Книготорговец. А из ада всех чернокнижников [68].

Поэт. Лорд-мэр сократил срок проведения Варфоломеевской ярмарки в Смитфилде, и теперь они решили устраивать ее круглый год без перерыва в другом конце Лондона [69].

Книготорговец. Что ж, все идет как по маслу. Но, кажется, мне пора. Если вы не против, я укажу вам дорогу, сударь.

Поэт. Сударь, я следую за вами!

Оба уходят.

Входит Панч.

Панч. Эй, скрипач!…

Лаклесс. В чем дело, Панч?

Панч. Знаешь, что затеяла моя жена, Джоан?

Лаклесс. Понятия не имею!

Панч. Уговорила трех знатных дам сесть с ней играть в карты, чтоб их черт подрал!

Лаклесс. Да ну? Ха-ха-ха!

Панч. Я решил уйти от нее и открыть свое дело.

Лаклесс. Дело? Но у тебя же нет капитала.

Панч. А я займу у кого-нибудь, а потом его облапошу – вот у меня и появятся денежки!

Лаклесс. Ну, это устаревший способ, милый Панч!

Панч. Ах так! Что же, я подамся в адвокаты. Тут не требуется иного капитала, кроме наглости.

Лаклесс. Однако необходимо изучать законы. Иначе ты помрешь с голоду.

Панч. А я пойду в судьи. Тогда у меня все законы будут в кармане и каждое мое слово будет закон!

Лаклесс. Постыдись, мошенник!

Панч. Ой, я придумал!…

Лаклесс. Что еще?

Панч. Нашел все-таки!… Редкостную профессию!… Ну, Панч, тут ты прославишься!

Лаклесс. Что еще пришло в голову этому дураку?

Панч. Я пойду в парламент!

Лаклесс. Ха-ха-ха! Эко выдумал – у тебя же ни знаний, ни имущества.

Панч. Подумаешь! Панча всякий знает – мне в Англии в любой корпорации пособят, а знания тоже можно занять.

Лаклесс. Нет, дружок, так не пойдет. Подыщи что-нибудь другое, для чего ты больше пригоден.

Панч. Тогда я пойду в великие люди: тут уж не надобно никаких талантов!

Лаклесс. Отвяжись, наглец, ты мне надоел! А теперь, милостивые государи, появляются Некто и Никто. Они споют для вас и спляшут.

Входят Некто и Никто.

Некто.

Из всех столичных дураков,
Мошенников и простаков
Я самый видный тип.

Никто.

Таких «Никто» в любых краях,
В любых кругах, в любых слоях
Вы отыскать могли б.
«Никем» зовут повсюду тех,
Кому работа – тяжкий грех,
Кто спит, и жрет,
И пьет, и ржет,
И у кого одна лишь цель —
Ходить из кабака в бордель
И вновь в кабак – и только так!

Лаклесс. На этом, милостивые государи, заканчивается первая интермедия. А теперь, любезная публика, вам покажут великолепное зрелище, равного которому еще не являла сцена. Итак, перед вами двор царицы Ахинеи! Давайте нежную музыку – пошел занавес!

Под нежную мелодию раздвигается занавес, и мы видим богиню Ахинею, восседающую на троне, Оратора в бочке [70], дона Трагедио и других персонажей кукольного представления.

Ахинея.

Пусть те, кто дивный дар мой чтят,
День этот в праздник превратят.

Лаклесс. Обратите внимание, милостивые государи, как она любит речитатив.

Ахинея. Мсье Пантомим, мы рады вам!

Пантомим выделывает антраша.

Бедняжка, он так застенчив! Я разрешаю вам говорить! При мне позволительны любые речи, кроме тех, которые остроумны!

Лаклесс. Разве вы не знаете, государыня наша Ахинея, что мсье Пантомим немой? И позвольте заметить; он вам будет весьма полезен. Он единственный из ваших почитателей, кто наводит на людей сон, не произнося ни звука. А вот дон Трагедио, уж этот поднимет шум!

Дон Трагедио.

Трагедио – имя мое таково,
Слава сопровождает его,
В Друри-Лейне и в Линкольне-Инне
Громоподобно звучит это имя.
Молнии в гербе моем расцвели;
Мне ни Шекспир, ни Джонсон, ни Ли [71]
Не подарили ни мысли, ни слова.
Славьте новатора снова и снова
Те, кто мои сочиненья прочли!

Ахинея. Мы вдвойне вам рады, добро пожаловать!

Дон Трагедио.

Любезны вы, но, впрочем, в самый раз,
Две драмы – две! – я написал для вас;
И если бы свистать не начал зал,
Я б сорок, целых сорок написал!

Лаклесс (зрителям). Слышали? Это новый шедевр дона Трагедио. Он не только перенимает у других исковерканные слова, но и придумывает свои собственные.

Сэр Фарсикал Комик. Нет, черт возьми, коли на то пошло, я тоже придумываю новые слова и порчу старые. Я заставляю иностранцев говорить на ломаном английском, а англичан – на плохой латыни. В моих пьесах царит такое смешение языков, какого не было при строительстве Вавилонской башни.

Лаклесс. Это тем удивительнее, что автор не знает ни одного языка.

Сэр Фарсикал Комик. То есть, как же – ни одного? Жисть ты моя, злосчастная!

Ахинея. О досточтимый Оратор, я много о вас слышала!

Оратор. Могли бы слышать и меня самого. Меня за сто миль слыхать!

Лаклесс. Слышать-то она вас могла, а вот если еще поняла смысл ваших объявлений, то, право, она догадливее самого Аполлона.

Оратор. Про что вы, сударь? При чем тут догадливость? Мои слушатели хотят, чтобы их развлекали. И они свое получают. А разве бы это было так, когда бы от них еще требовалась догадливость: она среди них в диковинку!

Ахинея. Вы все заслужили мою признательность! (Синьору Опера.) Но вам я отдаю все свое богатство!

Синьор Опера. Вашему величеству известно, какой награды я жду!

Хвалы ожидает философ-простак
И льнет к добродетели или уму;
Сгорает солдат в полыханье атак,
И слава посмертно приходит к нему.
Политик в волнении:
Как выбиться в гении?
Красотки весь век перед зеркалом мрут;
У всех у них мания —
Все жаждут признания,
А их пожалеть бы за этакий труд.
Ведь мудрого к действию манит одно —
Лишь то, что богатство ему принесет,
В богатстве все лучшее заключено,
Для золота нет недоступных высот.
Богатством обещаны
И вина, и женщины,
Ведь все золотым открывают ключом;
И – слава богатому!
Льстят и кадят ему,
Считают великим, зовя богачом.

Ахинея (в экстазе повторяет). Считают великим, зовя богачом… Браво, брависсимо! Я жажду стать вашей супругой!

Лаклесс (публике). Как видите, милостивые государи, музыка сразила Ахинею, и она воспылала любовью к духу синьора Опера.

Миссис Чтиво (Ахинее). Если мои истории тешили когда-либо слух нашей богини и я читала признание в ее взоре, – о пусть она не лишает меня единственной моей отрады!

Ахинея. Чего ты хочешь, дочь моя?

вернуться

[68] Итальянские певцы-гастролеры и заезжие труппы французских танцоров составляли в это время опасную конкуренцию английскому театру. В словах «А из ада всех чернокнижников» содержится намек на пантомимы типа «Некромант, или Арлекин – Доктор Фауст» (1723).

вернуться

[69] Варфоломеевская ярмарка проходила ежегодно в конце августа – начале сентября с 1137 по 1855 г. – В 1691 г. срок ее проведения был сокращен с двух недель до четырех дней. Во время ярмарки давались примитивные театральные представления, вошедшие во времена Филдинга в репертуар многих театров.

вернуться

[70] Кафедра пуританского проповедника часто называлась бочкой. В отличие от большинства протестантских священников, стоявших за «дешевую церковь», Хенли украшал свою кафедру золотом и бархатом.

вернуться

[71] Джонсон, Бен (ок. 1573 – 1637) – выдающийся английский драматург, младший современник Шекспира. Ли, Натаниел (ок. 1653 – 1692) – один из крупнейших представителей английской трагедии эпохи Реставрации.