ПРОЛОГ

15-го сентября 1017 года в Иерусалиме и на всей Святой Земле впервые после долгих месяцев изнурительного летнего зноя выдался облачный день.

Паломник, сидящий на берегу реки Иордан, уже не раз поблагодарил Небеса за эти густые облака, неторопливо проплывающие над его головой. Светлые волосы и голубые глаза сразу выдавали в нем человека, проделавшего сюда путь с далекого Севера. И ничто – ни болезни, ни скудная и непривычная еда, ни все прочие испытания, неизбежно выпадающие на долю путешественников, – ничто не доставляло ему такого мучения последние недели, как здешнее безжалостное солнце.

Вчера, в праздник Воздвижения Креста Господня, он поклонился в Иерусалиме Святому Гробу, а ближе к вечеру, когда жара начала понемногу спадать, вместе с девятью другими паломниками отправился совершить омовение в том месте Иордана, где по преданию был крещен Христос. Заночевав на полпути под открытым небом, на рассвете богомольцы продолжили свое путешествие и уже к полудню омылись в священных водах.

Сейчас же, когда все ушли осматривать пещеры Иоанна Крестителя и Илии Пророка, расположенные неподалеку, он остался дожидаться их тут… Виной тому было увечье, полученное им около года назад во время битвы на другом конце света. Правая нога его была ампутирована чуть выше колена. Путешествовал бывший воин верхом (осел был куплен в первый же день, как корабль причалил к Святой Земле, и сейчас сонно жевал траву, привязанный неподалеку), а лазать на костылях по пещерам было бы уже полным безрассудством.

На короткий миг выглянуло солнце и вновь скрылось за облаками. Паломник заметил, что в воде прямо перед ним что-то сверкнуло. Рядом росло ветвистое дерево, склонившееся сразу несколькими стволами к реке, и метрах в двух от берега что-то зацепилось между его ветвей и едва виднелось на поверхности.

Вооружившись одним из своих деревянных костылей – при всей их прочности не слишком массивными и не очень тяжелыми, – он вытянул что есть сил руку и попробовал подцепить концом костыля неизвестный предмет. Но тот тут же ушел на дно. Тогда, и не подумав так легко сдаваться, он разделся, зашел в мутную воду Иордана и, держась за распростершийся почти параллельно поверхности реки ствол дерева, доковылял до нужного места. Вода там доставала всего лишь до пояса, поэтому обшарить дно не составило большого труда.

Паломник извлек на поверхность увесистое распятие; один из концов креста, возле правой ладони Спасителя, был отколот.

И только он принялся отчищать находку от ила, чтобы посмотреть, не драгоценный ли это случаем металл (впрочем, какой безумец швырнул бы в воду столько серебра или золота?), как внезапная невыносимая боль пронзила всё его существо… Из шеи паломника торчала стрела.

Рука разжалась сама собой, и распятие снова исчезло в воде. Перед глазами всё поплыло, однако он заставил себя развернуться всем телом и увидел, как кто-то убегает прочь. Убегавший – видно было только спину – держал в руке лук.

Истекая кровью, паломник каким-то чудом сумел достичь берега.

Он умер, едва выбравшись из воды.

ГЛАВА 1

Омерзительно пипикающий звук будит меня.

– Выключись, – хриплю я спросонья.

Не реагирует.

Ах да… Смутно что-то припоминая, я тяну руку к будильнику, но неловко задеваю его в темноте и опрокидываю на пол. Назойливый сигнал продолжает досаждать мне оттуда.

– Да чтоб тебя!

Еще толком не проснувшись, я еле-еле дотягиваюсь кончиками пальцев до откатившегося от кровати электронного будильника и, нащупав нужную кнопку, наконец выключаю его.

Впрочем, отреагируй он на мою голосовую команду – я бы сейчас, как обычно, смотрел сны дальше, повернувшись на другой бок. А в данный момент я уже сижу на краю кровати и засовываю ноги в тапки. Просто невероятно! Идея с доисторическим будильником, отключающимся вручную, была поистине гениальной.

Кромешную тьму нарушает лишь зеленоватое свечение цифр 07:03, исходящее от притихшей у меня в руках допотопной электроники.

– Убрать затемнение, – командую я.

В комнату через окно, на какой-то миг ослепляя меня, врывается яркое солнце.

Всё верно. Из прогнозов еще полгода назад следовало, что в Москве сегодня, 10-го июля, будет безоблачно и днем до плюс тридцати. Здешние предсказатели погоды не ошибаются.

– Разрешить прием гостя? – доносится до моих ушей немного неестественный голос, едва я успеваю встать и поставить раритетный будильник на место.

Говорил серебристый шкаф, возвышающийся до самого потолка в противоположном углу комнаты. Над его дверцей черными выпуклыми буквами сделана надпись, которую можно хорошо различить даже отсюда: «АТОМНЫЙ СИНТЕЗАТОР». Ниже указана серия и номер модели.

Я снова бросаю взгляд на часы. Что еще за гости в такое время?

Накинув халат и наскоро завязав на нем пояс, я с опаской подхожу к синтезатору. Но после беглого взгляда на дисплей, несколько озадаченный, киваю:

– Разрешаю.

Через мгновение из дверцы выходит она.

– С Днем рождения, милый! – Мирослава обнимает меня и целует в губы.

Ее густо подведенные глаза, хлопая огромными ресницами, смотрят на меня в упор. Пухленькие губки с перламутровой помадой расплываются в улыбке. Какая-то прядь, выбившаяся из копны каштановых начесанных волос, щекочет мне нос.

– Спасибо, дорогая, – отвечаю я. – Но зачем же было тратить деньги на андроида? Ведь ты могла поздравить меня сегодня вечером, когда вернешься из Рима.

Иллюзия, что передо мной стоит Мирослава, просто потрясающая.

Умом я, конечно же, понимаю, что Мирослава на самом деле сидит сейчас – или, может быть, даже лежит? – в тысячах километров от Москвы, надев на голову нейрошлем, в то время как меня обнимает неотличимый от нее внешне робот-андроид, синтезированный из атомов в этом самом шкафу буквально минуту назад и теперь дистанционно передающий в ее шлем (и далее прямо ей в мозг) всё, что он здесь видит, слышит, осязает, обоняет и воспринимает на вкус, – а в ответ получающий от ее мозга сигналы к действию.

Но хоть умом я и понимаю всё это, мои чувства как будто отказываются верить...

– Нельзя так зацикливаться на деньгах, Ингви, – обращается она ко мне по имени. Вместо привычного «милый» или чего-нибудь в этом роде. (Ясно, обиделась). – Просто я вдруг подумала, что тебе будет тоскливо проснуться в свой День рождения одному. И потом, у тебя сегодня юбилей.

Ну, двадцать пять лет я бы юбилеем не назвал...

А кстати, сколько из них я уже провел здесь? Среди всего этого технократического безумия.

Уже почти два года, как я являюсь полноправным гражданином Федерации Ремотус, а такого статуса оказавшиеся здесь удостаиваются ровно после года испытательного срока.

Неужели с того дня, как Судьба забросила меня в Москву, пролетели без малого три года?

– Я люблю тебя, – примирительно говорю я, покрывая поцелуями шею Мирославы, одновременно расстегивая пуговицы на ее блузке.

Мирослава одним ловким движением развязывает пояс на моем халате и сбрасывает его с плеч...

Когда я снова смотрю на часы, они показывают уже 07:30.

– Мне пора, любимый. – Мирослава встает с постели и направляется к шкафу-синтезатору, собирая свою разбросанную по полу одежду. – В Институте третьи сутки подряд работаем как проклятые! Я даже не успела выбрать тебе подарок, прости. – Открыв дверцу, она заходит внутрь. Одной рукой сжимает скомканную одежду, а другой посылает мне воздушный поцелуй. – До вечера! Если не успею к десяти, начинайте праздновать без меня, ладно?

Дверца серебристого шкафа бесшумно закрывается. Еще пара мгновений – и андроид Мирославы, судя по загоревшейся снаружи лампочке, благополучно разложен обратно на атомы. Вместе со всеми его шмотками.

Кстати, а они-то на кой были нужны?!

Когда я захожу в ванную, мои губы сами собой принимаются насвистывать какую-то грустную, но необычайно красивую мелодию. Где же я ее слышал? Ее исполнял, кажется, женский голос. Такой высокий и чуть резковатый.