответила Мэгделин Грейм. — С каких это пор Дугласы или слуги Дугласов стали так беспомощны, что им приходится искать орудия мести у бедной и одинокой женщины? Башни, в которых чахли и сходили в могилу ваши узники, ведь стоят прочно на своих фундаментах, процветающие в них преступления еще не взорвали их сводов, ваши слуги все еще владеют арбалетами, пистолетами и кинжалами, — зачем же вам искать порошка или зелья для ваших мстительных замыслов?
— Слушай ты, проклятая ведьма! — вскричала леди Лохливен. — Да что с тобой говорить!.. Приведите сюда Драйфсдейла и устройте им очную ставку.
— Можете избавить ваших слуг от этого труда, — ответила Мэгделин Грейм. — Я пришла сюда не для того, чтобы стоять на очной ставке с подлым лакеем, и не для того, чтобы отвечать на вопросы еретички, любовницы Иакова. Я пришла говорить с королевой Шотландии. Пропустите меня к ней.
И пока леди Лохливен стояла, ошеломленная ее смелостью и тем упреком, который старуха бросила ей в лицо, Мэгделин Грейм прошла мимо нее в опочивальню королевы и, опустившись на колени, приветствовала Марию Стюарт, как бы собираясь, по восточному обычаю, коснуться лбом пола.
— Привет тебе, государыня! — сказала она. — Привет тебе, наследница многих королей, превзошедшая их всех, ибо ты одна была призвана пострадать за истинную веру! Привет тебе, чья корона выкована из золота, очищенного в семижды раскаленном горниле бедствий. Прислушайся к утешению, которое бог и пресвятая дева посылают тебе устами твоей недостойной прислужницы. Но прежде всего… — Тут, склонив голову, она несколько раз перекрестилась и, все еще стоя на коленях, казалось, быстро повторила какие-то слова молитвы.
— Хватайте ее и тащите в темницу! Бросьте эту ведьму в самое глубокое подземелье! Только по внушению самого дьявола дерзнула она оскорбить мать Дугласа в его собственном замке.
Так кричала разъяренная леди Лохливен, но врач решил вступиться за старуху:
— Прошу вас, уважаемая госпожа, разрешить ей провести лечение и не прерывать ее. Может быть, мы узнаем что-нибудь о средстве, которое она, вопреки закону и правилам лечения, дала этим дамам через посредничество дворецкого Драйфсдейла.
— Что ж, для такого дурака, как ты, это не такой уж глупый совет, — согласилась леди Лохливен. — Я сдержу свой гнев до конца их разговора.
— Только, боже сохрани, уважаемая леди, не сдерживайте его дольше! Это в высшей степени вредно для вашего почтенного организма. И в самом деле, если тут замешано колдовство, то, согласно народному поверью и даже в согласии со взглядами виднейших специалистов по демонологии, три скрупула золы, оставшейся после ведьмы, если она достаточно хорошо и старательно будет сожжена на костре, окажутся в этом" случае превосходным лекарством, так же как обычно прописывают crinis canis rabidinote 71, укусившей пациента, в случаях водобоязни. Я не ручаюсь ни за какое средство, выходящее за пределы науки, но в данном случае опыт над этой старой некроманткой и шарлатанкой никому вреда не принесет — fiat experimentum (как говорится) in corpore vilinote 72.
— Замолчи, дурак! — сказала леди Лохливен. — Она собирается говорить.
В это мгновение Мэгделин Грейм поднялась с колен и, повернувшись лицом к королеве, подалась вперед, простирая руки и всем своим видом напоминая одержимую сивиллу. Ее седые волосы выбились из-под накидки, глаза метали искры из-под косматых бровей, выразительные, хотя и изнуренные черты ее лица производили неотразимое впечатление, которое еще больше усиливалось ее тревожной экзальтацией, граничащей с безумием, и весь облик старухи наводил ужас на собравшихся людей. Некоторое время ее глаза дико блуждали, как бы отыскивая вокруг себя нечто такое, что придало бы силу и выразительность ее словам, а губы нервно подергивались, как у человека, который хочет говорить, но вынужден отбросить приходящие на ум слова, так как они не в силах выразить его мысль. Сама Мария Стюарт, как бы увлеченная ее магнетическим влиянием, поднялась со своего ложа, не будучи в силах оторвать взор от глаз Мэгделин, как бы ожидая прорицания пифии. Ждать ей пришлось недолго. Как только одержимая собралась с силами, ее взгляд стал напряженно-сосредоточенным, черты лица приобрели энергичное выражение, и когда она начала говорить, ее речь потекла легко и свободно. Казалось, на нее снизошло вдохновение свыше, и она сама, вероятно, не сомневалась в этом.
— Восстань, королева Франции и Англии, — провозгласила она, — восстань, львица Шотландии, и не тревожься, если даже сети ловцов захлестнули тебя!
Не унижайся, прибегая к притворству перед вероломными, с которыми ты вскоре встретишься на поле боя. Исход битвы решается в небесах, но твое дело решится битвой. Отбрось поэтому уловки простых смертных и поступай так, как подобает королеве! Истинная защитница единственной истинной веры, тебе доступно оружие неба. Верная дочь церкви, возьми ключи святого Петра, чтобы вязать и разрешать узы. Венценосная правительница страны, возьми меч святого Петра, чтобы низвергать и побеждать. Во тьме таится жребий твой; но не в этих башнях, не под рукой этой их высокомерной владелицы завершится твоя судьба. В других странах львица может уступить силе тигрицы, но на своей земле, в Шотландии, королева шотландская недолго будет томиться в заточении, и не изменникам Дугласам решать судьбу царственных Стюартов. Пусть леди Лохливен удвоит свои запоры и еще больше углубит свои подземелья, они не удержат тебя. Все стихии окажут содействие тебе во время твоего плена: земля пошлет землетрясение, вода — ¦ свои волны, ветер — бурю, огонь — всепожирающее пламя, готовое опустошить этот дом, дабы он перестал быть местом твоего заточения. Слушайте и трепещите, вы все, ополчившиеся против света небесного, ибо это говорит вам та, которая удостоилась откровения свыше.
