– Non. Не надо, не трогайте его. Это – сын того, кого сейчас оперируют. Господин Эль-Каед предупреждал, что его сын приедет к нему и может... excusez-moi, вести себя не совсем по правилам, – вмешалась юная медсестра. Охранники переглянулись и взяли Лейса в плотное кольцо. В это время загнанный в угол Лейс сумасшедшими от страха глазами искал врачей. Но докторам не было никакого дела до этого мальчишки. Все их силы были брошены на то, чтобы вывести Рамадана из терминального состояния. Поняв, что помощи ждать неоткуда, а охрана его не пропустит, Лейс развернулся так, чтобы видеть операционную.
– Дыши, папа! Дыши, дыши! – произнёс Лейс. Он, отличник кафедры медицины, прекрасно знал о том, что сейчас происходит в операционной. Пока врачи делали Рамадану массаж сердца и искусственную вентиляцию легких, Лейс считал про себя секунды. С момента остановки сердца Рамадана прошла уже минута.
– Папа, не оставляй меня, – едва слышно шепчет Лейс. Там за дверями, врачи по-прежнему борются за жизнь Рамадана. Электрическая дефибрилляция, стимуляция сердца – и опять ничего. Лейс считает секунды. Пошла уже вторая минута.
– Папа, вернись, – беззвучно просит Лейс, без сил прислонившись спиной к стене. Он знает: у Рамадана уже началась аноксия[5].
«Мы теряем его, – доносятся из операционной голоса. – Реанимация невозможна: он уходит». С последними словами врача Лейс безвольно сполз по стене и закинул вверх голову.
– Qu'est-ce que c'est? Вам плохо? – кинулась к Лейсу юная медсестра. Эту девушку, которая хочет ему помочь, зовут Шари. Шари отпихивает от Лейса охранников и тянет к нему ладони. Дотрагивается до плеча Лейса: – Пожалуйста, послушайте. S’il vous plait, ecoutez-moi, – сбиваясь с арабского на французский, Шари пытается утешить Лейса.
– Оставь меня в покое. Не прикасайся ко мне! – с ненавистью глядя на девушку, рявкнул Лейс. Француженка в страхе попятилась. Переглянувшись, охранники шагнули вперёд, смыкая ряды плотнее.
– Non, s’il vous plait. Не надо, – опомнившись от обиды, кинулась к ним Шари. Лейс сглотнул и закрыл глаза, отгородившись разом и от глупых охранников, и от навязчивой медсестры. Они – чужие для него и живут в своём мире. А у Лейса есть своя причина быть здесь: он хочет, чтобы Рамадан вернулся, и чтобы мир, в котором он обрёл себя, снова стал прежним. Старинная молитва, которой учил его отец Рамзи, абуна Марк, неожиданно вернулась к Лейсу, и Лейс произнёс первые слова христианского Символа Веры: «Верую в Единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, видимым же всем и невидимым... Я прошу Тебя: забери мою жизнь. Дни, годы – всё забери. Только верни мне папу... Ну пожалуйста», – совсем уж по-детски добавил Лейс. Мучительное ожидание – и ничего. Только медсестра спорит с охраной.
– Есть Ты – или нет, скажи? – шепчет Лейс. – Скажи мне, как мне вымолить у Тебя всего одну жизнь? Пожалуйста, ну ответь мне. Ну хочешь, забери мою. Только верни мне отца... Я прошу Тебя.
Разряд. Ещё разряд. И – ничего. Приборы замерли: у Рамадана – остановка сердца. Лейс знает, что ситуация критическая: ровно через сто секунд у Рамадана начнется процесс декортикации. Это – необратимая гибель коры головного мозга, за которой неминуемо наступает смерть.
«Ты, ну пожалуйста, ну услышь меня. Да, я к Тебе взываю – я, тот, кто убил. Но Ты же не хочешь слышать убийц... Так как же тогда мне до Тебя докричаться?»
Лейс прислушался. В операционной тихо. Рамадан умирал. И Лейс, сам не зная зачем, упал на колени:
– Я каюсь. Я верю. Я люблю. Я прошу: просто яви мне чудо...
– Сердце запустилось, – кричит поражённый врач. Лейс вздохнул, открыл глаза и устало осел на пол. Он поморщился, увидев охранников и медсестру, которые изумлённо на него взирали. Лейс выругался и быстро встал на ноги.
– Как… как вы это сделали? – первой пришла в себя медсестра.
– Я? Я сделал? – холодно усмехнулся Лейс. – Ты, cherie, ошибаешься. Я ничего не делал... Пойди холодной водички попей, а то на тебе лица нет, – едко посоветовал Лейс. – Только сначала ответь на мой вопрос: кто в этой идиотской лечебнице занимается реконструкцией клапанов сердца? Ну, быстро? Или мне на французском тебя спросить?
– Главный врач. Это – мой отец. Его кабинет на третьем этаже... Laissez-moi... я могу показать вам, и...
– Спасибо, не трать зря силы. Сам найду. – Лейс развернулся и, раздвинув онемевшую охрану, быстро пошёл к лестнице.
– Подождите, вы – врач? – крикнула ему вслед девушка. Не оглядываясь, прямо на ходу Лейс молча вскинул вверх руку, сжатую в кулак, и разогнул средний палец. Охранники захохотали и, переглянувшись, потопали следом за Лейсом. Шари осталась одна, тоскливо взирая вслед уходящему юноше.
«Какие странные у него глаза, – думала она. – Холодные, как сталь. И абсолютно серые...».
В ноябре 2012 года Лейсу Эль-Каеду исполнилось ровно тридцать. Он и Шари идут вдвоём по песку александрийского пляжа. Средиземное море медленно ворочается во сне. В красном закате море кажется не бирюзовым, а чёрным. Лейс остановился и закинул голову вверх, с интересом разглядывая звёздное небо. Шари подошла и спрятала лицо у него на груди, с ласковым собственничеством обхватив Лейса за шею.
– Я так люблю тебя, – нежно прошептала девушка.
– Мне тоже хорошо с тобой, – улыбнулся Лейс.
Девушка прижалась ближе:
– Саба, тогда, пожалуйста, скажи мне, а почему, когда ты со мной, то... ну, ты устраиваешь меня так, чтобы я не смогла видеть твою спину?
– Как сейчас? – поддел её Лейс.
– Non, нет. Ты всё шутишь. А я говорю серьёзно... Puis-je voir, то есть можно, я посмотрю, что ты скрываешь? – Шари смущённо глядела на Лейса, но в её тёмных глазах был вопрос. Лейс внимательно посмотрел в смуглое лицо девушки. Та, стараясь сгладить неловкость просьбы, потянулась к его губам. Лейс отстранился, отступил на шаг, завёл назад руку и сгрёб в кулаке ворот футболки. Cтащил её через голову и повернулся к Шари спиной. Он замер, когда девушка прижалась к рубцам щекой, разглаживая пальцами шрамы.
– Как же такое можно вынести? Кто же сделал такое? Лейс, я так тебя люблю, – услышал он голос Шари и почувствовал влагу её слез. – Je suis fou de toi. Я тебя обожаю. Все эти шрамы не важны. Просто… просто мне... мне так тебя жалко.
«И действительно, quel dommage – жалость-то какая», – помедлив, Лейс высвободился из рук девушки и натянул футболку.
– Шари?
– Да?
– Давай всё закончим. Прямо здесь и сейчас.
– Vous plaisanter sans doute. – Девушка моргнула. – Я не понимаю. Почему?
– Потому что я тебя не люблю.
«Потому что мне не не нужна твоя жалость...»
Прошло два года. В ноябре 2014 года Лейсу исполнилось тридцать два. У него – светло-русые волосы, загорелое лицо двадцатипятилетнего юноши и спокойный взгляд стальных серых глаз, точно время их заморозило. Лейс и Рамадан сидят на перевёрнутой лодке на пляже египетского курортного городка Бур-Сафага. Перед ними Красное море, спорящее с сильным ветром. Битва двух стихий – воздуха и воды – рождает идеальные для серфинга волны.
– Папа, я послезавтра уеду. А у тебя есть виза в Англию. Может быть, ты поедешь со мной? Осмотришься там. Потом насовсем ко мне переберёшься. У меня в Оксфорде квартира, и тебе там обязательно понравится, – в сотый раз за последние десять лет предлагает отцу Лейс. Рамадан недовольно поморщился:
– Нет уж, сынок, спасибо. Я, конечно, уже на пенсии, и, как человек свободный, теперь волен сам выбирать, куда и когда мне ехать. Но у меня дом в Александрии. Налаженный быт. Да и Шари меня навещает. А что касается тебя, то тебе нужен не я, старый отец, а жена и дети.
Лейс скривился:
– Ой, па, только не начинай! Ну, какие опять «жена и дети»?
– Так, я не понял: ты собираешься прожить всю жизнь один? – поднял бровь Рамадан.
– А чем, прости, это плохо? Ты же так живешь, –Лейс фыркнул.