Есть еще причина для изолированности мужских особей: каждый мужчина — это остров — каждый. Запертый внутри себя, эмоционально изолированный, неспособный на отношения, мужчина испытывает ужас перед цивилизацией, людьми, городами, ситуациями, где требуется понимание и отношения с людьми. Поэтому, напуганный как кролик, он мчится, захватив с собой папашкину задницу, в леса, в пригороды, или (в случае с «хиппи») он скрывается на коровьих пастбищах, где вволю размножается, кувыркаясь в траве со своей флейтой и бусами. «Хиппи», чье желание быть «Мужчиной», «закоренелым индивидуалистом», не так сильно, как у среднего мужчины, и который вдобавок заводится от мысли иметь доступ ко многим женщинам, восстает против тягостей жизни Кормильца и однообразия одной женщины. Под видом соучастия и сотрудничества, он создает коммуну или племя, которые при всей их «совместности» и отчасти благодаря ей (коммуна — всего лишь разросшаяся семья, разросшееся посягательство на права, частную жизнь и сознание женщины) являются таким же сообществом, как и обыкновенное «общество».
Настоящее сообщество состоит из личностей (а не просто из представителей вида и не из пар), уважающих индивидуальность и частную жизнь друг друга, в то же время взаимодействующих интеллектуально и эмоционально, — свободных душ в свободных отношениях друг с другом, сотрудничающих друг с другом для общей цели. Традиционалисты говорят, что главная ячейка «общества» — семья; «хиппи» говорят, что это племя; никто не говорит, что это индивидуум.
«Хиппи» бубнит об индивидуальности, но имеет о ней не больше представления, чем любой другой мужчина. Он жаждет вернуться к Природе, к полям и лесам, к обиталищам пушистых зверьков, к которым сам принадлежит, — прочь от городов и мест , где, по крайней мере, прослеживаются зачатки цивилизации, а хочет жить на уровне вида и проводить время в простой, неинтеллектуальной деятельности, фермерстве, ебле, нанизывании бус. Самым главным занятием в коммуне, ее основой, является групповуха. «Хиппи» в коммуне привлекает, в основном, перспектива доступных пизд — главного доступного всем предмета потребления, — а также возможность получить, только попросив; но ослепленный жадностью, он не может принять ни других мужчин, с которыми должен делиться, ни ревность и собственничество самих пизд. Мужчины не способны сотрудничать для достижения общей цели, потому что цель каждого мужчины — пизда только для него самого. Следовательно, коммуна обречена на провал: каждый «хиппи» в панике схватит любую простушку, которая им восторгается, и как можно быстрее утащит ее в пригород. Мужчина не способен развиваться социально, — он просто мечется между изоляцией и групповухой.
Несмотря на то, что мужчина хочет быть индивидуальностью, он тем не менее боится всего того в себе, что хоть немного отличает его от других особей; это наводит его на подозрение, что он не настоящий «Мужчина», что он пассивен и абсолютно сексуален, а это очень неприятное предположение. Если мужчина — это «А», а он нет, тогда он не мужчина — он, наверное, пидар. Поэтому он старается подтвердить свою «Мужественность», пытаясь во всем походить на других мужчин. Непохожесть на других мужчин пугает его; это значит, что они пидары, которых нужно избегать всеми способами, поэтому он стремится сделать так, чтобы все другие мужчины подчинялись общим правилам. Мужская особь осмеливается быть непохожей до такой степени, что приемлет свою пассивность и свое желание быть женщиной, свою голубизну. Самый отдалившийся мужчина — трансвестит, но он также, несмотря на отличие от других мужчин, абсолютно похож на других трансвеститов; будучи функционалистом, он находит в этом свою идентификацию — он женского рода. Он пытается избавиться от своих тревог, но индивидуальности нет, как и не было. Неуверенный до конца, что он женщина, боясь успешно стать ею, он невольно подчиняется стереотипу мужского восприятия женщины, усваивая набор претенциозных ужимок. Чтобы удостовериться, что оно «Мужчина», мужское существо должно быть уверено, что женское существо — это «Женщина», противоположность «Мужчине», а значит женщина должна вести себя как трансвестит. И Папина Дочка, чьи женские инстинкты были искорежены в ней с малолетства, легко и послушно принимает эту роль.
Не имея представления о добре и зле, совести, которая может происходить только от сопереживания другим ... не веря в свое несуществующее «я», неизбежно конкурентный и изначально неспособный на сотрудничество, мужчина нуждается в управлении извне и контроле. Для этого он создает авторитеты священников, экспертов, боссов, лидеров и т.п., а также правительство. Желая, чтобы женщина (Мама) направляла его, но не имея возможности признать этот факт (он ведь в конце концов МУЖЧИНА), желая играть роль Женщины, узурпировать ее функцию Наставницы и Защитницы, он старается сделать так, чтобы все авторитеты были мужского пола. Нет разумных причин, по которым общество, состоящее из разумных существ, способных на сочувствие друг к другу, цельных и не имеющих естественных причин для конкуренции, нуждалось бы в правительстве, законах, лидерах.
Мужская неспособность соотноситься с кем или чем-либо делает его жизнь бесцельной и бессмысленной (наивысшее мужское откровение — это то, что жизнь абсурдна), поэтому он изобрел философию и религию.
Пустой сам по себе, он смотрит вовне не только чтобы получить направление или управление, но для спасения и обретения смысла жизни. Поскольку счастье на земле для него невозможно, он придумал Рай.
Поскольку мужчина не способен сочувствовать другим и абсолютно сексуален, «зло» — это сексуальная «вседозволенность», а «деви-антные» («немужские») сексуальные практики не связаны с отказом от пассивности и абсолютной сексуальности, которая, если ей потакать, может разрушить «цивилизацию», поскольку «цивилизация» базируется исключительно на потребности мужчин защититься от этих определений. Для женщины (с позиции мужчин) «зло» — это любое поведение, которое вовлечет мужчину в сексуальную «вседозволенность», а также нежелание быть пидаром если, конечно, она не ставит потребности мужчины выше своих.
Религия не только обеспечивает мужчинам цель (Рай) и привязывает женщин к мужчинам, но предлагает ритуалы, через которые он может искупить вину и чувство стыда, которые он испытывает, если недостаточно сопротивляется своим сексуальным позывам, — то есть вину и стыд за то, что он мужчина. Большинство мужчин, трусливо перенося присущие им слабости на женщин, обозначая их как женские слабости, считают, что они обладают женской силой; многие философы, те, что не столь трусливы, признают тот факт, что мужчинам свойственны недостатки, но все же не могут признать, что они свойственны только мужчинам. Поэтому они называют мужские качества Человеческими Качествами и рассматривают проблему своей никчемности, которая их ужасает, как философскую дилемму. Мужчины придают значимость собственному скотству, а свою никчемность высокопарно именуют как «Проблему Идентичности» и продолжают высокопарно пиздеть о «кризисе индивидуальности», «сущности бытия», «экзистенции выше сущности», «экзистенциальных видах бытия» и т.д., и т.п. Женщина не только естественно приемлет свою идентичность и индивидуальность, но инстинктивно знает, что единственное зло — это причинение боли другим, а смысл жизни -это любовь.
Мужчина нуждается в козлах отпущения, на которых он может свалить свои неудачи и недостатки, обрушить свою неудовлетворенность тем, что он не женщина. В этом смысле большую практическую ценность имеют различные виды дискриминации, позволяющие увеличить количество пизд, доступных для стоящих у власти мужчин.
