Позавтракали они вместе, причем таинственное исчезновение яиц прошло, кажется, незамеченным. Впрочем, когда Алексей сообщил, что скоро ему сходить, женщина вызвалась сложить его постельное белье. Во время этой процедуры она издала несколько скорбных междометий, а Мирослав был удостоен испепеляющего материнского взора, но сделал невинное лицо.

Два других пассажира купе — пожилые командировочные — мирно спали, не мешая завтраку и беседе.

Девушка-проводница заглянула в купе и осветила его белозубой улыбкой:

— Молодой человек, следующая остановка — ваша! О, вы уже и постельные принадлежности сложили. Спасибо. А может быть, пожелаете что-нибудь написать в адрес нашей бригады в книге отзывов?

Алексей бурно пожелал. А когда вернулся в купе, они с женщиной взглянули друг на друга и расхохотались. Невольное маленькое сообщничество сблизило их, и мать Славика сказала:

— Между прочим, в райцентре, куда вы едете, живет моя давняя подруга Соня Курцевич. Работает директором школы. Хотя фамилия ее сейчас другая — по мужу она Вершинина.

— Между прочим, — в тон ей ответил Алексей, — моя фамилия тоже Вершинин, и я прихожусь родным братом мужа вашей подруги.

— О! — только и смогла произнести женщина. — Поистине, мир тесен. Выходит, я тоже вынуждена отрекомендоваться. Живем мы в Гродно, зовут меня Татьяна Григорьевна. Фамилия моя Голуб, муж…

— Стоп! — чуть не в панике замахал руками Алексей. — Мир еще теснее, чем вы думаете. Если муж ваш Голуб, то зовут его Антон… э-э-э?

— Сергеевич.

— Он капитан милиции…

— Подполковник.

— Очень вероятно, шесть лет прошло. Тогда у вас должен быть приемный сын Михась.

— Михась — парашютист! — восторженно заорал Мирослав.

— Он сейчас служит в армии, — пояснила Татьяна Григорьевна Голуб. — Погодите: а вы… неужели вы тот Лешка, о котором мне Соня и Михась рассказывали? Значит, это вы умудрились заварить тогда детективную кашу?

— Почему — заварить, почему — кашу? — обиделся Алексей.

Но уже визжали тормозные колодки, стукались вагонные буфера, и пора было выходить.

КЕРОГАЗ КАК ПРОДУКТ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Варфоломей тосковал. Стрелки ходиков неумолимо приближали время к девяти. Именно на этот час — в ноль-ноль — назначен сбор звена. Время выбрано с умыслом: женщины и девчонки поселка уже уйдут со своими кошелками с опушки, и никто не помешает развернуть операцию.

Вчера конопатый Юзик Бородич увидел над ельником белесый дымок и показал деду, вместе с которым выгнал корову перед восходом солнца. Дед отреагировал флегматично:

— Самогонку робят. Дело обычное — скоро Спас…

Назавтра Юзик нервно говорил Варфоломею:

— Им Спас, а колхозу пас: семена не засыпаны. Батька зубами скрипит, думает, где взять зерно на озимый сев, а пьянчуги его на сивуху переводят.

Батька его Феликс Устинович был бригадир в здешнем колхозе и очень переживал за свое «подразделение», как он называл бригаду. Но ему Юзик ничего не сказал о подозрительном дыме над ельником. Так и видел, как бывший партизанский взводный хватает топор и бежит крушить самогонные аппараты. Никакой милиции дожидаться не будет. А если рядом с аппаратом его хозяин окажется? Отцу же потом и отвечать…

— Нам бы самим засечь этих винокуров, — развивал идею Юзик. — Ну, нашему звену…

— Они тебе засекут. Дорогу в лес забудешь!

— Ты, Варька, дрейфун досрочный, хоть и звеньевой. Мы же тайно, по-пластунски. А потом уж участковому доложим по форме эти… кардиналы.

— Координаты, балда… Матери ночью хлопцев в лес не отпустят.

— Мы и днем все раскопаем.

— Днем-то дыма не бывает.

— Не бывает, а самогонщики остаются. Я у деда расспросил: им надо первач остудить, новую брагу к вечеру развести. При сплошном прочесе и накроем. Эх, был бы еще фотоаппарат!..

Такой роскоши в звене Варьки Мойсеновича не водилось, но он уже загорелся: через месяц являются они в школу, а их встречает духовой оркестр, и директор Софья Борисовна провозглашает: «Пионеры из второго звена пятого класса «А» во время летних каникул отличились при разоблачении злостных нарушителей закона, и им объявляется…»

Решение о походе было принято и одобрено всем звеном. Название операции тоже придумали — «Голубой дым».

Но что толку в названии, если сейчас Варька вынужден торчать около распроклятого керогаза. Эту адскую машинку он люто ненавидел: стоит себе тихо и смирно, безобидно попискивает синим огоньком под колпаком с дырочками, но вдруг взрывается косматым костром. Тогда пожара не миновать, если не накрыть пламя мокрым рядном, которое всегда лежит рядом.

Взрывы — от некачественного сельповского керосина. Или от сильного порыва ветра. Поэтому нельзя вытащить ненавистный прибор на двор, где бы он мог взрываться себе на здоровье сколько влезет. А ведь были, были светлые времена в Варькиной жизни, когда обед готовился именно на дворе, на такой удобной и неприхотливой кирпичной печурке. Но то происходило в войну и в первый послевоенный год. А сейчас пришла пора мирной цивилизации, как выражается брат Иван. Варьке от этой цивилизации один ущерб.

Выключить керогаз и попросту смотаться из хаты Варька не имеет права: в кастрюле варятся говяжьи кости и копыта — основной компонент будущего холодца. Срок его приготовления сестра Прасковья определила весьма расплывчато: «Пока не загустеет. Ты, Варенька, изредка помешивай, но главное, чтобы огонь не погас — процесс приготовления должен быть непрерывным».

«Процесс приготовления»… Выучились в своем педтехникуме! А процесс опаздывания на звеньевой сбор — это как?

И все-таки бывает удача на белом свете. В дверях кухни неожиданно возник высоченный парень в голубой тенниске. Вытер желтые туфли о половик и произнес вежливым баском:

— Добрый день этому дому. Так, кажется, принято здороваться в данной местности? Ну, здравствуй, Варфоломей. Меня ты, конечно, не узнал, а вспомнить, может быть, сумеешь. Поднатужься.

Варфоломей молчал. На кого похож этот долговязый и красивый парень? Кажется, на их секретаря райкома Дмитрия Петровича. Только тот постарше и покрупнее. Но похож.

— Старайся, старайся, — подталкивал гость, усевшись на табуретку. — Могу помочь: бумажные «иштребители» помнишь? Во дворе здесь пускали. Кто их тебе делал?

Из самых сокровенных глубин Варькиной памяти выплыло: такой же солнечный летний день, на крыше их сарайчика стоит мальчишка в коричневой городской курточке и отправляет в воздух беленький самолетик из листа тетрадной бумаги. Тот крутится в теплых струях легкого ветерка, а потом бесшумно опускается на плечо очарованного Варьки…

Варфоломей забыл про керогаз. Он несколько раз обошел вокруг табуретки, но никак не мог раскрыть рот. Имя гостя он легко вспомнил, но как обратиться к этому совсем взрослому парню? И снова гость помог:

— Тогда ты называл меня просто Лешкой, а я тебя — Варькой. Что верно, то верно: выросли мы, посолиднели. Давай так: я Алексей, а ты Варфоломей. Только без «выканья».

Варька счастливо хмыкнул:

— Нехай так… Вот только угостить пока нечем… тебя. Скоро Паша придет, тогда…

— Скоро?! — Алексей круто поднялся, поправил воротник тенниски, извлек расческу.

Но раньше Прасковьи заявился конопатый Юзик. Сунул в окно свои, вихры и заорал, не обращая никакого внимания на постороннего:

— Ты кто — звеньевой или шеф-повар, чтоб тебе подавиться своими щами-борщами! У тебя что — часов нет? Переизберут тебя хлопцы, раз операцию срываешь!

— Не тебя ли выберут? — огрызнулся Варька.

— Минутку, братцы. Почему суета? — вмешался Алексей. — И что за операция, если не тайна?

— Как раз и тайна. Тем более что мы вас не знаем, — нахально парировал Юзик.

— Варфоломей меня знает. Но дело в другом. Почему ты, звеньевой, не идешь к своему заждавшемуся коллективу?

Варька коротко обрисовал ситуацию с проклятым керогазом.

— Иди, я послежу, — великодушно сказал Алексей.

— Прасковья заругается, — не очень уверенно возразил Варька.