– Мой милый друг, что с вами? – раздался вдруг удивлённый голос императрицы. – На вас же лица нет!

– Прошу прощения! Это последствия внезапной аудиенции у его Величества! – прохрипел я и поковылял дальше по коридору, не прощаясь.

Весьма сожалею, что состояние не позволило мне лично наблюдать дальнейшее. Описания были весьма красочны, но лучше бы, конечно, увидеть самому. Рассказывали, что после моих слов глаза у Аликс загорелись нехорошим огнём, она выпрямилась, выпустила струю пара из ноздрей и так зашагала по коридору, что придворные торопливо приветствовали её и жались к стенам коридора! А дверь в кабинет супруга она, якобы, растворила одним пинком.

Разумеется, безбожно привирали. Не те там двери, чтобы от пинка женщины открыться, да и пар из ноздрей – явно преувеличение, навеянное нашими мультиками. А вот остальное…

На следующий день мы говорили уже совершенно иначе. Сидели за семейным столом, за чаем. Да и к разговору привлекли Сандро с Ксенией. А вот Столыпина с Кривошеиным не было. Да и барон Фредерикс был милостиво отпущен почти в самом начале разговора.

Всё выглядело так, будто вчерашнее мне приснилось, привиделось в жутком кошмаре. Меня все равно мило пожурили, но припомнили былые заслуги и попросили исправить недостатки. О роспуске Холдинга речи более не заходило.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Разумеется, я переориентировал Рабиновича и свои банки насчёт кооперативов. Да и по кулакам пришлось разузнать более подробно. Оказывается, в этом времени так называли не крепких хозяйственников, а вовсе даже сельских ростовщиков. Разумеется, выходили они из среды крепких хозяйственников. Но далеко не все, кто умел справно вести хозяйство, считался мироедом. Похоже, что одним миром их стали мазать уже при большевиках. Так что тут мы политику исправили. Как и по содействию кооперативам.

Заодно Кривошеин подсказал нам ещё один момент. Достаточно большое количество крестьян выпадало из состава клиентов нашего банка и программы кредитования. Просто потому, что деревеньки их располагались в глухомани, наделы были невелики, и весь урожай уходил на прокорм. Таким мужикам ещё и в городах приходилось подрабатывать, чтобы иметь деньги не только на выплату налогов и выкупных платежей, но и на покупки разные – и по хозяйству, и даже просто еды прикупить. Товарной продукции от них почти не было, так что и для банков они оставались «невидимками».

Теперь мы решили создавать сеть поставок удобрений и в такие деревеньки и сёла. Все же удобрения стоят в пять-семь, а иногда и в десять раз дешевле, чем дополнительный урожай картошки, моркови, свёклы, турнепса, капусты и даже репы с брюквой, к моему удивлению. Думал, они уже ушла в сказки, вытесненные картошкой. Оказывается – нет! Ели их, и редьку продолжали есть! Особенно в деревнях! Да и на откорм поросёнка, к примеру, подгнившая картошка и прочие овощи тоже годились, так что и мяса в рационе добавлялось. А некоторые и самогон варить начинали.

И нам хорошо, сбыт удобрений увеличится, и народу облегчение – жить беднота стала чуть сытнее! Понравилась ему и моя идея перекладывать средства, ранее вложенные в наши школы, в школы Сибири. Так что с Кривошеиным у нас отношения сложились отличные. А вот со Столыпиным были испорчены напрочь! Он даже выгнал из своей охраны всех моих людей вместе с собаками…»

Санкт-Петербург, квартира Воронцовых на Миллионной улице, 10 (23) октября 1909 года, суббота

– Напугали вы нас, Юрий Анатольевич! Это же надо, так Императора довели! «Холдинг должен быть реформирован»! – благодушно прогудел Сандро.

– Согласна! Довести братика до такого непросто! – поддержала его супруга. – Кто-то должен был сильно постараться.

– Вы думаете, это не только господин Столыпин?

– Разумеется, нет! Тут, скорее, кто-то из близких! – быстро ответил Александр Михайлович. – И умышляли они не против вас, а нас старались опустить. Не всем нравятся наши успехи.

– То есть, конечно, удар был нанесён по вам! – чуть смягчила высказывание супруга Ксения Александровна. – И вы бы больше всех пострадали. Но целились, мы полагаем, в нас.

– Ничего! – весело ответила моя дражайшая «половинка». – Теперь у «русского Эдисона» появилась такая защита, что долго ещё никто не решится с ним ссориться! Говорят, императрица двери в царский кабинет ногой вышибла!

Все вежливо посмеялись.

– А теперь какие планы, Юрий Анатольевич?

Но ответить я не успел, Натали перебила:

– С Данелянами он будет возиться. И с утра с ними был, и сейчас побежит, и завтра тоже будет. Их же с Кавказа с полсотни понаехало, считай!

Примерно года два назад мы решили, что от Карена будет больше пользы на Кавказе. Так что он теперь жил на три дома. В Тифлисе, Баку и Эривани. К нему как-то незаметно подтянулись не только жена с детьми, но и другие родственники. А вчера в количестве четырёх дюжин душ прибыли в Столицу. Как говорится, людей посмотреть и себя показать! Поскольку немалое количество членов этого семейства работало на наших кавказских предприятиях, а часть оставшихся – «по ведомству Николая Ивановича», тем для обсуждения у нас накопилось множество. Так что жена зря меня подкалывала.

– Представляете, помимо всего прочего нам показали мотоцикл.

– И что в этом такого? – удивились наши гости. – Вы что, мотоциклов не видели?

– Этот – не простой! – вмешался я. – Его лично разработал и собрал в своей мастерской Ашот, племянник господина Данеляна. Там всё новое. Двигатель специально разработан по моему заказу, подвеска тоже оригинальная. Машина получилась очень мощная, самое то по Кавказским горам гонять.

– Братик бы его понял! – неожиданно всхлипнула Ксения. – Жора любил на мотоцикле по Кавказу погонять. Пока здоровье позволяло…[25]

– Так он Ашота страстью к мотоциклам и заразил! Насмотрелся, а потом, как появилась возможность, и купил себе мотоцикл. Но те часто ломаются, вот и приходилось ремонтировать. Постепенно набил руку, понял как там всё устроено… А года назад решил мотоцикл своей конструкции построить.

Мы помолчали.

– Мотоцикл у него получился хороший, я с утра сам опробовал. Теперь подумываю в серийное производство пустить. Но заминка вышла. Ашот требует, чтобы в честь вашего брата марку назвали «Цесаревич Георгий». Я ему объяснял, что это почти невозможно, но он упрямый, как осёл! Так что пока спорим…

– Не надо спорить! Я поговорю с маман. Ей такая идея может понравиться. А дальше она сама уже решит вопросы с братиком и его семьёй.

Санкт-Петербург, Аничков дворец, 11 (24) октября 1909 года, воскресенье

Детские впечатления – самые стойкие! Наверное, поэтому это здание так и осталось для меня Ленинградским Дворцом пионеров. Нет, теперь я знаю, что здесь родился прошлый император, тут росли Ксения и Николай II, а теперь тут проживает вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, но… Ничего не могу с собой поделать!

Поэтому, наверное, у меня вид юного Ашота, сначала наматывавшего на мотоцикле круги по двору в одиночку, а потом и с желающими из юных обитателей дворца, удивления не вызывал. Во Дворце пионеров так и должно быть, верно? Но судя по виду остальных, творилось нечто не совсем обычное.

В конце концов, когда катание желающих прервали, Мария Фёдоровна подошла к Ашоту, взяла его промасленную ладонь в свои и проникновенно сказала:

– Спасибо вам, дорогой мой! Вы напомнили мне о сыне. Так что пусть эту прекрасную машину выпускают, продают и называют, как вы предложили! Ему там – она глазами указала на небо – будет приятно, что его вспоминает столько людей!

Она выпустила руку и тихо сказала:

– Жаль только, что я сама не могу на ней проехаться!

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Вечером я выбрал время, собрал Ашота и Карена, предложил кое-что сделать, чтобы закрепить успех. Единственное, что оговорил, что надо не позднее следующей весны. Мария Фёдоровна планировала надолго убыть за границу…»