"40" - зажглось на пульте.

- Сорок, - вяло проговорил гиянин.

"50".

Голос гиянина стал тверже.

"65".

Гиянин насторожился.

"70".

В его голосе появились нотки радости.

"100".

Пап не мог думать. Мозг перестал ему подчиняться. Пальцы сжимали подлокотники кресла. Он тупо смотрел на экран.

Чу догрызла последний орех и взялась за четки.

- Ну что же, эту цифру я воспринимаю серьезно, - сказал Пап. - Сто сорок!

"Как же так!.. - Мысль эта вырвалась откуда-то из глубины сознания, и вначале Пап растерялся, а затем пришел в бешенство. - Как же так! Сейчас она достанется кому-нибудь из них!"

Пальцы сами собой разжались. Теперь ими двигала определенная цель. Они набрали на пульте "150".

Сразу же загорелось "170".

Чу набросила четки себе на шею и визжала от восторга.

Пап набрал "180".

Появилось "200".

Он набрал "210".

- Я вижу, вы начинаете понимать истинную цену этого милейшего земного существа...

"235".

Дрожащие пальцы Папа предложили "240".

"Как же так!.."

Мысль продолжала упрямо пульсировать в голове, не давая Папу ни на мгновение отвлечься.

Теперь цифры менялись так быстро, что гиянин не успевал объяснять их. Реплики он вообще перестал вставлять.

Обезьянка превращалась в мраморную статую восседающего на коне воина, в зеркало, в саркофаг и в железную дорогу.

"290".

Бешеная гонка цифр прекратилась. Пульт отдыхал. Невидимый нерв, связывающий все кабины, ослаб...

"300".

...затем вновь натянулся, чтобы тут же оборваться. Пап знал одно: он должен оборваться здесь, в его кабине, и потому набрал "400".

С ним все еще состязались. Кто-то упрямо желал приобрести земное чудо, не понимая, что оно должно принадлежать не ему, а Папу.

Чу превратилась в часы и в надгробный камень.

Пап оборвал нерв. Он набрал...

- Тысяча?! - Гиянин скорее спрашивал, чем объявлял.

И повторил.

Повторил еще раз.

Руки Папа бессильно свисали с кресла.

И нерв тоже.

- Животное продано! Я попрошу своего ассистента отнести его владельцу.

Светило по-прежнему лениво висело над головой, но становилось жарче.

Пап, шатаясь, вышел из кабины. Чу прыгнула ему на плечо. Он взял ее, крепко прижал к груди и побежал.

"Стойте! Вы не заплатили!" - кричали вдогонку.

Всепоглощающая усталость внезапно исчезла. Пап бежал как в бреду, не чувствуя своего тела, протискиваясь в узкие щели незнакомых улиц. Дома то собирались в кучу, то рассыпались перед ним веером.

Остановился на тихом пустыре. Впереди возвышался мрачный, темный холм.

Опустил Чу на землю и попросил, чтобы она превратилась в женщину в черном платье с блестками. Но Чу, не обращая на него ни малейшего внимания, собирала валявшиеся вокруг цветные камушки и по привычке пробовала их на зуб. Пап опустился на корточки.

- Чу, - просил он, - пожалуйста...

- Вы зря стараетесь. У вас ничего не получится.

Он обернулся. Сзади стояли гиянин и два надзирателя.

- Вы купили свою же обезьяну, - продолжал гиянин, - и вам придется расплатиться. Только не говорите о том, какими соображениями вы руководствовались. Это нас не интересует. И учтите, товар возврату не подлежит. Двадцать пять процентов выручки ваши. Следовательно, вы нам должны семьсот пятьдесят...

Пап вскочил и схватил гиянина за горло. Теперь он желал только одного: задушить его. Две пары цепких клешней впились ему в плечо, парализовав его.

- Лжец! - крикнул Пап, отпустив гиянина.

Гиянин поправил помятый воротник и с присущим ему спокойствием произнес:

- Да будет вам известно, мы никогда никого не обманываем.

И театральным жестом показал на Чу.

Обезьянка вновь превратилась в ту женщину. Но тщетно силился Пап узнать ее. Она улыбнулась, шагнула к нему и снова стала обезьянкой.

- Еще! - попросил Пап.

- Хватит, - сказал гиянин.

- Еще! - крикнул Пап. Он обращался не к гиянину, а к Чу, но та оставалась всего лишь простой обезьянкой и, по-своему поняв крик хозяина, прикинулась мертвой. Пап пнул ее ногой. Она жалобно запищала и, отбежав в сторону, сделала свою нелепую стойку. Пап швырнул в нее камнем, какой-то банкой, железкой.

Чу обиделась и убежала.

В сопровождении гиянина и двух надзирателей Пап поднимался на холм, и, когда они достигли вершины, гиянин сказал:

- Ровно семьсот пятьдесят дней вы должны выполнять такую же работу.

И показал на людей с кирками, копающих мертвую землю у подножия холма. Один из них поднялся к ним и протянул Папу кирку.

- Здесь неплохо кормят, дружище, - сказал он.

Это был землянин.

- И вы тоже... - начал Пап и осекся. Он еще раз посмотрел на работающих. Незачем было спрашивать. Пап все понял и взял тяжелую кирку.

- Пошли, - бросил землянин и, хлопнув его по плечу, стал спускаться.

Намертво прикованное к низкому небосводу светило ярко вспыхнуло, и стало невыносимо жарко.

- Прощайте, - сказал гиянин.

Надзиратели остались.

- Стойте!

Гиянин остановился, обернулся.

- Что еще?

- Сколько длится день на Гии? - спросил Пап.

Гиянин промолчал. Загадочная улыбка тронула его лицо. Он махнул клешней и исчез.

Обезьянка с забытыми на шее четками простила Папа и прыгнула ему на плечо.