Вот и сейчас, судя по наряду, он либо направлялся в очередную горячую точку, либо только что из оной вернулся.

Панин меня тоже увидел, не то боковым, не то затылочным зрением, и приветственно, жестом римского патриция поднял руку, а затем указал на соседний табурет опущенным вниз большим пальцем.

– Что будем пить? – спросил он по-английски вместо того, чтобы произнести нечто более уместное при такой встрече и тут же перешел на русский: – Третий день пошел, как не просыхаю, и ни одного знакомого... Тяжело без компании...

– Терпение вознаграждается. Пиво, – ответил я в принятой между нами манере.

Сделав первый глоток из приятно-увесистой кружки, я уже точно знал, что мое утреннее чувство не было напрасным. И не зря я велел Алле не тревожиться о дне грядущем.

– Ты тут как, Миша, уик-энд проводишь или делаешь деньги?

– Я всегда делаю деньги. Что принципиально отличает меня от тебя.

– Так и должно. Моя славянская натура не приемлет вашего прагматизма. Я работаю, чтобы жить, ты – наоборот. Ничего не попишешь. Разве нет?

– Попишу. Материала у меня вот сколько... – он чиркнул себя пальцем по второму подбородку.

Я рассмеялся. Он посмотрел на меня с подозрением, но причины не понял.

– Я тоже славянин, – возразил он с вызовом, – так что не в этом дело.

– Но – выродившийся. За полтораста лет твой генотип безнадежно деформирован. И язык твой русский... – я махнул рукой.

Подобной пикировкой мы забавлялись постоянно, правда, сейчас выходило натужно. Панин перебрал, я отвык.

Дело в том, что Майкл – чистокровный русский. Дворянин. Но американец, потомок той еще, первой эмиграции времен гражданской войны. Сохранивший и язык, и привязанность к родине предков, и некую национальную сентиментальность, которой я умею в нужные моменты злоупотреблять. А в остальном – типичный янки, весьма преуспевающий владелец информационного агентства, поставляющий материалы в полсотни газет и журналов большей части мира. Казалось бы – невозможное дело при абсолютном переизбытке и кажущейся общедоступности всех и всяческих новостей.

Решив для себя, что бесплатно я Панина из своих рук не выпущу, но предварительно нужно создать условия, я предложил:

– Пойдем отсюда. Будешь представлен необыкновенной женщине. Таких ты точно не встречал. Да у вас таких и нет. Опять же и остановиться пора. Разве забыл – ни капли до захода солнца?

– Я ничего никогда не забываю, – выговорил он чересчур старательно. – Просто я – как это по-русски? – «поправляюсь».

– Тем более хватит. Истинно русские люди поправляются не виски, а рассолом. Огуречным, из бочки. И знаешь почему? В настоящем рассоле – отнюдь не в маринаде – идеальная концентрация и пропорции калия и натрия для восстановления нарушенного алкоголем ионного равновесия...

– Покупаю, – кивнул Майкл. – Куда-нибудь я это пристрою. Можно даже наладить выпуск, и продажу... – когда речь заходит о бизнесе, он рассуждает цепко и здраво в любой стадии нетрезвости. Впрочем, для выпивки и работы он вполне мог использовать разные полушария мозга. – А посерьезнее товар имеется? Насколько я знаю, у себя ты ничего нового пока не давал... Плачу по высшей, сам знаешь...

– Товару у меня на миллион долларов. Только говорить будем не здесь и не сейчас.

– О кей, – Панин почесал седеющую грудь под расстегнутой до пояса рубашкой. – А где?

– Да где угодно. Но желательно за пределами этих островов. Если ты оплатишь два билета до Штатов и подбросишь достойный меня аванс, я тебе такого надиктую... Про дела небесные и земные...

– Забавно, – он даже присвистнул. – Не похоже на тебя. Неужели за две недели спустил все до нитки?

Он еще раз подтвердил свою квалификацию, назвав почти точно сроки моего пребывания на Земле. Впрочем, это его работа, а информацию о возвращении нашей экспедиции и ее составе он пропустить не мог.

– Так уж вышло, ничего не поделаешь, – развел я руками. – Были обстоятельства. Но ты рискни, не прогадаешь.

– О'кей, – еще раз кивнул Майкл. – Пойдем представляться твоей даме. Похоже, она действительно должна оказаться интересной... А с прочим разберемся...

В своих ожиданиях он не ошибся и после необходимых церемоний повел нас обедать в ресторан «Океаникум» – длинную полукруглую галерею, продуваемую прохладным кондиционированным бризом, пахнущим морской солью, йодом, водорослями, экзотическими кушаньями, полный список которых принес нам в тяжелой папке из выделанной акульей кожи официант-канак. Это вам не шведский стол для небогатых туристов.

Пока нас ублажали блюдами и напитками двух континентов и трех цивилизаций, Майкл изображал стареющего ловеласа, очарованного прелестями Аллы, на грани приличия шарил глазами по ее телу, произносил замысловатые комплименты, тонко острил, изумлял парадоксальными афоризмами а ля лорд Генри, но я ощущал, что он не весь здесь, его слишком заинтриговало мое неожиданное и, как он подозревал, неслучайное появление, и непонятный на данный момент социальный статус, и малообъяснимая сговорчивость. Он наверняка просчитывал, что ему с меня можно выгадать и каковы окажутся, в свою очередь, издержки.

К сожалению, Панин принадлежал к тому типу людей, чьи в целом блестящие способности и глубокий ум в немалой степени обесценивались слишком уж очевидным трудолюбием. Он даже разочаровывал при тесном общении, как покорившая тебя балерина, вдруг увиденная вблизи, за кулисами, сразу после танца, тяжело, со всхлипами дышащая, в промокшем от пота наряде.

За обедом он почти не прикасался к спиртному, выбор которого тоже был выше всяческих похвал, что меня особенно насторожило и заставило на всякий случай ограничиться лишь «Кампари» с ломтиком ананаса.

Убедившись, что пробалтываться я пока не собираюсь, он вдруг сообщил, что если у нас нет других предложений, вылетать можно сегодня же.

– Куда? – не сразу сообразил я.

– Ты же хотел во Фриско? У меня здесь собственный «Спейс шарк». А там недурственная хижина. И все совершенно бесплатно.

О Фриско я как раз ничего не говорил, и готов был задуматься, но Алла радостно подняла руку.