— Гера, — "Волга" выруливала на нашу улицу. — Я хочу вас попросить еще кое о чем. И, честно говоря, стесняюсь.

Я с интересом поглядел на Тасю, она притормозила, немного не доезжая до дома Пантелевны, на перекрестке, и сказала:

— Я была замужем, Гера. Два года назад. Мой муж — военный моряк, он погиб. Это чтобы не было лишних вопросов.

Дела! Мне пришлось кивнуть.

— В общем — я хочу на танцы. Из знакомых в Дубровице — у меня точно такие же, как я, приехавшие отдохнуть жены военных с детьми, они на танцы не пойдут. Потому — обращаюсь к вам.

— К тебе, — сказал я.

— Ладно, к тебе. Гера, проводишь меня на танцы?

На самом деле идея была так себе. Я лихорадочно вспоминал рассказы старших про танцы в Дубровице в семидесятые-восьмидесятые, и в голову приходила только так называемая "Сетка" в парке Победы. Но там лучше было до темноты не задерживаться. "Когда выходишь в Дубровице с танцплощадки, то высоко поднимая голову, смотришь на яркие звезды в ночном небе… Чтобы кровь из разбитого носа не закапала штаны и ботинки" — рассказывал один пожилой деятель андерграундного искусства. Вот это я очень хорошо помнил.

Но отпускать ее туда одну было вообще дикой идеей. Поэтому мне ничего не оставалось, как продолжать изображать из себя джентльмена:

— Сходим и на танцы, почему нет? Тысячу лет не был на танцах. И, кажется, я не умею танцевать. Или умею? — я задумался.

— Вот вместе и проверим! Встречаемся на улице, в девять пятнадцать. Я как раз девочек уложу, Клавдия Пантелеевна за ними присмотрит. Ужинать будешь с нами?

— Нет уж, разбалуете вместе с Пантелевной меня — как я потом на своей яичнице и макаронах проживу? Сегодня — сам, сам… Значит, в четверть десятого, у машины.

Она улыбнулась и кивнула.

На танцы с Тасей — это следовало обдумать, к этому следовало подготовиться. Да и работы по дому хватало: лебеда во дворе перла как сумасшедшая, создавая вид неопрятный и дикий, и паутину с потолка следовало убрать, и пыль протереть… И чертовы волосины со спины смыть, чтоб ее, эту парикмахершу!

* * *

Это был тот самый случай, когда батин костюм оказался кстати. Покойный Виктор Казимирович Белозор в довоенные годы был рабочим самой высокой пробы — лекальщиком. Элита пролетариата! Неплохо зарабатывал, и одевался тоже — неплохо. Даже после возвращения с фронтов Великой Отечественной, в во время, когда все силы бросали на восстановление народного хозяйства, умудрялся принарядить и себя и жену. Фигуры у Геры и его предка были почти идентичными, а потому и несколько старомодная, но удобная приталенная рубашка черного цвета, и сам костюм — серые брюки, жилетка и пиджак — сели просто отлично. Пиджак, правда, казался лишним — вечер был теплый. Но — майские ночи коварны, и возможность заботливо укрыть хрупкие женские плечи стоила неудобства таскать его в руках некоторое время. Тем более — в карман пиджака отлично ложился кастет.

Следом за костюмом на свет Божий явились кожаные полуботинки — вот умели же делать, а? Явно шитые на заказ, на Белозора-старшего, они и мне пришлись впору, разве что были капельку великоваты. Но в них, по крайней мере, я чувствовал себя уверенно — не то, что в дурацких штиблетах. Надел бы и кеды — но к костюму они совсем никак не подходили.

Глянул в зеркало, выпятил подбородок и спросил:

— Где моя шляпа и томми-ган?

Всё-таки мужская мода интербеллума, которой явно вдохновлялся создатель "тройки", мне нравилась куда как больше, чем нынешние одеяния… Даже френч и галифе были гораздо лучше затянутого под солнечным сплетением ремня, безразмерных рубашек и широких брюк. Так что — ура Виктору Казимировичу, ура — тому ателье или портному-кустарю, от которых остался такой классный костюм.

Выходя из дома, я думал о том, что Гера был поздним, явно послевоенным ребенком. А родители его сошлись аж в двадцатых… Тут тоже таилась мрачная, трагичная история — как практически в каждой белорусской семье, пережившей войну.

— Гера, ты чего такой серьезный? На танцы едем, а не на похороны!

Я тут же расплылся в улыбке:

— Ты прекрасно выглядишь. Просто праздник, а не девушка! — красное, с аккуратным белым узором платье, алый же платок на шее, волосы уложены в изящную прическу — ну, красота.

Одежда — не главное, это Мерлин Монро еще доказала, одевшись как-то в мешок из-под картошки и устроив шикарную фотосессию. Так вот — ножки, талия и всё прочее у Таси было куда как лучше, чем у заокеанской дивы. А про зеленые глазищи и говорить нечего!

Девушка кокетливо сделал книксен, а потом спросила:

— Ты машину водишь?

Я-то водил, но вот Гера… В голове тут же замелькали образы из армейской жизни старшего сержанта Белозора, и я уверенно кивнул:

— Да.

— За руль сядешь?

Господи ты Боже мой, тут и вправду пора влюбляться! Это ангел небесный, а не женщина! Пришлось бежать домой за водительским удостоверением, и уже потом галантным жестом открывать для Таси дверцу автомобиля.

Всегда мечтал прокатиться на такой, ретро-"Волге"! Это как в мое время — на том же "гелике", или "крузаке"! В общем — шик. От Слободки до парка Победы — минут пять езды, и я старался получить от них максимум удовольствия. Припарковал машину у Ветеринарного техникума, там, где светилась одинокая лампочка под козырьком главного входа. Вышел первым и подал руку даме, и мы пошли по темной, едва освещенной немногими желтыми фонарями каштановой аллее. Вокруг плафонов вились мошки, жуки и суетливые ночные бабочки, шелестели кроны деревьев. Со стороны танцплощадки доносились звуки оркестра.

Держать тонкую ладонь, осязать бархатную кожу, касаться точеного бедра — это было похоже на возвращение в юность. И, кажется, она чувствовала то же самое…

Танцплощадка была самым освещенным местом в парке. Школьники уже ее покинули, осталась молодежь постарше. Многие терлись вдоль стенок, стесняясь, другие танцевали в кружках, в основном парни — отдельно, девчата — отдельно. На входе, снаружи, и вовсе кучковались какие-то неприятные личности, я поймал пару агрессивных взглядов, и в ответ на них только расправил плечи и ободряюще кивнул девушке.

Оркестр вовсю старался, выводя "Червону руту", барабанщик даже губу закусил, отбивая ритм, и Тася разулыбалась, начиная двигаться в такт музыке. Что ж, пришлось и мне соответствовать… Точнее, не мне — а Гере. У него с координацией и пластикой дела обстояли явно лучше, чем у меня-настоящего. А репертуар тут был очень даже ничего! Оказывается, в Дубровице вполне в ходу было что-то вроде рок-н-ролла, буги и прочих буржуазно-западных стилей. Медленный танец-топтанец мы исполнили под духовую версию незабвенного хита ВИА "Синяя Птица" — нашего, белорусского, гомельского коллектива между прочим. "Там где клен шумит…" музыканты лабали с особенным чувством.

Тася прижалась ко мне, и я, кажется, чувствовал горячее тело девушки сквозь одежду. В какой-то момент она запрокинула голову и посмотрела мне прямо в глаза. Ее высокая грудь часто вздымалась, манящие губы были полуоткрыты… Черт возьми, я всё-таки поцеловал ее! Сразу тело Таси напряглось, а потом она обвила мою шею руками и ответила на поцелуй. Я слышал, как кто-то из публики у ограды танцплощадки даже восхищенно присвистнул. Ну и ладно!

Музыканты взяли крохотную паузу, перелистывая ноты на пюпитрах и я посмотрел на улыбающуюся Таисию и улыбнулся в ответ — всё было просто прекрасно!

* * *

Мы выходили с танцплощадки под "Королеву красоты" — и в голове у меня звучал голос Муслима Магомаева, а ноги подстраивали походку в такт мелодии сами собой. Тася пританцовывала, и немножко махала подолом платья — тоже в такт.

— Гера, Герочка, Герань… — раздался знакомый и такой несвоевременный сейчас голос. — Герочка, отпусти свою подруженьку, пусть идет себе с миром, а с тобой мы побеседуем. Ты же говорил — потом, вот оно потом и настало, смекаешь?