— Это для пары друзей, — улыбнувшись, ответил Питт. Он повернулся и прошел мимо десяти человек, расслабленно сидевших на полу. Все они были одеты в утепленные арктические комбинезоны. Эти люди были натренированы на выживаемость в тяжелых условиях, умели находиться долгое время под водой, прыгать с парашютом, знали все виды неотложной помощи, кроме хирургии. Чувство уверенности охватило Питта только от одного взгляда на них.

Просунув голову в низкую дверь кабины самолета, он усадил свое воспаленное тело в скрипучее кожаное кресло второго пилота. Пристегнув ремни, он повернулся и увидел сияющее лицо сержанта Сэма Кашмана.

— Как дела, майор? — глаза Кашмана расширились от удивления. — Боже, кто проехал по вашему лицу?

Питт осмотрел пульт управления и быстро ознакомился с давно устаревшими рычагами и кнопками.

— Понимаю. Увидеть сержанта, выполняющего такой ответственный полет, вместо высококлассного летчика, — закончил мысль Кашман. — Видите ли, майор, не было выбора. Дело в том, что я единственный человек на целом острове, кто знаком с этим старинным автобусом.

— Хорошо, сержант. Командуйте. Пора уже запустить эту «птичку» в небо. Держите курс на запад вдоль реки, я скажу вам, где надо будет повернуть к югу.

Кашман только кивнул. Он ловко развернул «Тина Гуза» на сто восемьдесят градусов так, что тот стал лицом к ветру в самом дальнем конце луга. Затем он запустил двигатели, и неуклюжий старый самолет, вздрагивая и подпрыгивая, понесся по лугу.

Колеса «Тина Гуза» еще касались земли, когда они поравнялись с домом Гольфура Эндюрссона. Питту казалось невозможным, что этот маленький самолет может оторваться от земли за такой короткий пробег. Он бросил быстрый взгляд на Кашмана, но увидел только ледяную уверенность и полную расслабленность на его лице. Кашман беззаботно насвистывал какую-то знакомую мелодию, которую, из-за невыносимого шума трех двигателей в двести лошадиных сил Питт так и не смог разобрать.

«Нет сомнений, — размышлял Питт, — Кашман изображает из себя человека, который хорошо знаком с управлением самолетом, особенно таким». — Пробежав три четверти поля, самолет резко взмыл вверх, прервав мысли Питта.

— Где вы научились управлять самолетом? — спросил Питт, испытывая большое чувство облегчения.

— Я занимался распылением удобрений в Оклахоме, — ответил он. — Потом мне это надоело, и я пошел на службу в Военно-Воздушные Силы.

Питт не смог удержаться от улыбки, когда они пролетали над тем местом, где Эндюрссон подобрал его. Он пригляделся и заметил длинную непрерывную линию, которая тянулась в сторону юга. Приоткрыл окно и взглянул снова. Она была на месте: темно-зеленая линия, проведенная по светлому тону тундры, она напоминала разделительную полосу посреди дороги.

Питт поймал взгляд Кашмана и кивнул:

— К югу. Держитесь этой темной линии внизу.

Кашман повернул самолет и на мгновение посмотрел в боковое окно. Он понимающе кивнул Питту и направил самолет вдоль тянувшихся следов. Пятнадцать минут спустя Питт мог только подивиться, какой точный след он оставил на своем пути к реке. За исключением нескольких случайных отклонений из-за неровной поверхности, отметка, сделанная на земле его ногами, была столь же прямой, как отвесная линия. Пятнадцать минут, именно столько понадобилось этому древнему самолету, чтобы пролететь то расстояние, на которое у Питта ушли часы.

— Теперь туда, — скомандовал он. — Туда, к краю оврага, где кончаются мои следы.

— Где нам лучше сесть, майор?

— Параллельно краю оврага. Там есть ровное место, которое тянется на пять сотен футов с запада на восток.

В этот момент небо почернело так, что, казалось, вот-вот начнется снежная буря. Первые снежинки уже рассыпались по окну самолета, когда Кашман посадил самолет. Он удачно приземлился, особенно если учесть неровность почвы и сильные порывы ветра. Колеса заскрежетали и остановились как раз в тот момент, когда дверь салона оказалась в десяти ярдах от края оврага.

Питт выскочил из двери и, спотыкаясь, скользя, скатился на дно оврага. Позади него люди Халла начали методично выгружать снаряжение, устанавливая его на сырой земле. Двое военврачей размотали веревки и сбросили их вдоль склона оврага, готовясь поднимать изувеченных людей. Питт не заметил этих приспособлений. У него было только одно желание: первым попасть туда.

Он подошел к Лилли, все так же лежавшему на спине, и Тиди, калачиком свернувшейся рядом. Его голова покоилась на ее руках. Слабым голосом, переходящим в шепот, она говорила ему какие-то слова, которых Питт не смог разобрать. Она попыталась улыбнуться ему, но вместо этого ее губы скривились в жалкую гримасу. Питт провел рукой по ее влажным волосам.

— Похоже, вы стали близкими друзьями?

Тиди повернула голову и ошеломленно уставилась на Питта:

— Боже праведный, ты вернулся! — Она дотронулась до его руки. — Мне показалось, что я слышала звук самолета. О Боже, это замечательно, что ты вернулся.

— Конечно. — Питт улыбнулся и кивнул в сторону Лилли. — А он как?

— Не знаю, — слабым голосом ответила она. — Он потерял сознание примерно полчаса тому назад.

Питт встал на колени и прислушался к дыханию Лилли. Оно было медленным и равномерным.

— Он справится. У этого парня силы воли хватит на десятерых. Основной вопрос: будет ли он снова ходить?

Тиди прижалась лицом к ладони Питта и начала всхлипывать. Ее плечи конвульсивно вздрагивали. Шок, боль и облегчение накатились на нее одной большой волной. Он молча прижал ее к себе. Он все еще поглаживал ее по голове, когда подошел капитан Халл.

— Поднимите девушку первой, — сказал Питт. — У нее сломаны лодыжки.

— Мои люди разбили большую палатку на краю оврага. Туда поставили обогреватель. Ей там будет хорошо, пока Исландская поисковая и спасательная службы не переправят ее в Рейкьявик. — Халл устало потер глаза. — Их станция поймала наши радиосигналы.

— Вы не можете взять ее с собой?

Халл отрицательно покачал головой.

— Извините, майор. Этот самолет может вместить только восемь носилок за один полет. Первыми придется вывозить тех, кто получил наиболее серьезные увечья. Это единственный случай, когда леди идут последними.

Он кивнул в сторону Лилли.

— Что с ним?

— Сломаны оба плеча и таз.

Появились двое из людей Халла с алюминиевыми носилками.

— Поднимите первым мужчину, — приказал Халл. — Будьте предельно осторожны. Это тяжелый случай.

Военврачи бережно положили Лилли на носилки и обвязали его веревками. Питт не мог помочь ничем, но он был признателен за быстроту и легкость, с какой проводилась операция. Через три минуты Халл вернулся к Тиди.

— Хорошо, майор. Мы возьмем девушку.

— Обращайтесь с ней бережно. Она — личный секретарь адмирала Сандекера.

Халла, казалось, ничто не могло удивить. Лишь на мгновение его глаза вспыхнули, но тут же лицо приняло обычное бесстрастное выражение.

— Хорошо, хорошо. В таком случае я буду сопровождать леди.

Халл поднял Тиди своими огромными ручищами и положил ее на носилки. Верный своему слову, он прошел рядом с ней весь путь и сам перенес ее в теплую палатку. Затем он вернулся за остальными.

Питт вытащил пакет из внутреннего кармана и медленно подошел к тому месту, где лежал русский дипломат.

— Мистер Тамарезов, как вы себя чувствуете?

— Русские любят холод, майор Питт. Москва перестанет быть Москвой без снежного сезона. Для нас снег, как для арабов — пустыня.

— Вам больно?

— Старые большевики не боятся боли.

— Жалко, — сказал Питт.

— Жалко? — повторил Тамарезов и подозрительно посмотрел на Питта.

— Да. Я как раз хотел вам предложить кое-что, что снимает лихорадку, головную боль и расстройство желудка.

— Опять американский юмор, майор?

На лице Питта появилась неуловимая усмешка.

— Это американский сарказм — основная причина, из-за которой нас не понимают люди в большинстве других стран. У среднего американца чуть ниже спины расположена саркастическая жилка, что не поддается пониманию умных людей.