Сама же партійная организація въ процессѣ дальнѣйшаго развитія пріобрѣтаетъ слѣдующія характерныя особенности.
А) Члены партіи, вступая въ парламентѣ (центръ современной партійной жизни) въ сотрудничество съ представителями иныхъ враждебныхъ партійныхъ организацій, утрачиваютъ чистоту классоваго идеала. Въ начала, представляемыя классомъ, врываются чуждыя имъ, государственно-парламентскія ноты, вырабатывается эклектическая, съ урѣзками и оговорками, практическая программа дѣйствій (отличная отъ теоретической, сберегаемой для парадовъ), которая при слабости партіи становится настолько эластичной, что постепенно утрачиваетъ специфическій классовый привкусъ и можетъ быть подогнана къ общему уровню программъ, выработанныхъ большинствомъ парламента.
B) Представительство интересовъ становится сложной дипломатической миссіей — требующей не столько яснаго сознанія классовыхъ интересовъ, сколько умѣнія проникать мысли противника, улавливанія шансовъ разнородныхъ программъ и искуснаго использованія промаховъ противника. Подобная миссія не можетъ быть поручена любому, для нея требуется извѣстный образовательный уровень, умственная дрессировка, интеллигентность. Представительство становится профессіей; образуются партійные комитеты, канцеляріи, сформированные наполовину на бюрократическихъ, наполовину на филантропическихъ началахъ, съ неизбѣжной іерархіей и столь же неизбѣжнымъ паразитизмомъ. Представительство въ парламентѣ становится соблазнительной карьерой.
Партійныя организаціи наполняются людьми, чуждыми своимъ классовымъ происхожденіемъ, своимъ «бытомъ», даже своей подлинной «психологіей» (для партійнаго человѣка довольно внѣшняго сочувствія — принятія программы) тому классу, интересы котораго они представляютъ. Такъ у партійнаго человѣка между его экономическимъ положеніемъ и его идеологіей можетъ не быть никакой связи. Милліонеры и нищіе могутъ быть членами одной партіи. Столь-же разнородны и кліенты послѣдней.
Разросшаяся партійная организація превращается въ совершенно самостоятельную среду, которая, хотя и прислушивается къ хору классовыхъ голосовъ, но въ большинствѣ случаевъ имѣетъ свое, предопредѣленное мнѣніе, выработанное передовыми мыслителями, дискуссіями и турнирами партійныхъ людей, партійной прессой. Мнѣніе это становится обязательнымъ правиломъ поведенія для людей класса. Постепенно представительство вырабатывается въ тяжелый самодовлѣющій аппаратъ, оторванный отъ экономической основы и тѣмъ не менѣе претендующій управлять классомъ.
Такъ рождается партійная гегемонія.
С) Обособленіе партійнаго механизма и своеобразное его рекрутированіе порождаютъ еще одно любопытное явленіе.
Въ партійной организаціи, заполненной «интеллигентскими профессіоналами», царитъ культъ разума — (партійнаго), вѣра въ его неограниченную силу, и пренебрежительное отношеніе, если не совершенное игнорированіе реальныхъ запросовъ жизни. Партійная работа всегда носитъ характеръ отвлеченности, схематизма. Партійные раціоналисты обладаютъ секретомъ и монополией соціологическаго прогноза. Отъ дня образованія партіи до достиженія «конечныхъ цѣлей» имъ извѣстно все напередъ. Этимъ поверхностнымъ универсализмомъ подготовляется партійный авантюризмъ, тѣ, въ сущности, безотвѣтственныя выступленія, которыя являются самой страшной язвой партійной жизни. Партійные мудрецы, на основаніи произвольныхъ построеній и столь же произвольныхъ истолкованій ихъ, провоцируютъ классъ на выступленія, быть можетъ чуждыя реальнымъ условіямъ, въ которыхъ онъ живетъ.
Ни одна партія не можетъ дать такого богатаго матеріала для иллюстраціи намѣченныхъ положеній, какъ политическая партія пролетаріата.
Это объясняется, конечно, прежде всего потому, что, вслѣдствіе отсутствія соотвѣтствующей подготовки, именно рабочій классъ породилъ тѣ вліятельные соціалистическіе штабы, которые взяли въ свои руки всю иниціативу классовой пролетарской политики.
Коммунистическій манифестъ былъ не только указаніемъ на новые методы изслѣдованія общественныхъ явленій, онъ былъ также геніальной попыткой соціологическаго прогноза. Въ немъ пролетаріату были показаны и освѣщены не только его прошлое и настоящее, но предуказаны и будущія судьбы. Отвлеченныя спекуляціи мыслителя сковывали пролетаріатъ разъ навсегда опредѣленными методами борьбы съ капитализмомъ. На иные возможные побѣги пролетарскаго самосознанія было заранѣе наложено veto. Борьба классовъ была объявлена борьбой политической и ближайшей цѣлью пролетаріата должно было стать образованіе самостоятельной политической партіи и завоеваніе демократіи[20].
И соціалъ-демократія съ увлеченіемъ пошла на завоеваніе «государства». По выраженію бывшаго с.-д. Михельса, для соціалъ-демократіи стала «высшимъ закономъ — боязнь потерять своихъ избирателей и свои средства».
Но для успѣшнаго завоеванія парламента соціалистическая партія должна была отказаться отъ отстаиванія классовой платформы въ чистомъ видѣ и перешла къ политикѣ оппортунизма.
Когда то старый Либкнехтъ протестовалъ противъ оппортунистической политики, на которую, по его убѣжденію, неизбѣжно обречена любая соціалистическая партія въ парламентѣ. ...«Священные принципы, серьезная политическая борьба — говорилъ онъ — понижаются парламентскими стычками; между тѣмъ въ народѣ поддерживается иллюзія, что рейхстагъ можетъ рѣшить соціальный вопросъ...» Но это... было давно. Съ тѣхъ поръ утекло много воды. Шумѣли «молодые» въ 1891 г., упрекая вождей германской соціалъ-демократіи за то, что они убиваютъ революціонный духъ партіи и обращаютъ ее въ партію мелко-буржуазную. Съ «молодыми» было покончено. Старый же Либкнехтъ обвинилъ ихъ въ анархизмѣ, Бебель пугнулъ техническимъ могуществомъ современнаго государства и спокойствіе было возстановлено. Съ тѣхъ поръ въ увлеченіи борьбой съ смутьянами и Либкнехтъ и Бебель не разъ были уносимы «реформистскимъ потокомъ и иной разъ трудно было отличить аргументацію Фольмара или Бернштейна отъ аргументаціи ортодоксальнаго центра.[21]
Р. Михельсъ въ изслѣдованіи о германской соціалъ-демократіи замѣчаетъ, что дѣти партійныхъ соціалистовъ, вышедшихъ изъ рабочей среды — выростаютъ въ новой средѣ и, если не пріобрѣтаютъ симпатій къ новому классу, то обнаруживаютъ совершенный политическій индифферентизмъ. Такимъ образомъ, отъ буржуазіи откалываются элементы, чтобы встать въ соціалистическіе ряды; поднявшіеся изъ пролетаріата пристаютъ къ буржуазіи. Михельсъ указывая, что изъ 81 представителя соціалъ-демократіи въ рейхстагѣ, 22 — занимаются свободной профессіей и буржуазными занятіями, 24 — предприниматели и только 35 — подлинные рабочіе, меланхолически замѣчаетъ: «Первоначально пролетарская фракція становится все болѣе и болѣе мелко-буржуазной». Но такой или приблизительно такой составъ имѣютъ всѣ соціалистическія партіи.
Бюиссонъ пытался, возражая противникамъ соціалистическаго парламентаризма, объяснить этотъ несоціалистическій характеръ соціалистической партіи. Критики забываютъ, — писалъ онъ — что страна состоитъ не изъ однихъ рабочихъ и что парламентъ долженъ быть занятъ общими вопросами, прежде чѣмъ приняться за соціальныя реформы.
И кліентела соціалистической партіи растетъ неограниченно. «Парламентскій соціализмъ — писалъ Сорель — говоритъ на столькихъ языкахъ, сколько у него родовъ кліентовъ; онъ обращается къ рабочимъ, къ мелкимъ хозяйчикамъ и крестьянамъ. Вопреки Энгельсу, онъ занимается фермерами, то онъ патріотъ, то онъ яро выступаетъ противъ арміи. Никакое противорѣчіе не успокаиваетъ его — опытъ показалъ, что во время избирательной кампаніи возможно собрать силы, которыя, собственно говоря, должны бы были высказаться противъ марксизма. И этимъ же объясняются и успѣхи соціалъ-демократіи, ея Пирровы побѣды»...«Возрастающему успѣху соціалъ-демократіи — писалъ недавно одинъ изъ постоянныхъ обозрѣвателей германской жизни — ничто такъ не содѣйствуетъ, какъ та энергія, съ которой онъ подставляетъ за послѣдніе годы на мѣсто классоваго идеала общепрогрессивный. Рядовой избиратель голосуетъ не за «экспропріацію экспропріирующихъ» и не за демократическую республику...»
