Что он теряет? Не такой великий риск для опытных контрабандистов провести меня в Ленинград, без лишних вопросов сопроводить до нужного адреса, ну или хотя бы до угла дома или квартала, если побоятся засады чекистов. Всего-то делов, подъехать вечерком на извозчике, да подождать четверть часа. Риски? Но как я смогу навредить? Сбегу к чекистам? Расскажу о «мужиках с бородами», в лучшем случае — покажу на границе одну из сотни потаенных тропинок? Смешно! Никто не будет затевать сложную комбинацию ради настолько никчемной цели.

Но что потом? Учебники истории будущего окажутся в руках человека, который как никто другой искушен в информационной борьбе, да еще на короткой ноге со всеми лидерами белой эмиграции. Как он использует подобный чит? Найдет что-то для себя или про себя,[249] осознает, к чему привели мир фашистские диктаторы, устрашится повешенного вверх ногами Муссолини или самоубившегося в бункере Гитлера, да на этом успокоится? Ха-ха. Три раза ха-ха. Ни грамма не сомневаюсь, Шульгин пустится во все тяжкие ради великого будущего великой России. Вот только попробуй пойми заранее, хорошо у него выйдет с моей помощью или плохо. Идеалистов я боюсь последнее время как огня!

Магазинчик, до которого я наконец-то добрался после работы, встретил прохладой полуподвала, аскетизмом полок и уже привычным резким запахом… Нет, не заплесневевших неликвидов, а всего лишь табака. Хозяин смолит трубку как идущий на взлет паровоз, при всяком удобном моменте хвастаясь, что отдушка копотью благородных листьев не помешает любой книге, в отличие от «поганых» портовых ароматов. Хотя мне кажется, так он маскирует миазмы от подтекающей канализации. Приходится терпеть, все равно другой подобной лавки в Хельсинки нет.

Против ожидания, сегодня я не единственный покупатель. Вдоль стеллажей с русскими книгами неторопливо прохаживался классический интеллигент среднего возраста: худая, не обремененная мускулами фигура в сером пиджачке, узкое «чеховское» лицо, усики и бородка клинышком, непременное пенсне и хомбург с модной лентой в крупный рубчик. Странно смотрелся лишь непривычно густой южный загар. При виде меня он с легким кивком приложился пальцем к краю шляпы, я ответил тем же — чуть ли не в первый раз порадовался, что не пожалел пяти марок на шикарную гангстерскую федору.[250]

Посчитав долг вежливости исполненным, набросился на новинки:

Небольшая книжка под синей дерматиновой обложкой, тисненый бронзой кораблик и название «Экипажъ «Одиссеи» явно указывают на море. Автор Евгений Тарусский… Нет, не слышал. По страницам тут и там разбросаны шикарные иллюстрации, они зовут оценить сюжет, но, увы, на беллетристику у меня пока нет времени.

Сильно запоздавший двадцатый номер еженедельника «Иллюстрированная Россiя», просмотреть содержание можно прямо тут. «Рассказъ наездника» Куприна, или мало адекватное моменту руководство по выезду скаковых лошадей, как специально разбередить душу ностальгирующих помещиков; идиотское фото английской подводной лодки с гидропланом на борту; встреча в Москве «советской знатью» его величества афганского падишаха, с последующим возложением венка на мощи Ленина; огромный некролог по Врангелю… Все не то! Отчасти интересен только «Въ мертвый часъ», тупой рассказ из советского быта, но тратить на него марку жалко.

Путеводитель «Дачи и окрестности Москвы». Не иначе, жестокий троллинг эмигрантов от столичного общества изучения русской усадьбы, с описанием более чем сотни объектов. Жаль, что не Ленинграда, вышел бы шикарный подарок господину Ларионову.

Сборник рассказов господина Кухаренко, хм… Оказывается, так зовут Наказного Атамана Черноморского казачьего войска, временно базирующегося в предместьях Праги. Опять мимо кассы. Как и «Театральные мемуары» товарища Вишневского, судя по всему успешного советского актера.

Монументальная стопочка из пяти томов в дорогом тисненом переплете — «Очерки русской смуты» генерала Деникина в очередном переиздании. Специальная акция, всего полсотни марок за комплект! Кажется, именно на них, как на главный документ эпохи, в свое время ссылался институтский препод истории. Но для меня не слишком актуально, кроме того, жаль денег и времени на столь обстоятельный труд.

Следующим под руку подвернулся сборник стихов, я открыл его на случайной странице и негромко пробормотал первое, что попалось на глаза:

Молчанье хитрое смеется,

Они мои, они во мне

Пускай умрутъ въ моем колодце,

На самомъ дне, на самом дне…

— Ох, только не это, — невольно поморщился, брезгливо пристраивая томик обратно на полку.

Изложенное»высоким штилем» нагромождение тупой эмигрантской тоски[251] отчаянно царапало глаза «ятями».

— Так плохо? — на совершенно правильном русском, но вместе с тем как-то очень мягко поинтересовался интеллигентный господин.

По его лицу блуждала грустная, немного насмешливая улыбка. И как только я умудрился не заметить, что кто-то подошел совсем близко?

— Простите, — начал я и резко осекся.

Уж слишком примечательное название имела книга, раскрытая в руках моего невольного собеседника: «Двадцать шесть тюремъ и побегъ с Соловковъ»! Поэтому вместо дежурных фраз извинений я без всякого вежества выпалил:

— Нельзя ли мне посмотреть вашу книгу поближе?!

— Вам так близка эта тема? — господин на секунду замер, очевидно прикидывая, как лучше ответить на подобную грубость, но все же протянул требуемое.

— Безусловно! Прошу меня извинить, — я запоздало вспомнил о правилах приличия. — Мне удалось бежать из концлагеря в Кеми всего несколько месяцев назад!

— Вот как?! Знаете ли, молодой человек, мне тоже случилось побывать в тех краях, да не по своей воле! Двух лет не прошло… Ах да, позвольте представиться: Борис Леонидович Седерхольм,[252] прошу, как говорится, любить и жаловать.

— Обухов, Алексей, — торопливо пробормотал я. — Вы тоже смогли бежать из Кемперпункта?!

— Нет, разумеется нет, — тихо рассмеялся мой новый собеседник. — Староват уж для таких подвигов. За меня как финского подданного вступилось правительство, друзья из посольства подсобили опять же, но… Чуда пришлось ждать два года, сперва в Бутырке, а потом на самих Соловках. Чудом на последнем пароходе выскользнуть успел, перед зимовкой уж с жизнью прощался. Знаете, я ведь целую книгу воспоминаний написал об этом, только недавно передал рукопись в парижское издательство.

— Но как же большевики до вас в Финляндии добрались? — опешил я.

— Так я сам приехал в Москву, пытался продать аргентинский красный Cronn, то есть дубильные экстракты из квебрахо от компании Villa Guillemina. Поначалу все хорошо шло, на Красина удачно вышел, и мы договорились с кожевенным синдикатом на крупную партию. Но потом что-то разладилось у дипломатов в Южной Америке с официальным признанием Советов, в отместку или от обиды большевики все коммерческие отношения с ними разорвали, мне же начали тянуть с выдачей разрешения на выезд. Признаться, сперва я полагал, они опомнятся, ведь столько шкур гниет, но не прошло и месяца, как чекисты сумели придумать глупый повод и меня арестовали.

— Умеют, гады! — я невольно вспомнил иностранноподданных соседей по камере в Шпалерке.

— Вы случайно не вместе с господином Бессоновым бежали? — Борис Леонидович жестом указал на книжку, которую я все еще держал в руках, причем вверх ногами.

— Так он еще и не один умудрился вырваться из этого ада!?

— Ушли оружными, впятером.

— Молодцы какие, целой командой, — произнес я с завистью. — Мне же пришлось в одиночку, вы же знаете, там никому нельзя и слово доверить!

— Очевидно, Бессонову с друзьями повезло, но я успел бегло просмотреть лишь пару страниц ближе к концу.

— Прошу прощения, — я с неохотой протянул книгу обратно, надеясь, впрочем, на ответную вежливость. — Сегодня же закажу экземпляр для себя!