И только много позже выяснилось — нет худа без добра. Хотя не поручусь головой, что это такое уж добро…

Мы с сестрой были близнецами, до того похожими — родная мать не различала. Разумеется, пока была жива, а это недолго продолжалось.

При потрясающем внешнем сходстве в остальном мы были совсем непохожи. Разными были характеры, хотя вкусы и пристрастия в принципе схожие, разный подход к самому главному в жизни. Если, скажем, наши вкусы в еде и одежде, как правило, были одинаковы, то школьные предметы, а впоследствии мужчины нам нравились разные.

С самого раннего детства мы смертельно ненавидели друг дружку, что отнюдь не мешало нам пользоваться вытекающими из внешнего сходства удобствами и преимуществами.

Ненависть зародилась в тот момент, когда мы, четырехлетние, как-то случайно глянули одновременно в зеркало. Излишне, наверное, упоминать о том, что одевали нас одинаково. Разумеется, глупость: раз уж мы похожи как две капли воды, надо было нас хоть по одёжке отличать. Видимо, в данном случае традиция возобладала над здравым смыслом.

Итак, мы с сестрой одновременно взглянули в зеркало и открыли Америку.

— Ведь это я! — возмущённо заявила Кристина.

И с претензией добавила:

— Ты почему выглядишь, как я?

— А это я! — возразила я, ткнув пальцем в кого-то из нас. — Это ты выглядишь как я! Не хочу-у!

— Не хочу-у! — эхом отозвалась сестра и тоже разревелась. — Немедленно перестань выглядеть!

— Это ты перестань! Я настоящая, а ты выглядишь как я! Сделайся другой!

— Сама сделайся!

Слово за слово и пошло-поехало! К счастью, нас разняли до того, как мы выдрали друг дружке волосы. Хотя Кристина и успела укусить меня за ухо, а я ей — исцарапать нос. В жуткой ненависти, страдая от незаслуженной обиды, бросали мы друг на друга гневные взоры и почти не разговаривали. Даже трагическая гибель родителей в автокатастрофе и общее горе не сделали нас терпимее.

Так продолжалось до того, как мы пошли в школу. Школа как-то примирила нас друг с другом. Выяснилось, во-первых, что мы все-таки разные. Во мне преобладали ярко выраженные наклонности к гуманитарным дисциплинам, я была, можно сказать, гуманисткой с ног до головы, в Кристине же пылали математический талант и страсть к физике и химии, органически чуждым моей душе. Вот она и решала за меня задачки и отвечала у доски по физике, я же писала за неё работы по польскому языку и сочинения, а также рефераты по истории. Беззастенчиво пользуясь тем, что никто нас различить не мог, на нужных лекциях мы менялись местами. Учителя, наверное, догадывались, но что они могли поделать? Образумить нас удалось лишь классной руководительнице.

— Можете делать что хотите, поступать, как считаете нужным, — однажды сказала она нам с Кристиной. — Можете учить лишь те предметы, что вам нравятся, можете отвечать у доски одна за другую. Хочу лишь напомнить: экзамены на аттестат зрелости вы будете сдавать обязательно, причём каждая в отдельности. А кроме того, все-таки надеюсь, хватит у обеих ума понять, что в жизни пригодятся хотя бы основы всех наук. И пусть в минимальной степени овладеть ими следует. Вам предстоит жизнь прожить, и неизвестно заранее, какие сюрпризы она преподнесёт. Подумайте над моими словами. Девочки вы неглупые. Впрочем, поступайте как знаете.

Нам обеим понравилось, что мы, оказывается, неглупые. Однако в ту пору мы воспринимали в штыки намёки на малейшее сходство, и не поручусь, что обе не пожелали в тот же миг стать безмозглыми ослицами, лишь бы отличаться друг от друга. Но ума действительно хватило, и в результате я запомнила таблицу умножения, а Кристина научилась писать без ошибок и знала дату битвы под Грюнвальдом…

Иностранные языки давались обеим одинаково хорошо: видимо, сказалось происхождение от международных предков. На уроках иностранного мы не заменялись взаимно — уникальный случай, — напротив, вроде даже как бы состязались. Родственники, спасибо им, таланты наши разглядели, случая не упустили и создали возможности совершенствоваться в языках, благодаря чему мы одинаково неплохо овладели французским, английским и немецким. А далее, как всегда, каждая захотела отличиться. Я занялась итальянским, Кристина — испанским, потом она вцепилась в шведский, а я в греческий. Одно слово — полиглотки.

Годы шли, наша взаимная ненависть ослабевала, затухала, так что к аттестату зрелости мы почти подружились. И накопили огромный опыт в использовании нашего сходства. Глупые детские выходки сменились продуманными акциями к обоюдной практической выгоде.

Наши родители погибли в автокатастрофе, когда нам с Кристиной шёл пятый год. С тех пор мы оказались на попечении дедушки с бабушкой и многочисленных дядей и тёток. Жили мы в роскошных условиях. В нашем распоряжении оказалась удобная вилла с большим садом на окраине Варшавы. Хотя Урсинов, где находилась вилла, и разросся за послевоенные годы, ни одна из многоэтажек не заглядывала нам в зубы, зато мы вовсю пользовались свежим воздухом и хорошей питьевой водой из собственной скважины.

В десяти комнатах удобно размещались три семейства: бабушка с дедушкой, дядя с женой и единственным сыном Юреком, моложе нас на шесть лет, мы с сестрой и Андзя с внучкой. Андзя относилась к представителям вымирающего вида старых верных слуг. В нашем семействе она появилась ещё в довоенные времена, служила бабушке Людвике в трудные годы оккупации. Глядя на эту энергичную, ещё крепкую пожилую женщину, никто не дал бы ей восьмидесяти. Внучку Андзя выписала из деревни, готовя себе смену.

— Не оставлю я вас без помощи, панна Людвика, — объявила она как-то раз нашей бабушке. — Я ить на святом Евангелии поклялась. Казя меня сменит. У неё, как и у меня когда-то, внебрачный, пусть растит, а если что, заведёт себе приходящего. Необязательно идти под венец.

Было время, все в доме немного опасались, каким он окажется, этот приходящий. И напрасно. Казин приходящий оказался, что называется, мастер на все руки, так что вскоре без него уже и жизни не представляли. Он с одинаковой лёгкостью справлялся как со старыми водосточными трубами, так и с кабельным телевидением и радиотелефонами. Впрочем, когда мастер на все руки занимался телефонами, активную помощь ему оказывала Кристина, прекрасно разбиравшаяся в электронике. И хотя мастера не любят, когда суют нос в их работу, тут Казин приходящий претензий не имел. Напротив, высоко оценил Кристинины познания и профессионально полезные советы, о чем и объявил во всеуслышание. Кристина после окончания школы занялась всерьёз электроникой, а получив диплом, по уши погрязла в компьютерной премудрости. Добилась больших успехов, прямо компания «Майкрософт», а не женщина.

Я же изучала историю искусства и считалась довольно толковым экспертом в области старинной мебели и ювелирных изделий.

Обе мы были красивы. Возможно, даже очень красивы. Я бы не осмелилась назвать себя красавицей, если бы не Кристина. Глядя на неё, я отчётливо сознавала — передо мной замечательная красавица. А если я похожа на неё как две капли воды, выходит, и я тоже? Лицо, форма головы, очи… Господи боже мой, что за очи! Неужели и у меня такие же? Глубокие как море и так же изменчивы: то зеленые, прозрачные, то совсем чёрные. Длинные, пушистые, густые ресницы, очаровательной формы рот, точёный носик, прекрасная фигура и потрясающие ноги неимоверной длины. А сколько в ней очарования! Неужели и я такая же? В собственную красоту я уверовала, лишь глядя на сестру, а не в зеркало. А Кристина призналась — у неё точно такие же комплексы. Короче говоря, глядя друг на друга, мы убедились в собственной красоте и значимости, и это окончательно примирило нас.

Мужчины — от мальчишек до старцев, — разумеется, выражали всяческие восторги, но вот это как раз не имело никакого значения. Ведь они же порой восхищались такими обезьянами, что просто оторопь брала! Так что их преклонение, уравнивавшее нас с прочими кикиморами, нам ещё ни о чем не говорило. Мы предпочитали иметь на сей счёт собственное мнение.