А пока… Пока они идут по стройке, ребята с ударной комсомольской, идут мимо серых бетонных колонн центрального корпуса, мимо гудящих автокранов и сломанных бараков. Идут от участка к участку — на полигон, где изготавливают железобетонные опоры, на строительство бытового корпуса, на компрессорную.

Они идут, а северный ветер стелет по земле снежные языки, будто все еще надеется задуть вспыхивающие повсюду огни электросварки.

Обеденный перерыв. Мы сидим у строящегося здания компрессорной, укрывшись от ветра за штабелем кирпичей. Монтажник Эдик Иваницкий, член комсомольского штаба, прикуривает, сберегая слабый огонек спички в больших ладонях.

— Отовсюду у нас есть люди, — продолжает разговор Иваницкий. — Одни после технических училищ работают, другие из армии вернулись. А многие, как говорится, с «теплых мест» к нам пришли. Может, и лучше было бы им на заводах, у станков или в кабинетах, а взяли, однако, путевки. И, между прочим, знали, что медяки здесь на земле не валяются…

Перерыв кончается. Иваницкий встает.

— Плиты надо перебросить ближе к зданию. Вон и крановщица пришла.

— Говорят, если ветер больше семи баллов, краном нельзя работать?

— Ну… значит, нет семи баллов.

Уходя, он повторяет:

— А ребята у нас хорошие. Это точно.

Многие недоуменно пожимали плечами, когда узнали о решении Игоря Соболева. «Кончил парень техникум. Место хорошее, в конструкторском бюро Уралмаша… А он, подумать только, уходит на стройку простым рабочим».

Кое-кто отговаривал. Другие просто спрашивали: «Почему уходишь?»

Отвечать было трудно. Он и себе не мог четко объяснить. Конечно, в конструкторском интересная и нужная работа. Но стройка… Это было чем-то большим. В самом названии слышалось такое, о чем мечталось в детстве, когда читал о городе юности на Амуре: «Ударная комсомольская». Да и не только в названии…

«Уралмашстрою» нужны были люди. «Как и тогда, комсомол зовет», — думал Игорь. Но он не привык к громким словам. И говорил просто:

— Я же в институте учусь. День сидишь за чертежами, вечером на лекции бежишь. Лучше уж днем на свежем воздухе работать буду.

Пришел Игорь на стройку, когда лишь стаканы для колонн были на том месте, где сейчас растут пролеты цеха. Стал арматурщиком. А через несколько месяцев Игоря Соболева сделали бригадиром.

— Не в обиду конструкторам будь сказано, мне здесь больше нравится, — повторяет иногда Игорь. — Карандаши диаметром покрупнее.

И он показывает на железные прутья арматуры.

Вечером, сменившись с караула, сержант Василий Шабалин вернулся в казарму.

— Вася, тебе письмо. Из Свердловска.

— От Николая, — улыбнулся Василий, узнав почерк брата. Торопливо разорвал конверт. Из сложенного вчетверо листка скользнула газетная вырезка.

Подошел Анатолий Лежнин — интересно, что пишут другу.

— Брат на стройку зовет. Заметку вырезал из газеты, держи.

Лежнин прочел сначала заметку, потом письмо.

— Стоит подумать, а?

— Думать давно стоит. Службе скоро конец, а куда поедем?

— Слушай, а ведь здорово! Комсомольские путевки дадут…

— Значит, мы вроде добровольцев?

На следующий день сержант Шабалин писал на «Уралмаш-строй» письмо. Человек десять за его спиной придирчиво перечитывали каждое слово.

— От имени всех пиши… Пусть всем путевки шлют. А может, мы там вовсе и не нужны?

Ответ пришел на имя командира части. Конечно, люди нужны. Пусть приезжают.

— Значит, Свердловск. Эх, братцы, давно же я не плотничал! Руки по топору соскучились, — счастливо смеялся Василий.

…И вот он, первый день работы. Василий сдвинул на затылок шапку. На ней след от звездочки. Да и всей штатской одежды у нового рабочего — ватник да валенки. Не обзавелся еще.

— Старается солдат, — переговаривались плотники, глядя, как ловко Василий обтесывает столб.

Звенит топор. В работе не чувствуешь, как холодный ветер обжигает разгоряченное лицо. Хорошо! И товарищи в бригаде хорошие, и стройка.

Только одна мысль смущает парня.

— Хотел, как все, по комсомольской путевке. А получилось, что просто по письму приехал.

Смеются друзья: чудак солдат. Разве в бумажке дело?

Это произошло в самом конце лета. Наползли тяжелые, как мокрая вата, серые тучи, и хлынул ливень. Он хлестал по земле, и она прямо на глазах раскисала, расползалась под ногами, коричневые комья глины липли к ботинкам. Те, кто не успел добраться до какого-нибудь помещения, жались друг к другу в случайных укрытиях. Замерли краны, им не для кого было работать — каменщики и монтажники ушли с площадок.

Парень в промокшей одежде заскочил в конторку. Со слипшихся прядей волос стекали по лицу струйки воды.

— Ну, монтажники, радуйтесь, — сказал он, на ходу выжимая куртку. — Самосвалы вам раствор сгрузили у энергоканала.

Радоваться, конечно, было нечему.

— Чем только люди думают, — забеспокоился Володя Долгополов. — Погибнет раствор!

— Не обратно же было его везти, — рассудительно заметил Семен Иванович Аброскин.

Монтажники должны покрывать бетонными плитами энергоканал, проходящий через территорию будущего цеха. Дождь помешал работе. И вот на тебе — догадались.

— Пропадет раствор, — снова сказал, словно подумал вслух, Володя.

— Может, попробуем? — нерешительно предложил Федя Журавлев. — Обидно.

Они переглянулись. Молча докурили папиросы. Знали — работа не на один час.

Ливень бурлил за окнами. Три человека пошли к выходу.

— Да вы что? Льет как из ведра, никто не работает. «Заактируют» день, и делу конец, — окликали их.

— Раствор там…

В дверях задержались на секунду и нырнули под холодные струи…

Скоро Семен Иванович замедлил шаги. Володя и Федя тоже пошли медленнее: теперь было уже все равно.

…Облегченно взревев моторами, отъезжали самосвалы. Дождь звонко бил в железные пустые кузова.

— А ну-ка, друг, давай к нам! — махнул рукой Долгополов машинисту автокрана. Кран вздрогнул и медленно пополз к штабелю бетонных плит.

Все часы, пока работали монтажники, дождь не ослабевал. Но тяжелые плиты аккуратно ложились на подкладку из раствора.

О том, как работали, много не скажешь. Все были мокрые с головы до пяток. Ноги скользили. А с неба текло…

Впрочем, теперь уже никто не вспоминает об этом. Мало ли бывает случаев…

В один их осенних дней Николай Гмызин впервые пришел на стройку не к началу смены. Пришел не на работу, а так, попрощаться. Было даже немного неловко: все делом заняты, а он стоит.

Но друзья уже обступили Николая.

— Когда уезжаешь, вояка?

— Попробуй только писем не писать!

— Вот, братцы, будет пополнение для танковых войск! Сам Коля Гмызин!

Он смеялся, стискивая в рукопожатиях дружеские ладони. Но как ни смейся, а с бригадой расставаться жалко. Ох и жалко, черт возьми! Хоть и пробыл он в ней недолго, всего одно лето, а привык.

— Знать бы раньше, — говорил он иногда друзьям, — давно бы стал монтажником. Работа здорово хорошая… Да и вообще…

«Вообще» — это значит, что люди в бригаде замечательные, друзья настоящие. Вот и судите сами, разве не грустно прощаться?

Подошел Михаил Терентьевич Гаврилов, бригадир.

— Куда после армии-то двинешь, Коля?

Николай вскинул удивленные глаза:

— Куда же, как не к вам? Я теперь на всю жизнь монтажник.

Гаврилов скрыл довольную улыбку.

— Ну, добре… Только ты смотри… Мы за коммунистическое звание боремся, так и ты тоже, хоть и в армии… В общем, понимаешь.

— Ясно, Михаил Терентьевич.

Через несколько дней оформляли список бригады Гаврилова, борющейся за звание коллектива коммунистического труда. Список аккуратный, вставлен в рамку. Синей краской — фамилии.

— Михаил Терентьич, а как же с Николаем быть? — спросил кто-то.