В этот момент я был уверен, что Лазарев его ударит. Вот прямо в морду.
— Что? Не ожидал? — обрадовался Штайнберг, заметив выражение на лице Лазарева. — Думал, что никто не узнает о вашем маленьком романчике в университете? Или, что? Думаешь, что никто под тебя информацию копать не станет?
Значит, вот оно что. Я посмотрел на Лазарева. Эмоции его я читать не мог, но по лицу и так всё видно было. Впервые на моей памяти он так погано себя контролировал. Надо было вмешаться, а то он сейчас взорвётся и ещё не дай бог врежет ему…
Быстро сунув руку в карман, я нащупал лежащий там предмет. Не то, чтобы я рассчитывал на худший исход, но приготовится стоило. Затем открыл стоящий рядом с креслом портфель и достал оттуда папку, которую и передал барону.
— Раз уж разговор зашёл о грешках, ваше благородие, то вы последний, кому следовало бы обвинять в этом других.
— Что ты несёшь? — брезгливо скривился Штайнберг, открывая папку…
Ох, красота. Смотреть на то, как кровь прилила к его жирному лица — одно удовольствие. Сразу видно. Узнал своё рыло на фотографии.
— Мне вот интересно, — проговорил я глядя ему в глаза. — Как отреагирует ваша жена, если узнает, что вы посещаете о-о-очень специфические столичные бордели. Любите женщин построже, ваше благородие?
Во, теперь уже у него лицо такое, словно он готов кинутся через стол и оторвать мне башку, но…
…хрен там плавал, как говориться.
— Ах ты поганый щенок, — практически прошипел Штайнберг, глядя то на фотографии в своих дрожащих от ярости руках, то на меня. — Да я же тебя закопаю! Собственными руками удавлю…
— Лопату вам в руки, — равнодушно пожал я плечами, мысленно поблагодарив тот факт, что Лазарев оказался сейчас за скобками этого разговора. — Но, только ситуации это не изменит. Вы смогли каким-то образом получить место в числе присяжных, которые будут рассматривать дело нашей клиентки. И вы готовы любыми способами добиться того, чтобы они осудили невиновного человека…
— ДА СРАТЬ Я ХОТЕЛ НА ВАШУ КЛИЕНТКУ!!! — заорал барон, взмахом руки снося со своего стола и фотографии, какие-то бумаги, ручки и прочую мелочовку. — ДУМАЕТЕ, ЧТО МОЖЕТЕ МЕНЯ ШАНТАЖИРОВАТЬ, УРОДЫ⁈
На лице Штейнберга появилось выражение больше подходящее, попавшему в капкан разъяренному медведю. Он готов был оторвать себе лапу, лишь бы добраться до своего противника и порвать его клыками на части!
— Вперёд! — кровожадно воскликнул он. — Давайте! Расскажите обо всём моей тупорылой жене! Попробуйте! Мне плевать!
— Изабелла невиновна, — без каких-либо эмоций произнес я, прекрасно зная, что сейчас мой хладнокровный и спокойный голос будет для него, как красная тряпка для быка.
— ДА ПЛЕВАТЬ Я ХОТЕЛ НА ТО, ВИНОВНА ОНА ИЛИ НЕТ! — рявкнул Штайнберг, поднимаясь из кресла и нависая над нами. — Я сделаю так, чтобы эту девку посадили, — уже тише оскалился он и повернулся в сторону молчащего Лазарева. — Так что-либо ты увольняешь этого щенка и тогда я собственноручно и с превеликим удовольствием превращу его жизнь в ад, либо сучка, которую ты потрахивал на пятом курсе, сядет на такой долгий срок, что вряд ли у тебя на неё встанет после того, как её выпустят из тюрьмы!
Говорил он всё это с явным наслаждением и удовольствием. Смакуя каждое слово. Сразу видно, у мужика целеустремленность, как у старого злобного бульдога. Такой вцепиться тебе в задницу и будет висеть на ней на чистой злости даже тогда, когда у него кончатся силы. Ему плевать на то, что будет с ним самим. Лишь бы отомстить тому, кто позволил себе думать о том, что мог безнаказанно пятнать его гордость… нет, даже не гордость. Гордыню.
В кабинете повисла молчаливая, тяжёлая тишина. Мы спокойно смотрели на Штейнберга, а тот, оскалившись, смотрел на на нас с чувством победителя. Точнее на меня. Примерно так же, вышеописанный бульдог будет смотреть на истекающий кровью кусок мяса. И плевать на то, какой вред его репутации могут нанести эти снимки. Абсолютно.
Лишь бы башку мне оторвать.
— Ты ведь понимаешь, — тихо и крайне угрожающе проговорил Лазарев, — что после всего этого тебя конец? Я тебя похороню.
— Ты? — злобно улыбнулся Штайнберг. — Ты третий сын своего отца. И вряд ли когда-нибудь получишь шанс занять его место. Или, думал, что одно имя твоего папочки будет для тебя волшебной палочкой? Утри слюни, сопляк! Штайнберги никогда и не перед кем ни склоняли голову. Хоть граф, хоть князь! Тем более какой-то высокородный сынок без прав на наследование!
Он наклонился к Роману, глядя тому в глаза.
— Да я лучше сдохну, чем буду расшаркиваться перед тобой!
Ну, вот все мои догадки и подтвердились.
Я посмотрел на Лазарева и спросил.
— Ну, как думаешь? Достаточно?
— Более чем, как по мне, — со злым довольством произнёс сидящий рядом со мной Лазарев.
Штайнберг удивлённо моргнул, явно не понимая, почему так резко изменился тон разговора. Его взгляд метался, между нами, так что я не стал слишком уж долго мучать нашего барона.
Достал из кармана диктофон, нажал на кнопку, перемотав запись и включил её.
— … ПЛЕВАТЬ МНЕ НА ТО, ВИНОВНА ОНА ИЛИ НЕТ! — зазвучал из динамика голос барона. — Я сделаю так, чтобы эту девку посадили…
— Мне кажется, или это очень похоже на то, что его благородие хочет использовать священную обязанность присяжного в суде для сведения личных счетов? — спросил я своего начальника и тот не без удовольствия кивнул.
— Да. Очень даже похоже.
— Если не ошибаюсь, то за это полагается очень тяжкое наказание…
— От шести до пятнадцати лет, — кивнул Лазарев. — Даже титула могут лишить. Не факт, конечно, но можно добиться и этого. Упирать на то, что этот человек порочит свой титул, страну и государя.
— Но может быть и больше, — тут же добавил я, посмотрев на покрывшегося красными пятнами от злости Штейнберга.
— Будет больше, — железным тоном сказал Лазарев, не сводя глаз с барона. — Уж я об этом позабочусь.
— Поганые ублюдки… — только и произнёс он, не способный на что-то большее. Судя по лицу, до него наконец начало доходить, то, что случилось.
— Да, — согласился я. — И только что, эти самые ублюдки взяли вас за яйца. Попробуете мешать нам в суде, мы подадим ответный иск и возьмёмся уже за вас.
— А я лично приложу все силы, чтобы от твоего имени в истории потом не осталось даже упоминания, — добавил Лазарев, поднимаясь из кресла. — Поверь мне, я могу быть очень и очень упорен. Так что лучше просто уйдите из состава по какой–нибудь благовидной причине. Потому, что в противном случае, любые проблемы, которые ранее доставил тебе Рахманов покажутся просто крохами того ужаса, который смогу устроить я.
— Всего хорошего, ваше благородие, — попрощался я с ним, даже не пытаясь скрыть сарказм в голосе. — А фотографии можете себе оставить. Всё же ракурсы, там, отличные.
Мы покинули его кабинет и пошли в сторону лифтов.
— Признаю, ты меня удивил, — негромко сказал Роман, пока мы спускались на лифте в подземный паркинг. — Я не верил в то, что он отмахнется от снимков.
— Я хорошо разбираюсь в людях, — пожал я плечами.
— Но, предугадать, что он вот так вот плюнет на любой потенциальный урон для его репутации… — он улыбнулся и подмигнул мне. — Молодец, Рахманов.
— Спасибо, — даже не пытался я скрыть своё довольство. Правда уже через пару секунд стал куда серьёзнее. — По поводу ваших с Изабеллой отношений…
— Это правда. Но обсуждать я это не собираюсь. И уж точно не с тобой…
О, ну уж нет. Я не собирался просто так оставлять эту тему.
— Ты ведь не хуже меня понимаешь, что этот кретин был прав. Твоя связь…
— Никто об этом не знал…
— Издеваешься?
— Не должен был знать, — отмахнулся Лазарев, лишь слегка изменив свой ответ. Лифт открылся, и мы вышли на подземную парковку, где нас уже должна была ждать машина. — И я уже сказал, что это не твоё дело.
А ещё я вдруг ощутил эмоции. Злость. Гнев. И холодную, острую, как бритва целеустремленность. Эмоции прекрасно передавали выражение на лице Лазарева, едва только разговор коснулся этой темы.
