Нинна София осмотрела новую спальню, которую ей предстояло делить с четырьмя уже взрослыми питомицами мадонны Креты. Комната была хуже конюшни, да и воняло здесь, как в стойле. Окон не было. Вдоль стен стояли деревянные кровати, на которых вместо тюфяков лежали мешки с соломой, а на краешках сидели ее новые подруги. Все они были рабынями, купленными за несколько дукатов. Одна — беззубая, у другой — явно выраженный застарелый сифилис, еще две сидели, потерянно уставясь в одну точку. В их взглядах читалось смирение и печаль, которая не покидает человека до последнего дня, — а он, судя по всему, для каждой из них был недалек. В комнате едва можно было дышать. Нинна Coфия выразила свое недовольство жалобным криком, перешедшим в громкий плач. Когда дверь открылась, Нинна, ожидавшая увидеть свою кормилицу Оливу, успела только разглядеть мощную фигуру приближающейся к ней мадонны Креты. После первых трех пощечин она поняла, что, если перестанет плакать, прекратятся и побои. Так и случилось. И тогда-то малышка Нинна обещала себе больше не плакать никогда в жизни. И сдержала слово.

Она становилась все более неуправляемой, все более жесткой и опасной. Нинна София была ядовитым цветком.

Напрасны были наказания, которым с удовольствием подвергала ее мадонна Крета. Ни к чему не приводили ни удары ремнем по спине ни ночные стояния на коленях на зернах кукурузы, ни посулы всех кругов ада. Нинна София смотрела на свою покровительницу зелеными глазами с длинными изогнутыми ресницами, глазами, в которых с каждым разом светилось все больше ума и злости и в которых не было ни слезинки, смотрела с джокондовской улыбкой и тихонько спрашивала: — Вы уже закончили, мадонна Крета?

Мадонна Крета решила, что если малышка достаточно выросла, чтобы не слушать ее наставлений, то ей пора зарабатывать себе на хлеб. И мадонна Крета, как уже давно задумала, отправилась в дом к messere Джироламо ди Бенедетто, чтобы рассказать ему о своей новой подопечной.

Messere Джироламо, один из самых процветающих шелковых фабрикантов в Венеции, а до прошлого года еще и глава гильдии, был уже стар и потому решил удалиться от публичной жизни и целиком предаться праздности, чтобы насладиться немногими годами, которые ему остались. На самом деле, он и без того всю жизнь пребывал в праздности, только сейчас, вместо того чтобы играть в карты с коллегами в своей конторе в гильдии, он занимался этим в своем весьма гостеприимном палаццо. У messere Джироламо ди Бенедетто было две слабости: карты и дети. Разумеется, он терпеть не мог, когда его называли педофилом. В конце концов, что дурного в том, чтобы любить детей и сколько-то помогать им деньгами, особенно если родители ребенка бедны?

Цена, которую назначила мадонна Крета, показалась ему довольно высокой, но он не стал возражать: денег у него было предостаточно, даже если бы он захотел истратить их все, то за оставшиеся ему годы не сумел бы. И хотя было хорошо известно, что у него сохранилась привычка скупиться, в таких деликатных вопросах он не останавливался перед затратами. Он лишь попросил мадонну Крету подробно описать ему девочку. Messere Джироламо ди Бенедетто слушал с отрешенным видом и, казалось, наслаждался самим предвкушением. Если бы messere мог знать, как обойдется с ним малышка Нинна, он предпочел бы умереть в тот же день.

IV

Как было условлено с мадонной Кретой, messere Джироламо пришел в бордель к назначенному часу. Он предусмотрительно явился заранее, чтобы пройти никем не замеченным. Ему пришлось переждать нескольких прохожих и задержаться из-за нескончаемой беседы двух женщин перед входом в соседнюю лавку. Когда же они распрощались, он выждал некоторое время, надвинул шляпу, чтобы она затеняла лицо, и, наконец, торопливым шагом вошел в небольшой дворик.

Чуть пренебрежительным жестом messere Джироламо отверг бокал вина, который предложила ему мадонна Крета. Ему не терпелось. Его изношенное сердце билось сейчас с юношеской силой — такой случай выпадает не каждый день. Склонность к детям уже доставляла ему неприятности, дважды его публично обвиняли в насилии над детьми, но несмотря на это, по счастью, он сумел с помощью щедрых «знаков внимания» уговорить своих обличителей не подавать в суд. В Венеции ходило много слухов о склонностях messere Джироламо. Но мадонна Крета была гарантией тайны. Ее занятия прежде всего предполагали сдержанность. Именно по этой причине она почти не чувствовала угрызений совести, получая обещанные двадцать дукатов.

Мадонна Крета провела его в специально приготовленную для этого случая комнату. Стоя в дверном проеме, радушная хозяйка пригласила messere Джироламо ди Бенедетто войти и, прежде чем оставить его наедине с девочкой, любезно предупредила:

— Наслаждайтесь, но смотрите, не обижайте ее.

Когда messere Джироламо ди Бенедетто увидел маленькую Нинну, глаза его загорелись. Это походило на сбывшийся сон — девочка лежала на животе совершенно обнаженная. Сначала messere слегка похлопал ее по ягодицам и провел узловатыми старческими пальцами по крепким бедрам. На спинку девочки упала ниточка тягучей слюны, он растер ее ладонью. Нинна не выражала никакого сопротивления и даже нежно улыбалась, когда старик, в полном восторге, посадил ее к себе на колени. Уже много лет messere Джироламо ди Бенедетто страдал бессилием, а сейчас от этого печального явления не осталось и следа, и он сказал себе, что маленькая Нинна — настоящее чудо. Конечно, это была не та эрекция, что составляла его гордость в юные годы, но все же лучше, чем ничего. Он взял девочку подмышки, приподнял и посадил ягодицам на свой член, скромно приподнимавши плащ, который messere все еще не снял. Уже давно он не приходил в такое возбуждение. Нинна, ощутив выпуклость, потерлась об нее попкой, словно кошечка, чем еще больше распалила старика, который нетерпеливо приподнял плащ и, взяв член в руки, продемонстрировал его девочке. Нинна рассмотрела фиолетовую штуку, которую теребил старик, и тут же протянула к ней ладони. Ручка Нинны была настолько мала, что не смогла обхватить и половины головки члена.

— Не хотите ли вы поцеловать моего дружка? — спросил ее старик, и Нинна, которую, казалось, позабавило, как «ее» клиент именовал эту штуку, улыбнулась, ее улыбка показалась messere откровенно сладострастной. Да, это подходящее слово «сладострастие» никогда раньше ему не приходилось видеть такой чудесной склонности у маленьких девочек. И действительно, если бы кто-то посторонний наблюдал эту сцену, то несомненно решил бы, что маленькая Нинна занимается «совращением старцев». Как и просил messere Джироламо ди Бенедетто, Нинна приблизила губы к его члену — теперь уже совсем твердому и вставшему сильнее, чем когда-либо, в том числе в дни юности, — и поцеловала его, как кормилица Оливия учила ее целовать щеки донны Сидонны, чему она, правда, всегда противилась. Словно взрослая женщина, Нинна закрыла глаза и провела губами вокруг головки. Старик сидел, выкатив глаза, и трепетал, как лист. Словно вскормленная не грудным молоком, а млеком члена — никто не обучал ее искусству фелляции, — Нинна раскрыла рот, насколько смогла, и забрала туда всю головку целиком. Старик не верил своим глазам.

— Маленькая шлюха, — прошептал он, — маленькое отродье семи поколений шлюх.

И пока он говорил, девочка смотрела на него зелеными глазами с длинными ресницами и все глубже вбирала член в рот. Потом Нинна ощутила содрогания в основании того, что держала во рту. И в этот самый момент она изо всех сил сжала челюсти, вонзив зубы в плоть до самых десен, и с силой бросилась с кровати на пол. На несколько секунд Нинна зависла в воздухе, держась зубами за член старика, пока, наконец, откушенный кусок не оторвался. Messere Джироламо ди Бенедетто ничего не понимал, пока не увидел поток крови, бьющей из основания члена. Только тогда он разглядел — словно в бреду, — что головки члена нет. Девочка глядела на старика с ангельской улыбкой, жуя кусочек плоти, и ее взгляд, прикованный к клиенту, который уже валился с кровати на пол, описал параболу Ноги — напряженные, как струны лютни, — торчали в виде буквы V над кроватью, что показалось Нинне довольно изящным.