— Она не приглашала меня. Никогда не приглашала. — Дрожь перенеслась на его бородку. Сознавая, что это выдает его, он пытался овладеть собой и не мог. — Я провожал ее до дому. Стефка мне нравится, но она не обращает на меня внимания. Только забавляется мной, как и другие, по-свойски.

— Вы сами выбрали себе такую роль в жизни.

— Она разведенная. Красивая. Я держал пари на бутылку «Плиски», что укрощу мадам.

Что говорит этот тип! Он нормален? Или... ничего не знает?

— Что вы хотите этим сказать?

— Что она станет моей любовницей.

Негодяй! Влахов еле сдержался, чтобы не выкрикнуть это вслух.

— Ну и как, удалось?

— Нет. Прогнала меня и в субботу, и в воскресенье...

Реденькая бородка Скитального тряслась, и весь он выглядел смешным и жалким. Почему он все-таки так волнуется? Что это — страх разоблаченного убийцы или причиной всему расшатанные алкоголем нервы? Влахов взглянул на Пенчева, но тот пристально наблюдал за художником.

— Расскажите подробно и о субботе, и о воскресенье, обо всем.

— В субботу я пришел к ней после обеда. Позвонил. Она открыла. Едва впустила. Но я вошел, я ведь нахал. Посидели, покурили, поболтали о... об искусстве. Она была как на иголках, куда-то спешила. Все твердила, что должна уходить, в другой раз, мол, поговорим поподробнее. Я предложил подождать ее, пока она переоденется, сказал, что не буду ей мешать, даже повернусь спиной. Но она меня вытолкала из комнаты. А когда я попытался обнять ее, поцеловать, заявила, что позовет хозяина. Ну, и я ушел.

— Дальше, — торопил его Влахов. — Рассказывайте.

— Наши чуваки видели ее в субботу вечером в «Берлине» с этим олухом, адвокатишкой, ее приятелем. Ну, потешались надо мной.

— Когда же ваши, как вы их называете, чуваки, успели увидеть ее и сообщить вам?

— Мы ведь в воскресенье по утрам ходим в «Бамбук» на богомолье. Там мне и сказали.

— Ну, и...

— И я решил попытаться еще раз. Пошел не с пустыми руками. Принес бутылку «Плиски».

— А откуда вы ее взяли?

— Аванс в счет премии. Я сказал нашим, что, если не дадут аванс, расторгну договор. И они купили пол-литровую бутылку. Когда она меня увидела, то рассердилась. Никак не хотела впускать. Я пригрозил, что буду стоять перед дверью и звонить, пока меня не впустят. Она ляпнула, что этого не боится, потому как хозяев нет дома. Ну, я тут решил — теперь или никогда! Она, видно, испугалась шума и в конце концов впустила.

Значит, он был у Якимовой в день убийства! И говорит об этом так спокойно. Спокойнее, чем в начале. Сам сказал, что был у нее в воскресенье, не дожидаясь вопроса. Подозрения Влахова словно таяли.

— Но я уже понял, — продолжал Скитальный, — что номер не пройдет.

— Почему поняли?

— Она впустила меня, чтобы показать, что я ей не страшен. Мне не впервой, знаю я эти штучки. Обидно стало. Ну, думаю, по крайней мере, хоть коньяк разопью в компании. Только это и оставалось. Она сказала, что через пять минут ей надо идти. Ну, я согласился, конечно. Налил по одной. Но она едва пригубила. Я выпил еще две-три рюмки. Ей это не понравилось. Она явно ждала кого-то другого. «Ну, Дешевка, пора сматывать удочки», — сказал я себе. На всякий случай решил напоследок снова попытать счастья. Кинулся к ней...

— И?..

— Треснула она меня наотмашь правой, так что у меня искры из глаз посыпались. А окно открыто, на дворе детишки играют — момент неподходящий. Да и не мой стиль. Жаль было бутылку, но совсем уж неприлично было бы взять ее с собой.

— Вы хотите сказать, что после пощечины ушли?

— А что мне оставалось делать? Она меня прогнала. «Марш!» — говорит. Сказала еще, что пожалуется Слави. Я и отчалил. Решил отыграться на этом адвокатишке. Надо, думаю, вернуть ему нокдаун.

— Когда же вы ему задолжали?

— Штефи мне его инкассировала. За него.

— И что вы сделали?

— Спрятался в подъезде противоположного дома. Решил дождаться Слави и поговорить с ним по-мужски. Чтобы он явился к своей возлюбленной еще краше.

— Ну и что — избили?

— Он не явился. Ждал я, ждал, потом мне это осточертело, и я ушел.

— Куда ушли?

— В берлогу.

— В какую такую берлогу? — спросил сердито Влахов. — Выражайтесь яснее.

— В ателье, на чердаке, где я живу. Решил спрятаться, чтобы меня наши чуваки не нашли.

— Это все?

— Все, гражданин следователь, — В голосе Скитального снова прозвучала насмешливая нотка: знаю я, мол, эти дела.

Рассказывая о визите к Якимовой, Скитальный поуспокоился. Бородка дрожать перестала, глаза снова приняли дерзкое выражение.

Пенчев поднялся и направился к двери. На пороге, за спиной Скитального, он остановился и многозначительно пожал плечами — что, дескать, ты с ним возишься, разве не видишь, его показания ничего не дадут?

Влахов это сам понимал. В начале допроса у него зародилось подозрение, что он напал на человека, каким-то образом замешанного в убийстве. Но по мере того, как к художнику возвращались его спокойствие и самоуверенный вид, подозрение это все больше рассеивалось. Теперь Влахов был уверен не только в том, что Скитальный невиновен, но и в том, что этот допрос — напрасная трата времени. Однако они с Пенчевым ошибались. Самое интересное Скитальный рассказал под конец. Он торчал в подъезде противоположного дома до десяти-пятнадцати минут десятого. Когда ему надоело ждать, он снова поднялся к квартире Доневых и позвонил несколько раз длинными звонками. И так как никто ему не открыл, он выругался и пошел к себе в ателье, где провел ночь в одиночестве.

Влахов ожидал, что Скитальный скажет, как он встретил Каменова, запугал, ударил или, по крайней мере, видел его входящим в дом Стефки. Тем самым художник разоблачил бы себя. Потому что он вошел к Якимовой в половине седьмого, вышел от нее, по его собственным показаниям, без десяти семь и сторожил в подъезде до четверти десятого. Все это время Каменов с Григоровым возвращались с Витоши, а потом ужинали. Однако Скитальный упорно твердил, что он внимательно наблюдал за улицей и подъездом, но Каменов так и не появился.

Теперь уже у двух человек не было алиби на время убийства — у Каменова и Скитального. А еще о двух ничего не было известно — о том, кто позвонил Каменову из Бояны, и том, с кем Стефка провела вечер в ресторане. Влахов был убежден, что Якимова вряд ли пошла бы в ресторан с таким человеком, как Дешевка. К тому же он так правдиво описал свое поведение во время двух посещений Якимовой, ожидание в подъезде, желание избить Каменова, что Влахов ему почти поверил. Его смущало только очевидное противоречие между показаниями Скитального и некоторыми данными следствия.

Почему он говорит, что Стефка не выходила? Трамвайные билеты в ее сумке свидетельствуют о том, что она была в Бояне — значит, она ушла из дома и, конечно, до девяти часов. Ведь она не открыла Скитальному, когда он звонил второй раз. В это время в квартире никого не было: Стефка уже была в Бояне, а хозяева еще не вернулись.

Как могло случиться, что Скитальный не видел, когда Якимова вышла из дома? Возможно, она заметила его из окна и решила пройти черным ходом, через двор, на параллельную улицу. Якимова сказала, будто ждет гостя, чтобы поскорее выпроводить Скитального. Потому что она вряд ли стала бы играть в прятки, пробираться черным ходом и двором, если бы с ней был мужчина.

Конечно, не исключена возможность, что Скитальный лжет. Но с какой целью? Проще было не рассказывать о своем визите к Якимовой в воскресенье. Ведь никто, кроме убитой, не знал об этом посещении. Трудно сочинить более нелогичную версию: он утверждает, что Якимова не выходила из дома и в то же время не открыла ему, когда он позвонил, что она сказала ему, будто ждет гостя, а Каменов так и не явился.

Зазвонил телефон. Это был начальник криминального отдела.

— Влахов, только что мне доложили — Каменов покончил с собой.

Пенчев уже устроился в машине со своими чемоданами, треножником и фотоаппаратом. Влахов сел в кабину, и они поехали по адресу, который им сообщили из районного управления.