Короче говоря, товарищи Анзора и он сам, после того как ему напомнили, твердо заявили, что они в тот вечер были на теплоходе. Казалось бы, все прекрасно, стоит подтвердить кому-нибудь из работников ресторана, что они там были, как обвинение отпадет.

Но тут последовал новый удар — оказывается, именно этот теплоход снят с рейсов и поставлен в Одессе на ремонт. Прокуратура заподозрила некий сговор, желание при помощи лжесвидетельства спасти своего товарища. Но друзья Анзора опять не растерялись. Кто-то из них неожиданно вспомнил, что, уходя из ресторана в некотором подпитии, они оставили в книге жалоб благодарность за хорошее обслуживание и при этом все расписались.

Прокуратура связалась с пароходством, и примерно дней через десять оттуда пришла эта самая книга жалоб. Или фотокопия их благодарности.

Анзора, конечно, освободили. С тех пор он каждую субботу, теперь уже регулярно, ходит на теплоходы, почему-то моется там в душе, а потом пьет в баре пиво и рассказывает историю своего спасения, если в баре находится хоть один слушатель. А в баре всегда полным-полно хороших слушателей, потому что хороший слушатель сам надеется рассказать что-нибудь свое.

И вот он, Анзор, долговязый, худой, как я думаю, от излишней нервности, стоит перед англичанами и что-то рассказывает. Чтобы не прерывать его, я остановился на тротуаре в некоторой ненавязчивой близости, но достаточно заметно, чтобы в нужный момент присоединиться к ним.

Только я остановился, как Анзор повернулся в мою сторону и уже было раскрыл рот, чтобы перейти к новому объекту, он даже успел сказать:

— А это…

Возможно, он хотел сказать: "А это Черное море", потому что других объектов здесь не было. Разве что ресторан на сваях, устремленный в море с целью возбуждать в клиентах романтический азарт, желание посоперничать широтой натуры с широко распахнутым морским кругозором и, в конце концов, довести их до состояния джентльменской раскованности в обращении с собственными бумажниками.

Во всяком случае, Анзор сказал:

— А это… — и тут, увидев меня, на самое молниеносное мгновенье запнулся и договорил не меняя голоса, — типичный абориген…

Наши ребята, — кстати, такие же аборигены, — посмотрели на меня с тупым любопытством, словно теперь-то им и раскрылся истинный смысл моей персоны. Из какой-то непонятной угодливости я замер в позе этнографического чучела.

Англичанин взглянул на меня, потом взялся было за блокнот, потом, видимо почувствовав, что здесь что-то не то, приподнял свои выгоревшие брови и что-то спросил у жены.

Жена его сверкнула улыбкой в мою сторону и что-то ответила мужу. Англичанин захохотал. Продолжая смеяться, он сунул блокнот в карман и так хлопнул Анзора по плечу, что тот слегка осел. Сила удара выражала степень восхищения.

Я подошел, и мы познакомились. Через минуту Анзор продолжал свой исторический экскурс, а англичанин взялся за блокнот. Было видно, что жена его довольно хорошо знает русский язык, да и он ориентируется, только иногда просит у нее кое-что уточнить.

Анзор рассказывал о затонувшей в бухте части нашего города. У нас любят рассказывать про затонувшую, — кажется, в начале нашей эры, — часть города. При этом получается так, что, хотя наш город и в самом деле красив, все же красивейшая часть его находится под водой.

Говорят, иногда в очень тихую погоду рыбаки видят на дне бухты развалины древних строений.

Кстати, я лично, хотя у меня и есть лодка, никогда ничего подобного не видел. Правда, иногда и меня подмывает рассказать, что я видел затонувшую часть города, но пока я сдерживаюсь. Насколько я знаю, и рыбакам никогда не приходит в голову смотреть на затонувшую часть города.

Просто это стало легендой, хорошей, облагораживающей традицией говорить про затонувшую часть города. И, насколько я помню, все гости, которым при мне рассказывали о ней, слушали солидно, с оттенком некоторой исторической скорби, впрочем, смягченной временем.

И, насколько я помню, никому не приходило в голову усомниться в ее существовании или тем более просить, чтобы ее показали. Это было бы даже несколько неприлично. Но только не для англичанина. Вот чего мы не учли. Вернее, не учел Анзор. Во всяком случае, англичанин не только не проявил приличествующую моменту скорбь, но, наоборот, его голубые глаза полыхнули, и он энергично толкнул себя в грудь:

— Наблюдайт город!

— Это возможно только в очень хорошую погоду, — сказал Анзор отчетливо, стараясь выставить перед его сознанием барьер, впрочем, стихийного происхождения.

— Теперь, теперь! — заревел англичанин, не то чтобы перешагивая барьер, а просто-напросто сметая его.

— Но у нас нет лодки, — растерялся Анзор.

— Мой нанимайт! — твердо сказал англичанин.

— У меня есть лодка, — вставился я зачем-то.

— О! — воскликнул англичанин и хлопнул меня по плечу.

— Все равно ничего не увидите, — попытался возразить Анзор, — вода мутная!

— Я имейт акваланг! — радостно взорвался англичанин, кивком головы показывая, что ответственность за состояние воды берет на себя.

— Но это опасно, — обратился Анзор и жене англичанина, — подождите, я позвоню на водную станцию, и нам дадут специалиста.

— Но, но! — закричал англичанин. — Я есть специалист: Красный море, Адриатик, Бискай!

Жена его улыбкой подтвердила, что не боится за него. Потом она взглянула на мальчика и что-то быстро сказала. Англичанин огляделся и подошел к ларьку.

— Ребенку надо поесть, — объяснила англичанка.

Через минуту англичанин возвратился с пачкой печенья и бутылкой лимонада. Спартанская непритязательность такого завтрака меня приятно удивила. Я подумал, что жена нашего профессора при подобных обстоятельствах навряд ли ограничилась бы таким завтраком для своего ребенка, даже учитывая, что это второй завтрак и притом в чужой стране.

Жена англичанина положила бутылку лимонада и пачку с печеньем к себе в сумку. Англичанин неожиданно попросил у Анзора карту подводного города. Анзор сказал, что у него такой карты нет. Тогда англичанин спросил, у кого можно достать такую карту. Мы с Анзором переглянулись, Анзор признался, что такой карты, скорее всего, не существует; во всяком случае, он о ней не слыхал. Англичанин высоко приподнял свои выгоревшие брови, удивляясь, но не меняя решения увидеть подводную часть города.

Мы вышли на причал. К этому времени наши ребята незаметно рассосались: поиски подводного города местных жителей никогда не привлекали.

Я сказал своим спутникам, чтобы они меня дожидались на причале, а сам пошел к речке, где стояла лодка. Я слегка тревожился, что пограничник заметит, что в море я вышел один, а потом оказался с не отмеченными при выходе пассажирами, тем более иностранцами.

Обычно он стоит под грибком у выхода в море. Подобрав мгновенье, когда он смотрел в сторону моря, я прошел мимо него, стараясь грести быстро и бесшумно. Кажется, он меня не заметил.

Я вышел в море и стал грести к причалу. Я оглянулся на причал и увидел жену англичанина, ребенка и Анзора. Рядом с высокой стройной женой англичанина фигура Анзора возвышалась несколько уныло, во всяком случае недостаточно празднично. Англичанина не было видно. Я понял, что он пошел в гостиницу за аквалангом. Мальчик, заметив меня, стал махать панамкой, чтобы я по ошибке не проплыл мимо.

Пока я подходил к причалу, англичанин вернулся. Теперь в руке у него была огромная сумка.

Я обогнал лодку с музыкой. Она тоже шла в сторону причала, но держалась поближе к берегу. На корме, развалившись, почему-то в пиджаке, сидел гармонист и лениво играл на гармошке. На второй банке сидела молодая женщина лицом к гармонисту и пела частушки. Спутники ее время от времени нестройно подхватывали припев, и тогда женщина привставала, поводя полными белыми руками, как бы пытаясь сплясать, но тут же шлепалась на сиденье.