– Где ты ходишь и почему сразу не пришел в наркомат? – зло спросил он.

Я начал объяснять, почему это произошло, как вдруг по домофону послышался резкий не голос, а бич:

– Явился ли этот дурак к тебе?

На этот голос Фитин как ужаленный вскочил со стула и ответил:

– Явился…

– Вместе с ним – ко мне, – послышалось из домофона.

Когда вошли в кабинет, Берия полулежал на кожаном диване и угрюмо, через пенсне, молча осматривал нас. Перебравшись затем к столу и тяжело усевшись в кресло, неожиданно выкрикнул, глядя на меня:

– Ты знаешь, кто ты? – Через короткую паузу добавил: – Ты большой дурак.

Я молчал.

Видимо, ему показалось, что я слабо реагирую на его замечание, схватил карандаш и еще резче выкрикнул:

– Ты большой ноль с точкой.

При этом на листе бумаги начертил ноль, карандаш от большой силы нажима сломался, и он резко бросил его на стол в мою сторону. Я сразу понял, что причиной такой выходки наркома явился мой доклад Молотову, и хотел сказать, почему это получилось. Но Фитин, наступив мне на ногу, просигналил молчать. Я не считал правильным молчаливо выслушивать брань Берии и, улучив минутку, когда он замолк, сказал, что товарищу Молотову мною не были доложены важные сведения, лично полученные позавчера, о положении на Карельском перешейке и о новом оружии в финской армии.

Берия как-то странно, вопросительно посмотрел на меня и резко выкрикнул:

– Рассказывай все, о чем не говорил Молотову. Прежде всего я рассказал о новой форме теплой одежды, введенной в финской армии, о новом автоматическом оружии вместо винтовки и подробно описал его. Доложил о своих личных наблюдениях в двух укрепленных районах на линии Маннергейма на Карельском перешейке. Внимательно выслушав сказанное мною, Берия удовлетворенным голосом проговорил:

– Запомни, у тебя один нарком!

Мы вышли из кабинета… Вскоре в кабинете начальника разведки из домофона раздался голос Берии:

– Пришли ко мне Синицына.

Когда пришел в приемную, нарком выходил из кабинета уже одетым и буркнул:

– Пойдем, – и стал спускаться к выходу.

У подъезда стояла его автомашина, он молча сел на переднее сиденье, я прыгнул, без его приказания, на заднее. Поехали, как оказалось, в Кремль. Войдя в приемную комнату, Берия, снимая макинтош, вслух стал перечислять, глядя на вешалку:

– Молотов тут, Каганович, и Ворошилов тоже здесь.

Раздевшись, он направился к двери, около которой за столом сидел дежурный офицер. Я тоже пошел за ним, но мне быстро перегородил дорогу этот дежурный и вежливо сказал:

– Вам надо подождать, – и указал на другую дверь.

Тут я понял, что нахожусь в приемной Сталина и, возможно, буду принят им. Ожидание длилось около сорока минут…

Войдя в кабинет, увидел Сталина стоящим в конце длинного стола, за которым сидели члены политбюро ЦК ВКП(б).

На одно мгновение я все же растерялся. Когда я сказал генсеку, что моя фамилия Синицын, он, видимо, заметил мое смущение и, чтобы рассеять его, обратился к Ворошилову:

– Ты помнишь, Климент Ефремович, как мы в Царицыне национализировали пароходы у купца Синицына? – и, повернувшись ко мне, спросил, чуть улыбнувшись: – Не ваш ли это был родственник?

Я спокойно ответил, что таких родственников у меня не было и нет. Что я сын батрака и в детстве был подпаском. Что родился на Смоленщине…»

После этих слов Сталин предложил разведчику садиться… Генсек, продолжая ходить около стола, глуховатым голосом сказал:

– Товарищ Синицын, расскажите нам о положении в Финляндии и о ваших личных наблюдениях и впечатлениях об этой стране.

– По данным надежного источника НКВД, – сказал резидент, – финское правительство свою армию привело в боевую готовность. В стране закончена мобилизация резервистов. Солдаты и офицеры обмундированы в теплые ватные куртки, чуть ниже колен, чтобы не застревать в снегу, покрытые тканью цвета хаки. На голове – шапки-ушанки…

Сталин остановился возле Ворошилова, хотел что-то спросить, но промолчал. Елисеев продолжал:

– Третьего дня мне удалось проехать на автомашине вдоль Карельского перешейка к советской границе. Примерно в тридцати километрах от Выборга я попал в укрепленный район линии Маннергейма, пересекающий перешеек от Финского залива до Ладожского озера. Глубина этого укрепрайона не менее 20–30 километров. Дороги, ведущие от советской границы к Выборгу, в этом укрепленном районе защищены мощными дотами. Некоторые районы подготовлены к затоплению. В лесу – непроходимые завалы из крупных деревьев. На открытой местности, вправо и влево от дороги, в три ряда шахматным порядком расставлены конусообразные надолбы большого веса из базальтового камня.

В этом месте его прервал Ворошилов и громким голосом сказал:

– Эти надолбы мы раскидаем снарядами тяжелых гаубиц, – и замолк.

Разведчик, видевший их воочию, не мог согласиться с таким утверждением наркома обороны и заметил, что каждая надолба весит не менее двух-трех тонн и гаубицами их трудно разбросать.

Сталин подошел к Ворошилову и спросил:

– А у вас есть такие гаубицы?

Ворошилов ответил утвердительно, но резиденту показалось, что Сталин не был удовлетворен ответом, и спросил его:

– С какого расстояния вы видели эти глыбы?

– Я подходил к ним вплотную. Расчистить проход между ними, по-моему, можно только взрывом большой силы.

Таким ответом Сталину резидент поставил в затруднительное положение Ворошилова, но нарком промолчал.

…Продолжая информацию, Елисеев доложил, что финны ввели в армии новое оружие. Вместо обычных винтовок солдаты вооружены автоматами, и он дал описание таких пистолетов-пулеметов. Ствол длиною примерно 40–50 см, покрытый ячеистым металлическим кожухом для отвода тепла, вмонтирован в небольшого размера приклад, снизу которого к стволу подведена круглая патронная коробка диаметром около 15 см и толщиной около 4–5 см. По нашей прикидке в коробку должно входить до 30–40 патронов, напоминающих патроны маузера, но только чуть толще…

Когда рассказ подошел к концу, Сталин, слушавший внимательно, обратился к Ворошилову и недовольным голосом спросил:

– Что вам известно о новом оружии в финской армии?

– У нас имеется несколько экземпляров этих автоматов, – нетвердо ответил Ворошилов.

– К концу заседания политбюро доставьте один автомат для ознакомления всех нас с этим оружием, – строго сказал Сталин.

Резидент был крайне удивлен тем, что генсек, да, наверное, и члены политбюро впервые услышали о новом оружии в финской армии только на этом заседании. А что же военные коллеги, кто особенно должен был охотиться за образцами нового оружия?

Продолжая рассказ о положении в стране, Елисеев подчеркнул, что в нынешнем году в Финляндии был плохой урожай, введены карточки на хлеб и другие продукты питания. Вместо хлеба финн может получать: пиво из расчета один килограмм хлеба – литр пива или 150 граммов кофе в день, хотя с кофе у них весьма плохо. Это сообщение заинтересовало генсека. Обращаясь к Микояну, он спросил:

– Анастас, можем ли мы из нашего запаса кофе помочь финнам?

Анастас Иванович быстро ответил:

– Мы можем поставить им турецкий кофе в зернах. На это Сталин иронически проговорил:

– Турки не производят кофе на продажу, «турецким» кофе называется только по способу его приготовления.

Замечание Сталина сразило наркома пищевой промышленности СССР. Он сидел бледный, изменившийся в лице, мало похожий на обычно бравого Микояна.

…Наблюдения резидента прервал Сталин.

– Возьмите карандаш и запишите несколько фамилий финнов, которым надо срочно выехать в Швецию, – сказал он и стал называть имена.

Все названные финны были разведчику известны, и он сказал, что хорошо их помнит…

…После этого Сталин пригласил на заседание политбюро Отто Вильгельмовича Куусинена, представил дипломата и деятеля Коминтерна друг другу. Резидент поднялся, уступив свое место Куусинену, и вышел. Вслед за ним вышел Берия и сказал, чтобы Синицын был у него в 22 часа, затем распорядился отвезти его в наркомат на своей машине.