Потом Сигизмунд взял Светку за руки и проникновенно проговорил:

— Светлана. Мне нужен бухгалтер. Ты без меня знаешь, что беременная женщина — не работник. Кормящая — тем более. Если ты решишься… я тебе помогу. Ну, деньгами. Оформим. Не беспокойся.

— Что — «решишься»? — пролепетала Светка.

— Что, что… Муж-то у тебя бюджетник. Когда он в последний раз зарплату получал? Ты соображай. Ты ему сказала?

— Да…

— А он что?

— Говорит, сама решай…

— Ну вот ты и решай.

— Что?

— Света, я не смогу тебя держать в штате.

Светка встала. Лицо у нее разом сделалось мокрое: текло из глаз, из носа.

— Сигизмунд Борисович, можно, я уйду? — спросила она шепотом.

— Иди, — сказал Сигизмунд. — Ну, иди, иди…

Светка схватила сумку и убежала.

Несколько секунд Сигизмунд тупо смотрел на дверь, а потом схватил себя за волосы и несколько раз стукнулся лбом об стол. Так. Только этого не хватало — остаться без бухгалтера. Не станет Светка делать аборт. Рожать она будет. Нищих плодить. Остаться без бухгалтера — это катастрофа. Особенно при нынешнем положении «Морены». И с улицы просто так бухгалтера не возьмешь…

В воскресенье Аська, возвращаясь от своего нового режа, нежданно-негаданно притащила с собой Мурра и уже с порога закричала:

— Морж! Смотри, кого я тебе привела!

Мурр был мрачноват, строг и ничем не показывал своего удивления. Чинно выпил кофе. Сдержанно-одобрительно отозвался о проекте фольклорного праздника, в котором собирался принять участие. Никак не реагировал на бурное ликование Аськи.

Сигизмунд держался холодновато — все утро просидел на телефоне, обзванивая своих знакомых в поисках приличного бухгалтера. Мысли в основном вертелись вокруг этого.

Мурр с присущей ему временами чуткостью видел, что Сигизмунду не до гостей, и потому проговорил тихим, грудным голосом:

— Хотите, я новую песню вам покажу?

— Ой, Мурр, это гениально! Морж, ты должен это послушать! Такая архаика — охренеть, такие корни! Новый реж кипятком писал, весь пол залил!

— Я просто стремился создать сказку, — мягко поправил Мурр. И стал петь.

Сигизмунд даже вздрогнул: он не ожидал, что Мурр просто так запоет, без гитары, без предисловий.

Песня полупелась, полувыстанывалась, полувыкряхтывалась; завораживающий голос Мурра то уходил в распевы, то топтался на речитативах; только за счет голоса, пожалуй, песня и забирала — ритм и стих хромали на все четыре лапы… будто косолапый бежит. Да, будто косолапый бежит. Куда-то. В темную берлогу. В черный провал. Под землю.

Сторожит медведь Мое счастье от всех. Ждет меня медведь, Чтоб мне отдать счастье. Солнце сменит дождь, А дождь сменит снег, Ждет меня медведь В сушь и ненастье — Чтобы счастье не скучало, Ему Он сплетает венки… Он горем удручен, Что я не прихожу. Из сопочки Слушает грай птиц у тропочки: Может, жданный бредет, Может, ветер голос принесет. Вот уже сколько лет Все ждет да ждет, Ждет меня медведь, Все ждет да ждет, А меня все нет, Нет да нет, Меня — нет…

Мурр плел и плел песню, больше голосом, чем словами, и Сигизмунд, как всегда во время его пения, вдруг оторвался от берега реальности и поплыл… И чем дальше он уплывал, тем больше понимал — только вот словами выразить не мог. Нелепые и разрозненные события последних недель вдруг обрели соединенность и смысл, как будто их вписали в некий общий контекст. И исчезновение Лантхильды, и исчезновение Аськи, и возвращение Аськи, и та смерть, что ударила мимо, и Аспид, и Светка, которая не хочет избавляться от своего ребенка… Все.

Мурр пел и пел, казалось — вечность. У Аськи восторженно блестели глаза. И Вика сидела не шевелясь — слушала. А у Сигизмунда вдруг мурашки пошли по спине. Кто-то ждал. Долго ждал.

Чтобы счастье не грустило, Медведь Прибаутки рычит. он сердится порой, Грозит Разбранить меня. И не ведает он, Что давно я сплю в земле сырой — Медяки на глазах — Некому медведю рассказать. И медведь все ждет да ждет — Вот уж сколько лет Ждет да ждет… А меня все нет, Нет да нет… Меня — не-ет… А медведь все ждет, Ждет да ждет, А меня уж нет, Нет да нет, Ме-еня не-е-е-ет!..

Сигизмунд слушал, слушал… В многократно повторенном «нет» ему все явственнее слышалось исступленное «да», и в постоянном утверждении «меня нет» звучало все громче «я есть, я есть!»

«Жизни хочу», — вспомнил он аськины слова.

Допев, Мурр скупо улыбнулся, не стал слушать похвал, а вместо этого залпом допил остывший кофе и быстро ушел. Сказал, что ему нужно еще в одно место зайти.

— Как он там поживает, не рассказывал? — спросил Сигизмунд у Аськи.

— Херово, как все… Я не знаю, у них своя тусня. Они чужих не любят. Слушай, Морж, а у тебя правда денег нет? Купил бы ему нормальную гитару.

— Правда нет, — сказал Сигизмунд. — Я бы его давно на лазернике выпустил, были б только деньги. А теперь еще бухгалтерша…

И снова его охватила непонятная тревога. Острая, как колика. Мысль лихорадочно заметалась: что?.. где?..

— …Ты что, оглох, Морж? Трубку сними! Замечтался!

Тряхнув головой, Сигизмунд снял трубку.

— Значит так, Сигизмунд Борисович, — прозвучал деловой голос Федора. — Я, как обещал, проконсультировался.

— О чем? — изумился Сигизмунд. — Что, бухгалтер?..

— Какой бухгалтер?

— Нет, ничего… Извини.

— Я насчет кремации консультировался.

Тревога резко усилилась.

— Какой кремации?

— Вы просили дополнительно узнать насчет воскресения кремированных. Опасно или как.

Сигизмунд наконец сообразил, о чем речь. Исполнительность Федора порой ставила его в тупик.

— Ну и как?

— Отец Никодим говорит: что, по-твоему, Бог из пепла не соберет? А если кто при пожаре погиб — тех тоже?..

— Ну спасибо, Федор, утешил.

— Не за что. Всегда рад. Если что, звоните, Сигизмунд Борисович.

Сигизмунд едва дождался конца разговора. Он вдруг определил источник сильнейшей тревоги. «Хозяйство». Берлога. И там стережет… ждет… Кто? Он почти физически ощущал ЗОВ.

— Ты чего с лица такой бледный? — закудахтала Аська. — Сообщили тебе чего?

— Да нет. Скоро приду.

Он почти бегом выскочил во двор, открыл гараж. Запаха не было. Но ЗОВ становился все сильнее. Лантхильда? Может быть, она под землей? Всего лишь в двадцати метрах, внизу? Бьется под асфальтом в жуткой камере или в коридоре? Или в этом черном зловонном колодце?

Не сразу попадая в рукава, Сигизмунд переоделся в ватник. Он даже не чувствовал холода. Быстрее, быстрее. Стережет медведь. Все взаимосвязано. Все вписано в общий контекст. Древний и жуткий.

Гремя заграждениями, прошел по каналу, нырнул в подворотню. И…

На люке стоял «москвичок». Порыпанный, заслуженный. Явно на трудовую копейку куплен после ста лет очередей. И угораздило же его!..

Недолго думая, Сигизмунд пнул «москвичок» ногой. Машина взвыла. Повыла, помигала — замолчала. Сигизмунд снова пнул. Подождал. Минуты через три хлопнула парадная, и во двор выскочил полуодетый мужик. С первого же взгляда Сигизмунд определил в нем такого же бедолагу, как он сам. Тем лучше. Еще издалека Сигизмунд чудовищно заматерился ему навстречу. На хрена на аварийный люк свою тачку поставил! Давай, откатывай срочно! Там газ травит! Воскресенье, блин, я один на участке!

Сигизмунд сам от себя не ожидал такого вдохновенного вхождения в роль. Может, Права Аська? Только Гамлета ему и играть.

Мужичок во всяком случае поверил, в подлинности образа не усомнился. Покорно залез в «москвичок», заглушил завывания, откатил с люка.

Спросил, сильно ли газ травит. Не рванет ли?

— Да ни хера не рванет!.. — Сигизмунд утопил ответную реплику в чистом мате и свел ее к тому, что задрочили его по выходным тут дежурить…

— Может, помочь, дядя? — совсем мирно спросил мужичок.

Ишь ты, как не хочет, чтоб рвануло! А механизм там, в люке, не беззвучный, и надо бы от мужичка отделаться поскорее. Сигизмунд раздраженно замахал рукой.