— Скажите, офицер, сказала ли что-либо моя подзащитная во время задержания?

— Протестую…

— Я всего лишь спросил о том, что произошло во время задержания, — в ответ перебил я Стрельцова, даже не дав ему договорить.

— Отклоняется, — заявила судья, встав на мою сторону и повернулась к офицеру. — Отвечайте на вопрос.

— Обвиняемая заявила, что никогда не видела этих наркотиков и впервые их видит, — хмыкнул полицейский, но именно этот ответ я и ожидал услышать.

— Вы ей поверили? — спросил я.

— Нет. Не поверил.

— Хорошо. Скажите, почему в этот день вы пришли именно в эту квартиру?

— Нам поступили анонимный звонок. Человек, пожелавший остаться неизвестным, сообщил, что по указанному адресу мы можем найти место хранения крупной партии наркотиков.

— Уточнили ли вы, кто именно сообщил вам информацию, которая привела вас в квартиру моей подзащитной? Кто именно стал источником этой информации?

— Нет.

— Почему? Проясните этот момент, будьте добры.

— Мы получаем большое количество подобных звонков, — пожал он плечами, словно это было само собой разумеющимся. — Иногда… даже чаще, чем нам хотелось бы, они представляют собой не более чем пустую болтовню. Но иногда приводят и к таким случаям.

— Каким случаям? — тут же уточнил я.

Офицер моргнул и посмотрел на меня.

— Ну, к арестам, — выдал он ответ с таким выражением, словно это подразумевалось само собой.

— И вас ничего не насторожило в этой информации?

— Нет. А должно было?

— Вы мне скажите, — хмыкнул я, прекрасно зная, что именно последует дальше.

— Протестую, защитник пытается манипулировать свидетелем. — Стрельцов посмотрел на меня крайне недобрым взглядом. — Офицеры полиции не обязаны строить теории о достоверности или недостоверности полученных ими сведений.

— Поддерживаю, — сказала судья и повернулась в мою сторону. — Задавайте вопросы по существу.

— Конечно, ваша честь, — вежливо кивнул я ей и снова повернулся к своей жертве. — Скажите, в наводке, которая привела вас в квартиру Яны Новиковой, содержалась информация, которая утверждала, что наркотики принадлежат именно ей?

— Нет, такого там не было.

— Какие-то конкретные сведения, которые бы указывали на причастность подзащитной к совершению незаконных действий?

— Нет.

— Соответственно, и ордера на непосредственный арест моей подзащитной у вас не было.

— Нет, не было, — покачал он головой с таким лицом, будто его уже успели утомить мои «глупые» вопросы.

— Вы когда-либо раньше встречали Яну Новикову до того дня, как ворвались в её квартиру?

А вот тут он растерялся. Чувствую, что мой вопрос сбил его с толку.

— К чему вы клоните…

— Ответьте на вопрос, пожалуйста, — вежливо попросил я его.

— Нет. Я никогда ранее её не встречал.

— То есть и причин подозревать её во лжи у вас также не имелось?

— Нет… наверное, нет.

— Н, вы ей не поверили.

— Нет, не поверил, — сказал он, явно не понимая, к чему именно я клоню.

— Скажите, ваш стаж работы в полиции ведь составляет шестнадцать лет. Я прав? — задал я следующий вопрос, на что получил кивок. — За время вашей работы случались ли с вами ситуации, в которых человек, застигнутый на месте преступления, заявлял, что он к нему не причастен?

— Это смешно, ваша честь! — заявил Стрельцов. — Данный суд рассматривает исключительно это дело. Посторонние случаи, даже из практики этого офицера, не имеют к нему отношения…

— Как это не имеют? — воскликнул я, мысленно благодаря его. Не ожидал, что окажется так легко загнать его в эту крошечную ловушку. — Данный свидетель составил мнение о виновности и правдивости моей подзащитной. При этом он основывал это мнение на своём профессиональном опыте. И я просто-таки обязан разобраться в данном аспекте.

— Только быстро, — с неохотой кивнула судья. — Протест отклонен.

— Итак, для прояснения ситуации, — продолжил я своё выступление. — Когда вы ворвались в квартиру моей подзащитной, не имея ни ордера на её арест, ни каких-либо подозрений в её адрес, а лишь анонимную наводку, вы просто взяли и отмели её слова о том, что наркотики не принадлежат ей и то, что она понятия не имела о них потому, что большинство подозреваемых в подобных ситуациях, по вашему мнению, лгут. Я прав?

— Ну, я бы сказал, да.

— Спасибо. — Я прошёл из стороны в сторону, заставляя свидетеля следить за мной взглядом. — Скажите, если я не ошибаюсь, то у вас и самого есть дочь, ведь так?

— Протестую, ваша честь, — сразу же заявил Стрельцов, но я этого ожидал. — Семейные отношения свидетеля не относятся к делу!

— Зато имею самое прямое отношение к демонстрации двойственности его показаний, ваша честь, — моментально парировал я.

Судья посмотрела на меня с нескрываемым скепсисом.

— И вы можете это доказать?

— Иначе этот вопрос я бы не задал.

— Хорошо. Можете продолжать, но если я пойму, что вы тратите время заседания и затягиваете процесс, то допрос будет окончен. Всё ясно?

— Конечно, ваша честь.

— Протест отклонен. Защита может продолжать допрос.

Стой на я пару метров ближе, то, должно быть, услышал бы, как Стрельцов скрипит зубами.

— Итак, возвращаясь к моему вопросу, у вас есть дочь, я прав? — проговорил, повернувшись обратно к полицейскому.

Стоило мне это произнести, как от мужчины за трибуной повеяло гордостью и теплотой. Сразу видно, что он её любит.

А ещё я видел, как не только присяжные следят за мной, вслушиваясь в мои слова, но даже судья внимательно следила за тем, какие вопросы я задавал. И делала это отнюдь не потому, что желала поймать меня на какой-либо ошибке. Нет. Я чувствовал её интерес и любопытство. Она хотела знать, к чему именно я веду.

— Да.

— Напомните, сколько ей лет?

— Ей семнадцать, — произнёс офицер.

— На два года младше моей подзащитной, — как бы невзначай сказал я, бросив короткий взгляд в сторону присяжных. — Она хорошая девочка? Вы ей гордитесь?

— Да. Конечно!

— Хорошо. Представим, что вы зашли к ней в комнату. Допустим, для того чтобы помочь с уборкой. И случайно обнаружили в её комнате наркотики. Вы не знаете, откуда они там взялись. Вы не знаете, кому они принадлежат. И ваша дочь говорит вам, что она впервые видит их. Что эти наркотики ей не принадлежат. Что по какому-то стечению обстоятельств эту мерзкую отраву, допустим, оставила у неё в комнате подруга. Например, потому, что боялась, что их найдут её родители. Скажите, если бы версия вашей собственной дочери в такой ситуации ничем не опровергалась, вы арестовали бы её с той же уверенностью, с какой арестовали мою подзащитную?

И вот тут он замешкался. Ещё бы! Ведь я только что поставил на место обвиняемой его собственную дочь. Ту, которой он так гордился и в которой не испытывал сомнений.

Или же не хотел сомневаться.

Жестоко ли это? Конечно. Мерзко? Да. И оправдываться я не собирался. Если смогу спасти свою подзащитную от той участи, что ей готовят, то моя совесть в этом плане будет чиста.

— Я… — Офицер запнулся. — Возможно, что нет.

Я улыбнулся, ощутив яростное недовольство с той стороны, где сидел прокурор.

— Спасибо вам, офицер. Это был правдивый и честный ответ. Именно такой, какой ожидаешь услышать от хорошего полицейского.

Я сделал пару шагов назад, в сторону своего стола.

— Хорошо. Допустим, что Яна Новикова честна. Нет ничего, ни единого факта, что противоречило бы её версии событий. Вы бы её арестовали?

И снова заминка. Не так-то уж и просто перечить собственным словам, ведь так?

— Я… я не знаю, — наконец выдал он вместе с волной неприязни в мою сторону.

Ему не нравилось то, что я заставил его сейчас испытывать. Но в этот момент мне было плевать на то, что он чувствовал. Главное в том, что я заставил его говорить.

— Хорошо. Тогда ещё один вопрос. Имелись ли в момент задержания какие-либо улики того, которые бы противоречили словам Яны Новиковой?