Я задумался. Парикмахер не казался мне хорошим игроком, он даже не мог скрыть нетерпение, сквозившее в его глазах и движениях. За всю игру он ни разу не выиграл, а теперь ему, видимо, пришла неплохая карта, и он торопился взять реванш. Но мне почему-то казалось, что расклад у него слабее моего, и я увеличил ставку. Он сразу заволновался, закусил губу и повернул голову к Фриско, словно прося совета. Фриско только пожал плечами, сам, мол, играй, и Фримен задумчиво раздул ноздри.

Теперь я точно был уверен, что карта у него слабая. Он и сам это понимал и жалел, что ввязался в спор, но отступать не хотел. У меня на руках могла оказать жалкая пара, а двести баксов — чистый блеф. Он тяжко вздохнул, но всё же покрыл ставку и положил карты на стол.

— Две пары, — не вполне уверенно произнёс он.

— Фулл хаус[2], — ответил я и сгрёб деньги.

Публика вокруг нас зашумела. Кто-то издал сиплый смешок, а Лесоруб Смит отвесил в адрес парикмахера тяжёлую шуточку. Фримен покраснел, встал из-за стола и, пробурчав что-то на прощание, поспешил к выходу.

Я нарочито медленно разложил банкноты и монеты перед собой и с вызовом посмотрел на Фриско.

— Продолжим?

Теперь я был в выигрыше. Я не только вернул потерянное, но и обогатился на три сотни долларов. Капризная леди Фортуна наконец-то повернулась ко мне лицом, что бывало не часто, и я не собирался разочаровывать её.

Мы сыграли ещё несколько партий, прежде чем Фортуна вновь заявила о себе. С первой сдачи ко мне пришли валет, восьмёрка, девятка и два туза. Тузов я сбросил не раздумывая, а когда получил шестёрку и десятку понял, что мой час вновь пробил. Я вдруг зашёлся в приступе кашля и незаметно присовокупил к ним припрятанную в рукаве даму, а шестёрку убрал на её место. Теперь у меня собрался смолл стрит[3], и я собирался взять банк.

Я стараюсь зря не рисковать, а блефовал за всю жизнь не более раза или двух. Вот и сейчас я намеревался спокойно и непринуждённо обыграть своих партнёров. После третьего круга торгов Каллахен и Джениш ушли в сторону, и мы остались один на один с Лу Фриско. Лу сразу положил сто баксов, а потом ещё сто.

Фриско знал, как играть в покер, и знал, как получить пять тузов из четырёх. Но в этот раз сдавал Джениш и я сильно сомневаюсь, что тот передёргивал. К тому же, помеченные мной тузы по-прежнему находились в колоде, и если у Лу нет в запасе другой, то на руках у него сейчас максимум стрит[4], на худой конец флеш[5] или каре[6], но не больше. Фриско играл спокойно, но я заметил, что как только к нему попадает сильный расклад, уголки губ у него начинают мелко подрагивать, хотя глаза и руки хранят холодное высокомерие — обычное его состояние. Сейчас губы у него не дрожали, и я, не колеблясь, покрыл ставку и выложил на стол пачку банкнот.

— Пять сотен.

Кто-то позади меня тяжко вздохнул, а красавица Белла, кажется, впервые за вечер посмотрела на меня задумчиво. Шутка ли! Простой ковбой год не будет слазить с седла и то не заработает таких денег. Да что там ковбой, даже управляющий ранчо и наёмные стрелки — и те получали меньше! Каллахен покачал головой и мигнул Фриско, чтобы тот сбрасывал карты. Фриско задумался, посмотрел на меня, чуть прищурившись, и сказал:

— Думаю, ты блефуешь, Росс. Сидишь с какой-нибудь парой и строишь из себя героя. Карты — это не поединки на револьверах, тут голова нужна. Я давно тебя просчитал, лучше сбрасывай.

В поединках на револьверах головой работать тоже нужно. Если бездумно хвататься за рукоять и дёргаться по каждому случаю, пожалуй, долго не протянешь. Поэтому я ответил:

— Я не блефую, Лу. Когда я что-то делаю, то делаю это осознанно и наверняка. Так что сам сбрасывай.

Какой-то умный человек высчитал однажды, что шанс получить в игре простой флеш сводиться один к пятистам, фулл хаус один к семи сотням, а смолл стрит, что собрался у меня, вообще приходит один раз из ста тысяч партий. Это если не передёргивать. Если передёргивать, то можно и флеш ройал[7] каждый кон набирать. Фриско не передёргивал, потому что сдавал Джениш, и, стало быть, я ничем не рисковал.

— Как хочешь, — покривился Лу. — Только не говори потом, что я тебя не предупреждал, — и выложил тысячу баксов.

К этому моменту возле нас собрался почти весь кабаре-бордель. Сначала мужчины забыли про выпивку и танцовщиц, потом сами танцовщицы заинтересовались тем, что происходит возле бара, а потом и бармен оставил стойку и слился с толпой. Даже невозмутимая мадам Томпсон, высокая дородная женщина лет пятидесяти, покинула свои апартаменты и спустилась в зал, что за всё время существования заведения случалось лишь однажды. В тот раз она спускалась, чтобы задать взбучку шерифу Шульцу, почему-то решившему, что коль он шериф, то обслуживать его должны бесплатно.

Я покрыл ставку. Это всё, что я мог сделать, ибо на данном этапе мои финансовые возможности себя исчерпали. Я положил карты на стол и театральным движением, насколько позволил талант, вскрыл их одну за другой. Зал изумлённо ахнул: смолл стрит! Я уже говорил, что подобная комбинация выпадает один раз на сто тысяч? Увидав это, Фриско покачал головой. В банке лежало больше четырёх тысяч долларов, так что сожалеть было о чём. Будь у меня изначально такая гигантская сумма, я бы давно поднялся сам и поставил на ноги всех своих тёлок беломордой породы…

Фриско небрежно бросил карты, разметав их по всему столу.

— Флеш ройал. Попрощайтесь со своим ранчо, мистер Росс.

Он произнёс это тихо, с лёгким оттенком пренебрежения, и я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног. Если бы я стоял, а не сидел, то непременно упал бы. Как?! Почему?! Я не верил глазам, но где-то в глубине души уже укоренился холодок потери — проиграл!

— У вас есть месяц, чтобы оплатить закладную, — сказал Каллахен. — Надеюсь, вы найдёте деньги…

Если только ограблю ваш банк, хотел ответить я, но в горле пересохло, и вместо слов я изверг протяжный хрип. На большее моё горло не сподобилось.

У меня оставалось долларов двадцать. Я сгрёб их в кучу, засунул в карман и, не видя обращённых ко мне сочувствующих лиц, двинулся к выходу. Я проиграл всё: ранчо, свободу, надежду на будущее. Осталось только то, с чем я приехал. Нет, даже меньше. Когда я сюда приехал, у меня в кармане было сто семьдесят два доллара, а осталось двадцать. В кругленькую сумму обошёлся мне этот городок. Лучше бы я послушал мистера Паттерсона и проехал мимо…

Я вышел на улицу и глубоко вдохнул прохладу вечернего воздуха. Дневной зной спал, но мне по-прежнему было жарко. Виски повлажнели, вены набухли, несколько капель пота скатились по подбородку и упали на грудь. Колени дрожали, и я прислонился плечом к столбу…

Это меня и спасло.

Вечернюю темноту разорвала вспышка выстрела, и что-то тяжёлое с придушенным всхлипом ударило в дверной косяк. Брызнули щепки, дико заржала испуганная лошадь. Я бросился на пол, одновременно выхватывая револьвер и посылая пулю за пулей в чёрный проулок напротив. Стрелял я до тех пор, пока не опустел барабан. Потом быстро вскочил, перемахнул через перила, нырнул за угол и затаился.

Вокруг было тихо. Стрелок, как и в прошлый раз, сделал лишь один выстрел. Я перезарядил револьвер, убрал его в кобуру и шагнул на дорогу. Пусто. Если грохот выстрелов и привлёк чьё-то внимание, то исключительно бродячей собаки, облюбовавшей себе место для ночлега под крыльцом гостиницы. Из заведения мадам Томпсон по-прежнему лилась музыка, и публика уже наверняка позабыла обо мне. Обо мне и моём проигрыше…

— Это в вас стреляли?

Она подошла так тихо, что я вздрогнул, услышав её голос.

— В меня, — кивнул я.