Видак и в аськину жизнь внес некоторое разнообразие. Анастасия осознала наличие видака далеко не сразу, но затем, выпросив у Сигизмунда полтинник, прошлась по видеопрокатам и набрала разной гринуэевщины. Видеотека Сигизмунда, любившего кино ясное, без зауми, Анастасию откровенно не устраивала.

В своих увлеченных видеорозысках Аська обошла множество прокатов и видеосалонов и в один прекрасный день забрела в бывший «Сайгон». Впрочем, почему «бывший»? Над магазином висела маленькая вывеска с весело намалеванным словом «Сайгон». Аська помедлила… и вошла.

Вечером она была заметно мрачновата. И только ближе к ночи призналась в том, где была.

— Блин, Морж, ну на хера я это сделала! Вот дура-то! Меня будто сковородкой по харе плашмя огрели. Представляешь, яркий свет, аж глазам больно, витрины сверкают, красотки с обложек лыбятся, мужики скалятся, ракеты взлетают, мать их так!.. В предбаннике, где пьяный Витя отирался, — там компакт-диски. И мажоры какие-то на них лупятся. Выбирают. Ну, на стенке суки какие-то написали «Алиса», «БГ»… В подражание… Обслуживание, евроблинстандарт, вежливые все, красивые, все быстро, без очереди… А раньше очереди были — помнишь? Едрен-батон! Хрен достоишься, если знакомых в середке нет! Понимаешь, Морж, я же не против: видео — хорошая вещь, и продавцы отменно хорошие, но все это… Окна — те, стены — те! НАС там нет. И не будет. Все, что осталось — эти три окна на Владимирский… Я там десять лет не была. А помнишь, как ждали, что закроют? Говорили: завтра закроют, завтра закроют, и мы сутками там ошивались, все ждали — закроют, не закроют… Эти жуткие последние ночи… Помнишь?

Сигизмунд не стоял там и не ждал. Он не присутствовал при смерти старого «Сайгона». Но в этот миг он словно бы вспомнил обо всем. И потому просто кивнул.

Проснувшись от звонка будильника, Сигизмунд поглядел на спящих рядом Аську с Викой и на мгновение умилился. И тут же его хорошее настроение улетучилось: Анахрон стережет под землей и только ждет своего часа, чтобы навалиться неподъемной тушей.

Открывая гараж, Сигизмунд заранее принюхивался: ему казалось, что он даже улавливает слабый запах… Но нет, пока что никакого переноса из прошлого не произошло. ПОКА.

Спокойно, Стрыйковский, велел себе Сигизмунд, вишь разнюнился, как институтка! Ежели запах будет, вы его почувствуете. Причем без всяких усилий с вашей стороны.

Однако он твердо решил сегодня же вечером посетить приемную камеру и оставить там хлеб, консервы и записку — благо Аська с Викой на пару намылились в гости к новому режу. За фольклористику трепаться. Этот реж, вроде бы, экс-археолог. А Вика — филолог. Оба, небось, в Публичке иной раз штаны просиживают. Аська считала, что это мистически роднит.

Разъезжая с Сигизмундом по точкам, боец Федор вдруг проницательно заметил:

— Что-то вы бледный, Сигизмунд Борисович. Неприятности дома?

— Да нет, дома как раз одни приятности.

— А, — сказал Федор, — а у меня неприятности. Повестка в военкомат. На сборы какие-нибудь потащат.

— Ты, Федор, молодой. У нас, стариков, свои заботы.

— Вы, Сигизмунд Борисович, не обольщайтесь. У вас как раз самый неперспективный возраст.

— В каком смысле?

— В смысле сохранения вам жизни, — серьезно ответил Федор. — Вы потомство дали? Дали! Сколько вам лет? Сорок?

— Тридцать шесть.

— Во! Лопатой махать еще можете, а детей делать уже не будете.

— Это еще почему?

— Ну так… по возрасту. — Федор, видимо, полагал тридцатилетний барьер порогом глубокой дряхлости и старческого бессилия. Сигизмунд не стал с этим спорить.

Как всегда, являя потрясающую осведомленность в делах государственной важности, Федор сообщил:

— У них негласная установка, Сигизмунд Борисович, брать на всякие экологические катастрофы, вроде Чернобыля, людей старшего возраста. Чтобы уроды не рождались. А что эти ликвидаторы через два года от рака загнутся — то никого не колышет. У нас тут под боком ЛАЭС, так что с учета вас еще нескоро снимут…

— Все-то ты, Федор, знаешь. И мышление у тебя какое-то тотальное. Прямо как геббельсовская пропаганда тебя вскормила.

— Я смотрю на жизнь реально, Сигизмунд Борисович. Без иллюзий. Давайте вон в ту подворотню, там проезд лучше…

Сигизмунд не успел.

Как и планировал, уехал с работы пораньше. Зашел в гараж, переоделся в ватник, взял железные заграждения и красные тряпочки, ломик, припасы с запиской Лантхильде — и пошел. Было стыдно идти по улице без бойкого Федора Никифоровича. Однако Сигизмунд старался. Шел как гегемон, глядел строго, исподлобья. Никто не оборачивался ему вслед, и потому он довольно быстро успокоился.

Установил ограждения, сдвинул крышку.

— Ходют тут, двигают, у меня вон телефон отключен — кабель небось нарушили, — забранилась над ухом Сигизмунда какая-то бабка.

— Иди, бабуся, куда шла, — посоветовал Сигизмунд и для надежности сплюнул.

— Кабель твой вон где проходит. Небось, за неуплату телефон отключен.

— Ой, какой умный нашелся! Он еще советует! Сам заплати за телефон!

— Сейчас я тебе газ перекрою! — пригрозил Сигизмунд. — Иди, иди отсюда!

Бабка, поверив, свалила.

Так. Спуститься в люк. Открыть… Потайной ход. Фильм «Зорро». Сигизмунд не сразу нашел, куда ногой ступать, на что ногой давить. Внезапно открывшаяся дверь едва не вмяла Сигизмунда в стену. Он выругался — уже непритворно.

Коридор. Что-то долго идти… А, нет, вот предбанник. В одиночку ходить здесь было жутковато. Не оставляло ощущение, что за спиной кто-то крадется. Привыкайте, Стрыйковский. Теперь это ваше хозяйство.

Посветив фонариком, Сигизмунд открыл дверь и оказался в предбаннике. Тишина стояла такая, что в ушах звенело. Памятуя о провале «ликвидационного» колодца и заранее пятясь от него, Сигизмунд нащупал на стене выключатель и включил свет.

Здесь ничего не изменилось. Самой жутью веяло от провала в полу. И в то же время сооружение вселяло странное чувство защищенности: прямо «волчье логово», хоть атомную войну здесь пережидай… Или, скажем, аварию на ЛАЭС. И никакой военкомат не доберется. Ишь удумали, падлы, старых мужиков на убой посылать. Лопатой, видите ли, махать еще могут, а детей делать уже не станут. Хрена вам лысого! Клал я отсюда на всех с большим прибором! Они еще тут просчитывать будут, сколько мне лет осталось детей делать! Вот ведь суки.

Сигизмунд прильнул к окуляру «перископа», памятуя наказ. Вот оно, масонское посвящение. Назло вот вам наделаю кучу детей, всех их омасоню, чтоб было кому хозяйство передать!

В камере было пусто. Сигизмунд вошел, постоял немного. Позвал зачем-то:

— Лантхильд!

Несколько раз ему отозвалось гулкое эхо. И снова настала неземная тишина, прорезанная тихим журчанием воды.

Может, выключен он у них? Гудел бы хоть. Все работающие приборы гудят.

Сигизмунд заботливо разложил на столе «передачку». Полюбовался.

И вышел, тщательно закрыв камеру. Мало ли что.

На обратном пути Сигизмунда посещали уже типично хозяйственные мысли: надо бы окуляр протереть, а то пыли там насело — видно плохо… И провал надо бы крышкой накрыть, чтоб не оступиться ненароком. Хотя крышка большая понадобится — как бы ее впереть… Ну да ладно, полиэтиленом накрыть — и то хорошо, а то очень уж глаза мозолит…

Так размышляя, Сигизмунд выбрался наружу, соблюдая все меры предосторожности, как учил Никифорович. Задвинул люк. Забрал ограждения и враскачку направился к своему двору. На душе у него стало значительно легче.

С сестрицами встретился как раз около арки своей подворотни. Аська, увлеченно рассказывавшая что-то Виктории, вдруг замолчала на полуслове, а потом, повернувшись к Сигизмунду, завопила:

— Морж! Ты что, втайне сантехнком подрабатываешь или металлолом собираешь?

— Заткнись, Анастасия, — прошипел Сигизмунд. — Идем к гаражу.

Аська сделала таинственное лицо и на цыпочках прошествовала через двор. Вика пошла следом.