— Не продашь барону или его солдатам? — охотник цепко всмотрелся в тяжело дышащего парня, а потом словно нехотя полез в заплечный мешок.
Вот так дела! У того имелся при себе магический капкан на лося или оленя — таковое в здешних местах запрещалось строго-настрого. Ведь ставили не где ни попадя, а на звериных тропках или у водопоя. А человек та же самая животина и есть, раз не отдавая себе отчёта и сам выбирает такой же путь. Вот после многих несчастных случаев когда-то и приказано было под страхом отрубания руки, чтобы не пользоваться такой поганью…
— Хотел втихомолку сохатого добыть, у меня сестра скоро замуж выходит… дожна была… к свадьбе, значится… — охотника взяла такая злость, такая боль взметнулась в его глазах, что Ларка лишь молча сжал его плечо в знак поддержки. Если умеючи и потихоньку, да только промеж своих, прощалось многое из открыто почитавшегося запретным.
— Против святых поганцев если сработает, даже барон гневаться не станут, — заверил он, и Лёнчик стиснув зубы коротко кивнул.
— По нужде один-два отойдут навряд ли, вымуштрованы на совесть, — нехотя признал он после некоторого молчания. — Но вот на отдых станут по-любому, да часовых выставят. Показаться осторожненько такому, он за тобой кинется. Ты-то капкан переступишь — место я покажу и даже надломанной веточкой обозначу. А он ногой наступит обязательно — я знаю где ставить.
Ларка поинтересовался — а отчего именно он должен сработать заманушкой? Лёнчик криво дёрнул щекой и прислушался к еле слышному шуму приближающегося отряда:
— Я старый да тощий, могут просто стрельнуть — а вот от таких крепких парней как ты, у них просто слюнки текут…
— Ладно… даже если двое, второго как-нибудь вдвоём осилим, — почти отдышавшийся напарник подобрал с каменистой осыпи несколько обкатанных булыжников и принялся выбирать из них, который ловчее в ладонь ложился.
Охотник посмотрел на такое дело и зябко передёрнулся. Этот плечистый кузнец если приложит чем тяжёлым по макушке, тут тебе и весь сказ — даже стальной шелом не поможет. Вомнёт вместе с головой в плечи, уж добрый удар зря не пропадает…
Он очень не хотел умирать, этот заросший бородой чуть ли не до самых глаз солдат. Хекал только вонью изо рта, брызгал мелкими кровинками, когда Лёнчиков нож раз за разом скользил по шейным пластинам, не будучи в силах найти щелочку и разорвать яремную вену иззубренным лезвием. Вот-вот соберётся с силами и заорёт.
— Осади взад! — от первого, угодившего в капкан, сюда рысью прыгнул Ларка с окровавленным камнем в руке, и Лёнчик некстати заметил, какое же у того бешеное лицо… и впрямь, это охотнику кровь не в диковину — а кузнецу несладко.
Он отпрянул, подался назад почти в тот самый миг, когда у самого носа что-то мелькнуло. Багровая от натуги харя святого воина брызнула красным, раскровянилась, и вместе со сдавленным воем вздулись нелепо-розовые пузыри. А Ларка примерился вернее, и одним ударом вмял то место, где ещё миг назад было человеческое лицо, куда-то глубоко в глухой кожаный шлем.
Миг-другой они прислушивались к тишине, дико глядя на забрызганные кровью лица друг друга и слыша лишь гулкое буханье в висках и своё еле сдерживаемое надсадное дыхание.
— Уходим, по ручью, — Лёнчик опомнился первым, но кузнец жестом остановил его и принялся что-то быстро шуровать у тела первого солдата, навек затихшего с перемолотыми в капкане ногами и раздробленной головой.
Снимать доспехи было бы слишком долго, а оружие солдат интереса не представляло — короткие дубины с обмотанными войлоком головками. Оружие не солдата, а работорговца — чтоб товар не попортить, значит. Зачем против селянской скотинки сталь?
— Тяни! — и вцепившиеся во что-то руки охотника послушно дёрнули. — Теперь веди!
На ходу Лёнчик глянул на наполовину срезанные, наполовину оторванные медвежьей силой кузнеца добротные наплечи, и против воли улыбнулся. Хоть и кожаные — да с крепко пришитыми, редкими железными кольцами. Тут уж никто не посмеет засомневаться, будто отряд святого воинства ушёл безнаказанным, будет чем перед их милостью или капитаном их гарнизона отчитаться. А теперь, в самом деле — ходу, и поживее!
Да водичкой бегучей, да камнем студёным. Вот здесь дважды повернуться противосолонь, ещё и духу подземному уголёк из ладанки припасённый оставить, чтоб следок под низ утащил — никакому паладину, будь он хоть трижды благословлён, не сыскать следок родных этой земле людей…
Ладное место выбрано было когда-то для баронского замка. Хоть и поговаривали иные, что здешнее пограничье на самом деле самый глухой и паскудный медвежий угол — да что они понимают! Вид отсюда хороший, да воздух чистый. А главное, не приживались в здешних краях лукавые сердцем. Когда-то его величество король пробовал ссылать сюда бывших колодников, да только рукой махнул. Мёрли как мухи большей частью, куда сильнее нежели в рудниках или на каторжных работах…
Ларка недоумённо переглянулся с осунувшимся охотником рядом и поковырялся в ухе — да не ослышался ли он?
— То есть, как это померли?
Огненный дух виновато потупился. Бессменный капитан баронского гарнизона, верой и правдой служивший повелителям этих мест уже четвёртый раз, он только осторожно вздохнул.
— Да повелели их милость, чтоб после вечерней трапезы вас вызвать — рассказать что видели, да за верность поблагодарить… а сами отдохнуть соизволили. Да только, к ужину так и не проснулись…
Верно говорят, что духи огня не плачут. Все другие умеют — а этот лишь отвернулся, глядя как за стеной, где-то меж Сигнальной горой и перевалом догорал закат. Так и стоял, мрачный и недвижный, лишь всё явнее в надвигающейся темноте светилось тускло-алым его естество.
— Ох как худо, как же невовремя… — опять засуетился было живой как ручей охотник. Однако, после внушительного толчка кулачищем кузнеца в бок, примолк.
Ветер окончательно уснул, примолк даже в этой высоте. Замер неподвижно старый линялый флаг над замком, а луна всё сильнее серебрила только в этом году обновлённый белым и розовым мрамором фасад донжона да крытую кокетливо блестящими пластинами слюды островерхую крышу. И оцепеневшему в каком-то полузабытьи Ларке некстати подумалось, что… а, это теперь неважно.
Совсем рядом хлопнула дверь. На несколько мгновений мелькнул дрожащий, красноватый свет факелов, и на стене появилась дочь прежнего барона. Худенькая, белобрысая — в чём только и душа держится. А глазищи огромные, как два бездонных тёмных озерца, что вот-вот прольются ручейками слёз. Да только, выплакала уже первое своё горе их милость Гражина, насилу служанка да старая няня выходили, чтоб перед людьми своими и духами гордость древнего рода не ронять…
— Их милость когда последний раз со мною говорили, пожелали этих двоих вознаградить или отблагодарить чем, — бесшумно поклонившийся госпоже дух огня вновь говорил гулким, чуть рокочущим солидным басом.
— Я всемерно уважаю волю батюшки, — голос совсем ещё девчонки оказался на удивление ровным, хоть и каким-то бесцветным. Ну да — успокоительными каплями от их милости разило так, что хоть нос зажимай…
Лёнчик пожал плечами и попросился в соседнюю деревню, где у него брат жил. Места там тоже для охоты знатные — ну, и на год ослобонить от всех податей. Госпожа Гражина лёгким кивком подтвердила, что всё так и будет — и молча перевела на задумчивого кузнеца взгляд двух бездонных озёр.
— У меня уже родни здесь совсем не осталось — да и кузнецов в наших краях как грязи, — Ларка дёрнул плечом и решительно вздохнул. — Мне бы вольный лист, ваша милость — хочу пойти в королевскую академию. Пусть выучат войсками командовать, голова у меня вроде не самая дурная. Да и, осенью через нашу Каменку… бывшую Каменку как-то караван проезжал…
Чуть поколебавшись он рассказал, как старый и совсем поседевший королевский магик всё приглядывался, как кузнец ладил новую подкову вместо совсем истёршейся по здешним камням. А потом и обронил на прощанье, что вполне возможны некоторые способности к огню и какой-то там предметной магии.
