— Бей в шею! — кричу я. Семён и сам догадывается, его пуля впивается рядом с дымящейся раной, выплёскивается жёлтое вещество и с радостью воспламеняется, с жадностью выжигая огромную дыру. Но живучесть рептилии просто запредельная, кажется, шея практически сгорела, а животное скачет по зарослям, сминая людей, но рёв более не вырывался, лишь с хрипом и бульканьем выплёскиваются кровавые брызги.

Крики боли и ярости, вперемешку с автоматными очередями, постепенно стихают, мы покидаем укрытие и, не таясь, плюхаем пули в исполосованное жуткими ранами чудовище. Внезапно рептилия видит нас, оставляет в покое изувеченные тела и, западая на передние лапы, проворно ковыляет к нам. Такой жути никогда не видел, монстр вырастает на глазах, надвигаясь своей тушей, ещё мгновенье и нас постигнет страшная смерть, в нос нестерпимо бьёт мускусом, болотом и гарью обожженной плоти.

Пятимся к своему укрытию, но впопыхах боя теряем его из виду, всюду обломки каменной крошки, некуда забиться, поэтому в отчаянии стреляем в его горло. Монстр пылает как огромный страшный факел и совсем ослаб. Слышно, как воздух всасывается не через пасть, а сквозь прожжённую дыру в горле вместе с кровью, он захлёбывается, но упрямо прёт на нас. От безысходности пересыхает в горле, кровь болезненно пульсирует в висках, безумный страх в виде липкой слюны появляется во рту. Чудовище старается выплюнуть язык, чтобы кого-нибудь из нас схватить, но показывается лишь обгоревший кончик, как пиявка беспомощно дёрнулся и прячется в огромной пасти. Тогда животное поджимает лапы для прыжка, чтобы задавить нас своим телом. Неожиданно раздаётся сухой треск выстрелов, пули шлёпают по морде рептилии, один глаз лопается и растекается на бородавчатой коже, очередью пробивает главную артерию, идущую к голове, это и предрешило поединок, страшное существо замирает, заваливается на передние лапы, ухает мордой в землю. Некоторое время сердце глухо бьётся под серой кожей, толчками выгоняя последнюю кровь, но вот и оно затихает. Огонь с жадностью поджаривает уже мёртвую плоть, термитная краска вгрызается во внутренности, вспучивается живот и лопается, выплёскивая наружу слизкие внутренности, разнося по округе мерзкий запах сырой плоти и тины.

Стоим и молчим, не можем отойти от потрясения, потом опомнились и принимаемся шарить глазами по округе. Кто же нам помог? Картина предстаёт перед глазами страшная, изувеченные тела как спички разбросаны на вспаханной рептилией земле. Люди лежат в разных позах, суставы выворочены, комбинезоны порваны, залиты кровью, у многих шлемы слетели, и я понял — они не нашей расы, хотя их кожа белая, но глаза огромные, а сквозь закрытые веки пробивается полная чернота без намёка на белки. Неожиданно один из людей шевелится, закашлялся, из-за рта выплеснулась кровь, грудь незнакомца с хрипом вздымается, сквозь порванную ткань выглядывают сломанные кости рёбер. Он смотрит на нас, холодок бежит от его взгляда — глаза иссиня чёрного цвета, а в центре яркий, красный, вертикальный как у кошки, зрачок. Спецназовец, не отрываясь, смотрит на нас, интуитивно хочется заслониться от жуткого взгляда, затем силы его покидают, мужчина стонет, веки закрываются и он теряет сознание.

— Это не он стрелял последним, — замечает Семён, — кто-то другой.

— Догадался, — рассеяно бурчу я, — но тот другой помог нам, давай не отвлекаться, этому человеку необходимо сделать перевязку.

Стягиваем пропитанный кровью комбинезон. Как у всякого врача в моей сумке всегда найдётся перевязочный материал, антисептики, ранозаживляющие порошки, а так же — хирургические инструменты.

Первым делом диагностирую пациента. С облегчением вздыхаю, серьёзных внутренних повреждений нет. Благо человек без сознания, поэтому промываем раны, с помощью Семёна быстро накладываю швы и крепко стягиваю рёбра своей курткой, затем вливаю в рот, немного воды с антисептиком, человек глотает, стонет, вновь открывает страшные глаза, попытается подняться, но я мягко удерживаю его. Он скашивает глаза на перетянутую моей курткой грудь, хрипло произносит непонятную фразу, видимо благодарит.

Оставив с ним Семёна, я обследую других людей, к сожалению — все мертвы. Постоянно шарю глазами по окружающим зарослям, но наш помощник не торопится показаться, это беспокоит и нервирует, непонятно, что у того на душе, вдруг зарядит из-за кустов из автомата. Возвращаюсь к раненому и говорю Семёну: — Что будем делать?

— Подтащим к катеру, а там сами пусть им занимаются.

— Как всегда прав, — улыбаюсь я.

Семён стягивает с себя куртку, раскладывает на земле, привязываем пару толстых веток и получились достаточно сносные носилки. Затем осторожно перемещаем туда человека, тот скрипит зубами от боли, но не стонет, сразу видно, крепкий орешек, привык переносить боль.

Стараясь идти плавно, подходим к реке, ни кто нас не встречает. Катер уткнулся в отмель, слегка покачивается, чёрная броня тускло блестит, спаренный пулемёт задран вверх, внезапно он дёргается и качнулся в нашу сторону.

— Да, что б вас! — ругаюсь я, но носилки не бросаю. — Эй, вы, там! Примите раненого! — взревел я.

Может мой властный тон, подействовал, круглый люк бесшумно вывинчивается, появляется автомат, затем высовывается человек в защитном шлеме, он держится настороженно, но славу богу в нас не целится.

— Всё, наша миссия закончилась, кладём раненого и уходим, — шепчу Семёну.

Бережно опускаем носилки и собираемся уходить, но не тут-то было, раздаётся резкий выкрик и над нашими головами трещит автоматная очередь.

— Что за хамство?! — оборачиваюсь я, раздражение накатывается как волна.

Чужак стоит на берегу, автомат направлен в нашу сторону. Я жалею, что ружья висят за спинами, снять явно не успеем, замерли, стараемся не делать резких движений, хотя есть нестерпимое желание послать его, используя ёмкое короткое слово.

Незнакомец подходит к раненому, всё ещё целясь в нас, между ними завязывается разговор.

— Как собаки лают, — ехидно усмехаюсь я.

Что-то, обсудив, чужак направляется к нам, остановился в трёх метрах, визгливо выкрикивает, указывая на ружья.

— Хочет нас разоружить. Вот что, клади влево, а я — вправо, а как кашляну, прыгай в сторону. Мы этого молодчика стреножим, он ещё не знает, с кем связался, — уверенно говорю я.

Всё получилось как по нотам, только я подал сигнал, Семён отскакивает вбок, а я метнулся в ноги чужаку. Произошло всё быстро, приёмом самбо перехватываю руку на излом, но в последний момент жалею, не стал ломать, просто швыряю через плечо. Болевым приёмом перехватываю автомат и вот теперь стою с оружием в руках, а спецназовец уткнулся лицом в сырую землю и от неожиданности зло повизгивает как обычная дворняжка, но интонации жалобные и какие-то… не мужские.

Затем, пока тот не пришёл в себя от удара, заслонился его телом, в случае если на катере ещё кто-то есть, оттаскиваю к каменным балкам. Там Семён занимает оборону, а я усаживаю чужака рядом с собой и с бесцеремонностью сдёргиваю шлем — чёрные как ночь густые волосы, обрамляющие лицо чужака, искрясь, рассыпаются за плечами.

— Девица?! — ахает Семён. — А симпатичная какая!

Я отпрянул в удивлении и восхищении — безупречный овал лица, чуть вздёрнутый без изъянов носик, пухлые губы ждут любви, кожа, словно белый фарфор, глаза прикрыты пушистыми длинными ресницами. Внезапно из щёлочек глаз вырвался багровый огонь — мигом трезвею.

Женщина в упор смотрит, чуть не испепеляет взглядом. В огромных глазах бушует пламя, вытянутые зрачки принимают форму огненных шаров, губки упрямо сжимаются, она с вызовом рыкнула нечто невразумительное.

— Ты бы не рычала, а сказала, что ни будь, — примиряющее говорю я. Женщина слов моих не поняла, но интонации речи воспринимает правильно. Её зрачки сужаются в вертикальные линии, она внимательно рассматривает меня, губки чуть приоткрываются, блестят как жемчуг ровные зубки. Внезапно глаза вновь наливаются огнём, она вытягивает шею к моему плечу и с напряжённым вниманием рассматривает шрам в виде короны, затем поднимает взгляд, огня в них нет, едва заметные красные щёлки гармонично вливаются в пейзаж чёрных глаз.