Все вернулось на свои круги. Я утратила то, чего так долго, через боль и ломку своей души, добивалась. Думала, что зачерствела, смогла, стала подобием Михаила и Валерии. Увы, когда хочешь сесть рядом с исчадием ада на трон, первым делом вырви себе сердце. Потому что лишиться души в столь краткий промежуток времени, особенно когда на твоих глазах творится подобное, нереально.

Я подтянула ноги к груди, уткнувшись лицом в колени, и дала волю слезам. Я даже не понимала, что именно оплакиваю: участь Альки, ужас происходящего или свое незавидное положение. За все время своего нахождения здесь я так не срывалась. Слезы текли, казалось, им не будет конца и края. В ушах звенел отчаянный крик Альфии, грозный окрик Лукаса, шум потасовки. Отчаяние в голосе сестры по несчастью в буквальном смысле слова оцарапало сердце.

Я не хотела думать о том, что с ней после этого сделают. Понимала, что ничего хорошего. В какой-то момент, когда слезы иссякли, мне даже стало все равно, что будет со мной. На смену рыданиям пришла апатия.

Правда, продлилась она недолго. Ровно до тех пор, пока в замке не повернулся ключ, и я не разглядела в дверном проёме грозный силуэт Лукаса.

Не вздрогнула, не отшатнулась, не закричала. Все, что мне хотелось — крепко зажмурить глаза. Отчасти оттого, что их беспощадно резал свет галогеновых ламп за его спиной, отчасти… наверное, просто не хотела смотреть в глаза собственной смерти. Особенно той, что совсем еще недавно была моим шансом на свободу.

Он пересек разделяющее нас рассеяние за несколько секунд, показавшихся мне вечностью. Воздух в комнате сгустился до состояния жидкой ртути, способной уничтожить все живое за один только вдох.

Как бы ни хотелось держать глаза закрытыми и не смотреть на него, я не смогла. Лукас словно насиловал мой мозг ментальным приказом не прятаться.

— Сука! — выдохнул со свистом сквозь плотно сжатые зубы. Замахнулся, и мою щеку опалило горячим ударом его ладони.

Только чудом я не упала на пол, так и осталась сидеть. Чувствовала, что Михаил взбешен до такой степени, что никакие просьбы и аргументы мне уже не помогут.

Он присел рядом со мной, и первая волнами угасла под накатом второй, более ощутимой, по той же щеке.

— Скажи мне причину, — в его голосе звучала неотвратимость, — по которой я не могу прямо сейчас отдать тебя тому, от кого ты пыталась спасти эту тварь!

Его лицо было так близко. В темноте я не могла разглядеть его выражения, но ярость и безумие буквально сжигали, парализовали, лишая способности думать.

— Я придушу тебя собственными руками! Поняла, сука? Молись, чтобы все разрешилось, иначе…

Руки сжали мою шею. Я не была к этому готова, не успела вдохнуть. Воздуха оказалось категорически мало, сил сопротивляться тоже. А Михаил сжимал ладони все сильнее, не замечая моих хрипов.

Легкие начало резать от нехватки кислорода. И тогда на меня обрушилась паника. Я попыталась разомкнуть его хватку, отчаянно царапая и постукивая, но удавка сильных рук мужчины лишь затянулась посильнее вокруг моего горла. Перед глазами заплясали яркие пятна, в ушах зашумело. Я почувствовала, как сознание уплывает, а вернее, его затягивает в черную гудящую воронку без права на возвращение. Это все? Такой конец мне уготовлен? Ради чего я резала себя на части, собирала и вновь половинила? Ради того, чтобы понять, что человечность не теряют по щелчку пальцев?

Хватка рук Лукаса исчезла. В ушах все еще звенело, но я отчетливо услышала надрывный кашель — правда, даже не поняла, свой или чужой. Потому что оба приступа накрыли нас одновременно.

Слезы вернулись. Я заскулила, не зная, что вообще происходит, попятилась к дивану, отползая прочь. Страх. Неприятие. Боль. Ужас. Желание жить… и в то же время апатия, не позволявшая бросить все силы на борьбу за свою жизнь.

— Что ты с ней сделал?! Кому ты ее отдал?! — прорыдала я, когда Лукас, оторвав подол моего платья, вытер губы и отшвырнул кусок ткани в сторону.

Он ответил не сразу. Выпрямился, нагнетая паузу.

— Сатане и всем его чертям. Ты тоже скоро к ним отправишься.

В силу глубокого шока я не сразу осознала, что Лукас, выматерившись, покинул комнату. Хлопнула дверь, заскрежетал ключ. Я сидела на полу, давясь слезами, пытаясь натянуть на колени укороченный подол и чувствовала, как вся моя жизнь катится под откос. Одна ошибка, и я потеряла все, что с таким трудом выстраивала в этом гиблом месте ради собственного выживания.

Ночь билась о стены, тонула в зеркалах, черная, как душа Лукаса, и такая же бесчувственная. Равнодушная к чужому горю, скрывающая преступления черным покрывалом. Мои ноги затекли, а я сидела в одной и той же позе, понимая, что мне больше не хочется вставать и бороться. На поле с черными фигурами я изначально была обречена на провал.

Неизвестно, сколько времени так просидела — если бы не судорога в мышцах, наверное, и не пошевелилась бы. Заколол неприятным зудом давно затянувшийся надрез вдоль спины. Метка бездушного монстра. Он говорил, что сделал это во благо. Быть собой? Я была собой сегодня. Как оказалось, такая я еще опаснее для собственного благополучия.

Стянула через голову платье с оторванным подолом, на негнущихся ногах подошла к постели. Одеяло не согревало, меня колотило сильным ознобом. Не спасли ночная рубашка и халат, — психологический холод не прогнать ничем. Сон не шел. Да и стоило засыпать? Или за мной скоро придут, чтобы осуществит ужасные угрозы Лукаса?

Под утро я все-таки уснула, а когда открыла глаза, поняла, что ничего не изменилось. Не вернулась воля к жизни, не появилось желание немедленно что-то сделать. Апатия унесла далеко и надолго. Это состояние не смыла горячая вода, не прогнал прочь сытный завтрак, к которому я едва притронулась. Охрана делала все, чтобы казаться невидимой и отстранённей.

Я лежала на постели и смотрела в потолок. Состояние вкратце можно было описать эпитетами, для которых и мата было недостаточно. Серое утро ранней осени перетекло в такой же полдень, а нечего не изменилось.

Иногда я плакала, и сама этого не замечала, слезы просто текли по щекам, а потом иссякали. Холод не отпускал. Если бы сейчас пришла Вэл, пусть бы даже съездила мне по роже, обругала последними словами, было бы гораздо легче. Но ей, судя по всему, запретили меня навещать. А может, она с легким сердцем улетела веселиться на Ибицу, решив, что я с Лукасом разберусь сама. Или вовсе разочаровалась во мне после того поступка.

Мысли о подруге отошли на второй план. Я пыталась уйти от своей боли, стараясь понять, почему она так безжалостна к тем, у кого не хватает сил справиться с роком, но мысли путались. А затем я осознала, что подсознательно жду визита Лукаса.

Не потому, что боюсь осуществления его угроз. Не от неизвестности. И не оттого, что рассчитываю на его жалость и милосердие, когда он увидит меня в таком стрессовом состоянии. Как ни крути, мы проросли друг в друга за это короткое время. Я не любила его, сейчас даже не хотела, но нас соединила невидимая нить. Мне нужна была его реакция, все равно какая. Лишь она не позволяла мне утонуть в пучине боли и апатии.

Но наступила ночь, а он так и не появился. Еду приносили исправно, забирали то, к чему я не прикоснулась, чтобы заменить новым блюдом. При этом делали вид, будто меня нет.

А ночью я проснулась от нехватки воздуха. Открыла глаза и попыталась закричать, но мужская ладонь зажала мне рот. «Вот и все», — с ужасом подумала я, не узнав навалившегося на меня Михаила.

Затрещала ткань ночной сорочки. Я попыталась вывернуться, но уже знаковые пощечины лишили такой возможности. И, будь проклят весь ненормальный мир вокруг, его присутствие меня успокоило… несмотря на то, что произошло дальше.

Он не проронил ни слова. Задрал мою ночнушку, впился пальцами в бедра, потянул на себя и, войдя а мое сухое лоно без каких-либо предварительных ласк, изнасиловал. Грубо, не заботясь о том, что я именно чувствую, причиняя боль, на которую мне уже было наплевать. Я даже была за это благодарна, потому что она на миг перекрыла боль душевную.