Томасина. Септимус! Речь не о карнальном объятии, правда, маменька?
Леди Крум. Ну разумеется, нет! А ты-то что смыслишь в карнальных объятиях?
Томасина. Все! Спасибо Септимусу! На мой взгляд, господин Ноукс предлагает превосходный проект сада. Настоящий Сальватор!
Леди Крум. Что она мелет?
Ноукс (не разобравшись, чем возмущена Леди Крум). Сальватор Роза,[8] ваше сиятельство. Художник. И в самом деле, характернейший пример живописного стиля.
Брайс. Ходж, изволь объясниться!
Септимус. Ее устами глаголет не опыт, а невинность.
Брайс. Ничего себе невинность! Девочка моя, моя разрушенная невинность, он тебя погубил?
Пауза.
Септимус. Отвечайте дядюшке.
Томасина (Септимусу). Чем разрушенная невинность отличается от разрушенного замка?
Септимус. Подобные вопросы лучше адресовать господину Ноуксу.
Ноукс (выспренне). Разрушенный замок живописен.
Септимус. В том-то вся и разница. (Обращается к Брайсу.) Я преподаю девочке классических авторов, и кто, если не я, разъяснит ей значения употребляемых ими слов?
Брайс. Ты — ее наставник, и главная твоя цель — подольше продлить ее неведение.
Леди Крум. Не жонглируй парадоксами, Эдвард, не то падешь жертвой собственного остроумия. Томасина, пойди к себе в спальню.
Томасина (направляясь к двери). Хорошо, маменька. Я не хотела подводить тебя, Септимус, прости. Похоже, кое-что девочкам понимать разрешается — к примеру, всю алгебру до последней формулы, — а кое-что запрещается. Не дают, например, разобраться, что значит обхватывание руками мясной туши. Только когда девочка вырастет и обзаведется собственной тушей…
Леди Крум. Минуточку!
Брайс. О чем она?
Леди Крум. О мясе.
Брайс. О каком мясе?
Леди Крум. Томасина, пожалуй, останься. Похоже, в живописном стиле ты разбираешься лучше нас всех. Господин Ходж, невежество должно походить на пустой сосуд, готовый наполниться из колодца истины, а не на полный похабщины сундук. Господин Ноукс, теперь мы наконец слушаем вас.
Ноукс. Благодарю, Ваше сиятельство…
Леди Крум. Вы изобразили чудесное превращение. Я ни за что не узнала бы собственный сад, не нарисуй вы его «до» вашего вторжения и «после». Только взгляните! Слева знакомая всем пасторальная утонченность английского сада, а справа вздыбился мрачный таинственный лес, громоздятся утесы, темнеют развалины — там, где и построек-то никогда не было; среди скал бурлят потоки где прежде не было ни ручейка, ни камешка — только крикетные лунки. Моя гиацинтовая долина стала приютом для духов и гоблинов; поперек китайского мостика — который считают более китайским, чем мостик в лондонском Кью-гарден, да и в самом Пекине, — валяется оплетенный вереском упавший обелиск…
Ноукс (дрожащим, блеющим голоском). У лорда Литтла точно такой же…
Леди Крум. Прикажете и мне терпеть подобные невзгоды? Лорда Литтла я этим не спасу. Господи, а это что? Что за сарай вы ставите вместо бельведера?
Ноукс. Эрмитаж, мадам. Иными словами, скит, приют отшельника.
Леди Крум. Я в полном недоумении.
Брайс. Но он неправильной формы.
Ноукс. Совершенно справедливо, сэр. Асимметрия — основополагающий принцип живописного стиля…
Леди Крум. Но Сидли-парк живописен и без ваших ухищрений. Склоны холмов зелены и покаты. Деревья стоят купами и прелестно смотрятся с любой стороны. Ручей берет свое начало в чаше холмов, в безмятежном зеркальном озере, и струится голубой лентой среди полей, где там и сям мирно пасутся барашки. Короче, все устроено со вкусом, природа естественна и прелестна, какой и задумал ее Создатель. И я, вторя художнику, восклицаю: "Et in Arcadia ego!" Здесь я в Аркадии, Томасина.
Томасина. Да, маменька. Допустим.
Леди Крум. Чем она недовольна? Моим вкусом или моим переводом?
Томасина. И то и другое поправимо, маменька. А вот с географией у вас полный провал.
Леди Крум. С девочкой что-то стряслось. Буквально за ночь! Во всяком случае, вчера я за ней никаких странностей не замечала. Сколько тебе стукнуло сегодня?
Томасина. Тринадцать лет и десять месяцев, маменька.
Леди Крум. Тринадцать лет и десять месяцев… Гм… Рановато. Дерзить ей не подобает еще по крайней мере полгода. А иметь свое мнение и вкус в таком возрасте вообще не пристало. Господин Ходж, вы — безусловный виновник происшедшего. Вернемся к вашим затеям, господин Ноукс…
Ноукс. Благодарю, ваше сия…
Леди Крум. Вы, по-моему, слишком увлеклись романами госпожи Радклиф.[9] И сад ваш списан с "Замка Отранто" или "Тайн Удольфо"…
Чейтер. Миледи, "Замок Отранто" написал Хорас Уолпол.[10]
Ноукс (восхищенно). Уолпол? Здешний садовник?
Леди Крум. Господин Чейтер, покуда вы наш гость — дорогой гость, — автором "Замка в Отранто" будет тот, на кого укажу я. Иначе какой смысл принимать гостей?
Слышатся отдаленные выстрелы.
Что ж, палят уже на склоне холма… Я сама поговорю с лордом Крумом насчет сада… Обсудим… (Выглядывает в окно.) О! Ваш друг подстрелил голубя, господин Ходж. (Громко.) Браво, сэр!
Септимус. Думаю, это добыча вашего супруга или сына, миледи. Мой однокашник никогда не был охотником.
Брайс (выглядывает в окно). Верно! Его убил Огастес! Браво, мальчик!
Леди Крум (уже снаружи). Пойдемте же! Где мои адъютанты?
Брайс, Ноукс и Чейтер послушно идут следом.
Чейтер задерживается лишь на мгновение — пожать Септимусу руку.
Чейтер. Мой дорогой, дорогой господин Ходж!
Чейтер выходит. Выстрелы слышны снова, гораздо ближе.
Томасина. Пах! Пах! Пах! Я расту под звуки ружейной пальбы, точно ребенок в осажденном городе. Круглый год — голуби и грачи, с августа — тетерева на дальних холмах, потом фазаны, куропатки, бекасы, вальдшнепы, кулики. Пах! Пах! Пах! А после — отстрел нагульного скота. Папеньке не нужен биограф, вся его жизнь — в охотничьих книгах.
Септимус. Календарь убоя. Смерть повсюду, даже "здесь, в Аркадии…"
Томасина. Подумаешь, смерть… (Окунает перо в чернила и идет к конторке.) Подрисую-ка отшельника. Что за эрмитаж без отшельника? Септимус, ты влюблен в мою мать?
Септимус. Вам не следует быть умнее старших. Это невежливо.
Томасина. А я умнее?
Септимус. Да. Гораздо.
Томасина. Прости, Септимус. Я не нарочно. (Прекращает рисовать и достает из кармана конвертик.) В музыкальную комнату заходила госпожа Чейтер. Принесла для тебя записку — чрезвычайной секретности, важности и срочности. Я должна передать ее секретно, срочно и… Слушай, а от карнального объятия не трогаются умом?
Септимус (забирая письмо). Непременно. Спасибо. Все, познаний на сегодня предостаточно.
Томасина. Вот та-а-ак… Он у меня похож на Иоанна Крестителя в пустыне.
Септимус. Весьма живописно.
Издали слышится голос леди Крум. Она зовет Томасину. Та срывается с места и убегает в сад — веселая беззаботная девочка.
Септимус вскрывает письмо госпожи Чейтер. Смяв конверт, отбрасывает его в сторону. Читает, складывает и сует листок между страниц "Ложа Эроса".
