Полный вариант из 54 октав. Воспроизведен по дореволюционным изданиям

(«Сочинения и письма А.С.Пушкина» под редакцией П.О.Морозова 1903 г.)

Все существующие сегодня послереволюционные общедоступные издания «Домика в Коломне» являются урезанными (см. например, Издание ПСС Пушкина под редакцией Б.В.Томашевского 1957 г. и все последующие).

Подготовка и полная сверка текста: [email protected]

Modo vir, modo femina.

Ovidius

То мужчина, то женщина

Овидий

Четырестопный ямб мне надоел:

Им пишет всякий. Мальчикам в забаву

Пора б его оставить. Я хотел

Давным-давно приняться за октаву.

А в самом деле: я бы совладел

С тройным созвучием. Пущусь на славу!

Ведь рифмы запросто со мной живут;

Две придут сами, третью приведут.

А чтоб им путь открыть широкий, вольный,

Глаголы тотчас им я разрешу …

Вы знаете, что рифмой наглагольной

Гнушаемся мы. Почему? спрошу.

Так писывал Шихматов богомольный,

По большей части так и я пишу.

К чему, скажите? уж и так мы голы:

Отныне в рифмы буду брать глаголы.

Не стану их надменно браковать,

Как рекрутов, добившихся увечья,

Иль как коней за их плохую стать,

А подбирать союзы да наречья;

Из мелкой сволочи вербую рать.

Мне рифмы нужны; все готов сберечь я,

Хоть весь словарь; что слог, то и солдат —

Все годны в строй: у нас ведь не парад,

У нас война! Красавцы молодые,

Вы хрипуны (но хрип ваш приумолк),

Сломали ль вы походы боевые?

Видали ль в Персии Ширванский полк?

Уж люди! мелочь, старички кривые,

А в деле всяк из них, что в стаде волк!

Все с ревом так и лезут в бой кровавый:

Ширванский полк могу сравнить с октавой.

Поэты Юга, вымыслов отцы,

Каких чудес с октавой ни творили?

Но мы, ленивцы, робкие певцы,

На мелочах мы рифму заморили.

Могучие нам чужды образцы.

Мы новых стран себе не покорили

И наших дней изнеженный поэт

Чуть смыслит свой уравнивать куплет.

Но возвратиться все ж я не хочу

К четырестопным ямбам, мере низкой …

С гекзаметром … О, с ним я не шучу:

Он мне не в мочь. А стих александрийский?..

Уж не его ль себе я залучу?

Извилистый, проворный, длинный, слизкий

И с жалом даже — точная змия;

Мне кажется, что с ним управлюсь я.

Он вынянчен был мамкою не дурой:

За ним смотрел степенный Буало,

Шагал он чинно, стянут был цезурой;

Но, пудреной пиитике назло,

Растрепан он свободною цезурой.

Учение не в прок ему пошло:

Hugo с товарищи, друзья натуры,

Его гулять пустили без цезуры.

О, что б сказал поэт-законодатель,

Гроза несчастных мелких рифмачей!

И ты, Расин, бессмертный подражатель,

Певец влюбленных женщин и царей!

И ты, Вольтер, философ и ругатель,

И ты, Делиль, парнасский муравей,

Что б вы сказали, сей соблазн увидя?

Наш век обидел вас, ваш стих обидя!

У нас его недавно стали знать.

Кто первый? Можете у «Телеграфа»

Спросить и хорошенько все узнать.

Он годен, говорят, для эпиграфа,

Да можно им порою украшать

Гробницы или мрамор кенотафа;

До наших мод, благодаря судьбе,

Мне дела нет: беру его себе!

Ну, женские и мужеские слоги!

Благословясь, попробуем: слушай!

Равняйтеся, вытягивайте ноги,

И по три в ряд в октаву заезжай!

Не бойтесь, мы не будем слишком строги;

Держись вольней и только не плошай,

А там уже привыкнем, слава Богу,

И выедем на ровную дорогу.

Как весело стихи свои вести

Под цифрами, в порядке, строй за строем,

Не позволять им в сторону брести,

Как войску, в пух рассыпанному боем!

Тут каждый слог замечен и в чести,

Тут каждый стих глядит себе героем,

А стихотворец … с кем же равен он?

Он Тамерлан, иль сам Наполеон.

Немного отдохнем на этой точке.

Что? перестать или пустить на пе?..

Признаться вам, я в пятистопной строчке

Люблю цезуру на второй стопе.

Иначе стих то в яме, то на кочке,

И хоть лежу теперь на канапе,

Все кажется мне, будто в тряском беге

По мерзлой пашне мчусь я на телеге.

Что за беда? Не все ж гулять пешком

По невскому граниту, иль на бале

Лощить паркет, или скакать верхом

В степи киргизской. Поплетусь-ка дале

Со станции на станцию шажком,

Как говорят о том оригинале,

Который, не кормя, на рысаке

Приехал из Москвы к Неве-реке.

Скажу, рысак!.. Парнасский иноходец

Его не обогнал бы. Но Пегас

Стар, зуб уж нет. Им вырытый колодец

Иссох. Порос крапивою Парнас;

В отставке Феб живет, а хороводец

Старушек-муз уж не прельщает нас,

И табор свой с классических вершинок

Перенесли мы на толкучий рынок,

И там себе мы возимся в грязи,

Торгуемся, бранимся так, что любо,

Кто в одиночку, кто с другим в связи,

Кто просто врет, кто врет еще сугубо.

Но муза никому здесь не грози —

Не то, тебя прижмут довольно грубо,

И вместо лестной общей похвалы

Поставят в угол «Северной Пчелы»[1]!