Но делать нечего. Наломал небольшой стог прошлогоднего камыша, туго перевязал, погрузил все вещи, раздевшись на радость камрадам комарам донага, пустился в плавание, едва сдерживая поднимающуюся из пяток панику.

Увы, на противоположном берегу меня поджидал подлый сюрприз. Сухого места не было! Болото, непроглядная стена камыша, наполненные водой ямы тянулись, казалось, без конца. Кое-где попадались провалы — узкие окна в бездонную торфяную жижу и призрачные, сгнившие в труху остатки березовых стволов, лопавшиеся в грязь при касании. Идти нельзя, под ногами все колышется, дышит, прогибается и булькает, того и гляди полетишь в трясину, стоять, впрочем, тоже не получается — холодно и облако гнуса. Так что пришлось накинуть куртку, штаны, трофейные сапоги и натурально ползти на четвереньках с шестом-спасителем наперевес, чуть не подвывая от ужаса на недалекий шум речного переката, положившись скорее на интуицию и удачу, чем разум.

Выход к Поньгоме как раз к месту впадения в нее с юга небольшого ручейка-притока показался праздником. Отдых и очищающее купание под лучами солнца, более ни о чем я не мог думать. А после вида здоровенных рыб, стоящих на перекате в ожидании пищи, в список неотложных мероприятий добавилась рыбалка. На сей раз вполне удачная, часа вполне хватило, чтобы вытащить на слепня и кузнечика трех полукилограммовых красавцев в белой блестящей чешуе и высокими, как флаг, спинными плавниками.[61] Поздний обед удался на славу!

К сожалению, от воспетой в европейской культуре послеобеденной сиесты пришлось отказаться. «Сделанный» десяток километров выглядел слишком несерьезно на фоне предстоящего маршрута. Поэтому, как ни хотелось завалиться в дрему с полным желудком, но через силу, с трудом и скрипом, но я заставил себя двигаться дальше — как обычно, на запад, вдоль реки.

Идиллия закончилась километров через пять, когда я выскочил на вырубку, к счастью, не свежую, скорее прошлогоднюю. Но сам факт! Вернувшись чуть назад, я выбрал подходящую сосну и полез наверх. Утешительного мало: впереди лоскутики полей или лугов, разгуливают бараны, чуть поодаль, с юга на север по дороге, как немыслимый признак цивилизации переваливается на ухабах, а порой и немного пылит непонятно как попавший в карельскую глухомань, похожий на черную ванну рыдван, скорее всего с большим начальством на борту.[62] И уж совсем у горизонта, над стеной леса язвами облупившейся позолоты торчит купол деревянной церквушки, с развернутым лицом ко мне крестом.

К гадалке ходить не надо, на мосту через речку действует застава, а выше по течению, ведь никто нигде не поставит церковь посередине, неизбежно встретится село. Так что придется обходить, и много. Хорошо, что чуть левее, межу полями и болотами есть хороший, выдающийся далеко на юго-запад язык леса. Вот по нему и идти… на рассвете, — решил я после недолгого колебания. Хотелось хотя бы еще одну ночь провести с комфортом, в тепле у костра, а для этого никак нельзя выходить в обитаемые места.

На всякий случай отошел назад, за холм, но все равно костер разводил с большой опаской. То есть небольшой, между двух выворотней, да вместо привычного воткнутого в землю лапника пустил на изготовление фронтального, дальнего от лежанки теплового экрана подвешенное на веревке одеяло. Пусть оно промокнет от утренней росы, так что придется тащить потяжелевший рюкзак, зато через него гарантированно не будут видны проблески пламени. Спальный, традиционно брезентовый экран-навес сделал повыше и дополнительно замаскировал свеженарубленными сосенками.

Заснул рано в расчете на ранний же подъем, но на рассвете случился фальстарт: густо упавшая на низкую весеннюю траву роса, которую я поневоле стряхивал на каждом шагу, делала мой путь заметным даже с орбиты земли. Пришлось ждать, пока солнце высушит с травинок и листочков предательский белесый налет.

Узкий, лишь местами отсыпанный песком тракт перешел со всем возможным тщанием, не поленился для этого натянуть сапоги, чтоб не оставлять в пыли и грязи рубчатых оттисков 21-го века. Бросил на след немного махорки с керосином, хотя, уверен, это излишняя операция — пешеходов тут хватает.

Между тем, местность нравилась мне все меньше и меньше. Сосновый лес, добрый, надежный и ставший родным за прошлую неделю постепенно сменился на какие-то странные закоулки из лужков, заболоченных рощиц, островков кустов и небольших пологих холмов, между которым прятались микроскопические озерца, скорее, большие лужи. Из-за неудобства кустарного компаса и без нормальных ориентиров я быстро сбился с пути, вернее сказать, перебегал от укрытия к укрытию, грубо ориентируясь на солнце.

Неожиданно откуда-то с юга донесся странный звонкий стук. Казалось, его источник совсем неблизко, но вдруг в нескольких десятках шагов из-за невысокого гребня прямо на меня выползло огромное стадо карельских коров. Как оказалось, местные хозяева не разоряются на металл и привязывают на шеи животных настоящие деревянные колокола, размером с крупный арбуз. Отвернув к ближайшему овражку, я резко взвинтил темп бега и уже скрылся из вида, когда сзади раздался резкий крик пастуха. Вот только никак не разобрать — мне или коровам он давал «ценные указания».

Расстроиться всерьез не успел, потому что за очередным холмиком открылся долгожданный лес. А уж когда добрался до нормальных деревьев и услышал знакомый шум текущей по камням воды, инцидент с коровами вообще вылетел из головы. Мало ли какие бегающие черти привидятся пастуху с похмелья, да и домой он хорошо если к вечеру вернется… Куда более интересным представлялся вопрос рыбалки и обеда, тем более всего километрах в четырех попалось исключительно приятное, продуваемое от комарья местечко.

К истоку Поньгомы из очередного озера[63] я выбрался около шести часов пополудни. И тут же похвалил себя за верно выбранное направление обхода: на полого сбегающем вниз склоне противоположного берега, чуть далее по направлению моего движения вольготно раскинулось крупное, дворов в тридцать село.[64] Водная гладь, разумеется, защита так себе, тем более при расстоянии всего лишь километра в полтора, но это куда лучше, чем ничего.

Пришлось подвязывать гаффы и лезть на сосну, из тех, что повыше да покрепче. С верхотуры я десяток минут пытался нащупать при помощи бинокля берега и дальний, западный край озера, но густо перемешанная с островами и полуостровами гладь воды теряла разборчивость где-то ближе к горизонту. И тут откуда-то сзади порыв ветра донес собачий лай! Я быстро развернулся на дереве, вгляделся в просветы между ветвей…

— Еб… т…ю м…ь!

Что еще можно сказать при виде людей, то и дело мелькающих в прогалинах к востоку[65] от меня?!

Спускался я под залихватское гавкание целой своры, то есть чуть ли не кубарем. С одной стороны, звук радовал — гэпэушные ищейки не лают, эти звери преследуют жертву бесшумно. Но, черт побери, охваченным инстинктом охоты деревенским активистам не нужно иметь особый нюх, мой путь между озером и редколесьем с болотами абсолютно предсказуем! Ни смысла, ни времени на ухищрения с махоркой и сдваиванием следа, остается лишь бежать as quickly as possible вдоль берега, надеясь, что река-судьба не подведет в трудную минуту своего неосторожного адепта.

Следующие несколько часов слились и дались мне очень тяжело, случись погоня сразу после лагеря, еще неизвестно, как бы повернулось дело. Но за прошлые две недели путешествия я успел набрать очень неплохую спортивную форму, кроме того, приобрел богатейший опыт преодоления естественных препятствий. Так что взятый мной темп оказался не под силу преследователям, лай за спиной постепенно затихал. Я уже искал подходящую возможность запутать в опускающихся сумерках след, уйти в сторону и отлежаться в каком-нибудь тихом уголке, когда впереди…