И паренёк после такого сказа тоже было хотел развести руками, но лягушка-квакушка вскричала:

— Тех удальцов царевна взглядом не одарила, так одарит нас! А ну-ка, парень, коня-то опять разверни поживей!

И развернул паренёк вороного коня, снова скоком-цоком подлетел к царевне под самое оконце, а лягушка приказывает котику:

— Ударь, Котофейка, в балалаечку!

Ударил Котофейка по струнам балалаечки, и они, непростые, самозвонные, так запели, так загудели, что царевна в оконце шевельнулась, очнулась, и опустила свои очи в сторону паренька.

Опустила, вздохнула, даже золочёную раму перед собой в оконце раскрыла пошире.

И смышлёная лягушка-квакушка котику, не медля, говорит:

— Прыгай, Котофейка, с коня на подоконник! К царевне щёчкой приластись, шёрсткой прижмись!

Перепрыгнул Котофейка с коня, с колен паренька на подоконник, к локотку царевны прижался, по её руке усатой щёчкой да шёлковым ушком давай водить, давай водить, и — царевна Несмеяна улыбнулась!

Она тоже ласково гладит пушистого котика, а глаз — сразу ясных! — не сводит со статного паренька.

И тут он сам не сплошал! Сам догадался, что дальше делать! Подхватил квакушку на ладонь, поднял к оконцу, показывает царевне.

Царевна Несмеяна как приметила на лапке у лягушки кольцо, так и совсем весёлым смехом рассмеялась.

— Что это за диво? — говорит пареньку. — Неужто эта широкоротая попрыгушка — твоя невеста? На ней ведь колечко не просто серебряное. Оно, похоже, обручальное.

Но весело отвечает и паренёк:

— Нет, квакушка-попрыгушка не невеста. Она только моя советчица, наставница. А невеста мне — теперь ты! По указу твоего батюшки. А главное — по твоей мне сейчас улыбочке! Так что с лягушки-квакушки это колечко сними, и, если ты, царевна, со мною согласна, то себе его тут же на пальчик и надень…

И царевна, не мешкая, надела колечко на пальчик, и они с пареньком стали сначала женихом да невестой, а потом и добрыми мужем да женою.

Ну, и само собой, котик Котофейка тоже остался у них при дворце-тереме жить. Ему они доверили на здешней кухне творог да сметану от мышей сторожить.

А лягушка-квакушка поселилась в дворцовом саду, в чистом, тёплом пруду.

И когда паренёк приходит сюда погулять со своею улыбчивой супругой-царевной, то лягушка из пруда выглядывает и пареньку квакает:

— Ква-ква! Ква-ква! Вот теперь ты и сам видишь, твои честные денежки не пр-р-опали!

Вострушечка-семилеточка

В некотором царстве-государстве жил в одной деревне вдовый мужичок. И были у него дочка да сынишка.

Дочку все прозывали Вострушечкой-семилеточкой. Минуло ей всего семь лет, а она уж в доме полная хозяйка. Она печь топит, щи-кашу варит, отца на работу провожает, братцевы рубашонки чинит, да при всём при этом ещё и весёлые песенки поёт… Вот и выходило, что Вострушечка она, Вострушечка-семилеточка.

Ну, а братца звали просто Терёшкой. Он-то был небольшим совсем. Правда, шустрым и смекалистым тоже. Если сестрица воду или дрова несёт в дом, он безо всякой просьбы подбежит, подсобит.

Но больше всё же он играл на улице в лошадки, всё скакал по лужайке на палочке верхом.

И вот он однажды под самый под вечер гуляет там, забавляется, а по дороге, по улице летят-топочут живые кони. Топочут, на всю деревню бубенцами гремят, серебряной сбруей сверкают, катят за собой золотую карету.

Карета — по всему видно — царская.

Терёшка не утерпел да на запятки и вспрыгнул.

Карета понеслась ещё пуще.

А тем временем шёл с поля отец. Он всё это увидел, закричал — да поздно!

Умчалась золотая карета вместе с Терёшкой за синий лес.

«В царскую столицу увезли!»— ахнул мужичок, отец Терёшки. Ахнул, побежал следом. «Царь-то у нас — не просто царь. Он, говорят в народе, ещё и колдовать умеет. Он с нашим Терёшкой что-нибудь колдовское сотворит!»

Добежал мужичок до столицы. Как был, весь в пыли, в худой шапчонке да в лаптях, так прямо в царский терем и ломится.

Стража, конечно, хода ему не даёт: «Куда ты, такой-разэтакий!»

Ладно, царь услышал, стукнул в раму, выглянул из окошка:

— Что за шум?

— А вот что… — объясняет мужичок. — У вас тут где-то мальчик только что объявился, так этот мальчик — мой!

— Русенький? Беленький? — переспрашивает царь.

— Беленький! — кивает мужичок.

— Шустренький? С виду такой умненький?

— Конечно, умненький! — радуется мужичок-отец. — Отдавай мне его скорее!

— Ну-у, — говорит царь, — умненькие, шустренькие нам самим нужны… Да и чем ты докажешь, что он тебе сыном приходится?

Мужичок руками развёл, бормочет: «Спросите самого Терёшку…»

А царь смеётся:

— Спросить нельзя! Он в моих царских покоях отдыхает после дороги. Мы иначе поступим… Раз мальчик умненький, то и родня у него должна быть смышлёная. Вот если к утру отгадаешь три мои загадки — тогда тебе поверю. Загадки такие: что всего на свете быстрее, что всего жирнее да что всего милее? А теперь ступай!

И выставили стражники мужичка за ворота, пошёл он к дому, повеся голову.

Идёт, думу думает: «Кто самый быстрый? Наверняка царские кони! Я их до самой столицы так и не догнал… Кто самый жирный? Должно быть, рябой боров у моего соседа! Я жирнее этого борова не видел никого… Ну, а милей всех мой сын Терёшка — его сам царь не хочет отдавать!»

Домой в деревню пришёл мужичок за полночь; от горя, от усталости едва держится на ногах. А Вострушечка-семилеточка не спит, вестей ждёт про Терёшку. Отец всё ей и рассказал. Поведал дочке о загадках царских; поделился, как отвечать на них думает, и вздохнул горько:

— Была бы жива наша матушка, она бы мне подсказала ответы куда вернее. Вдруг да я всё же ошибаюсь?

Вострушечка-семилеточка утешает отца:

— Конечно, ошибаешься. Но вместо матушки я тебе помогу… Быстрей всего человеческая мысль. Мыслью мигом попадёшь туда, куда самые резвые кони не доскачут… Жирней всего земля-кормилица. Это она питает всё живое… А милей всего — сон! Только во сне можно забыть любое горе… Иди к царю с этими ответами.

Направился мужичок обратно, шёл без отдыху всю ночь, на рассвете стучится в царский терем.

А царь ждёт, из окошка глядит:

— Готовы ответы?

— Готовы! — кланяется мужичок. — Так вот и так!

Царь пришёл в большое изумление:

— Не верю, что такие трудные загадки ты отгадал сам.

Честный мужичок и признался:

— Подсказала мне это моя дочка Вострушечка-семилеточка, Терёшкина родная сестрёнка.

Царь удивился ещё больше, а отдавать Терёшку не желает всё равно. Он говорит:

— Пускай тогда ваша Вострушечка для меня ещё и службу сослужит. Вот отнеси ей ниточку. Пусть за одни сутки она соткёт мне из этой ниточки широкую скатерть… Да быстрей шагай! Сутки уже начались!

Вздохнул мужичок, пошагал домой не с Терёшкой, а с ниточкой. Опять там перед дочуркой кручинится:

— Что делать станем?

А Вострушечка-семилеточка отламывает от веника тонкий прутик:

— Отнеси прутик царю. Пусть найдёт мастера, который бы сделал из прутика ткацкий стан. Да не спеши, батюшка, выспись. У тебя сегодня времени много, сутки-то длинные.

Выспался мужичок, явился с прутиком к царю. Тот сразу:

— Что за шутки? Кто это из одного прутика сможет целый ткацкий стан смастерить?

А мужичок тоже сразу:

— Правильно, царь-государь, правильно! Стан из прутика сделать нельзя, но и нельзя выткать, значит, из одной нитки широкую скатерть.

Рассмеялся царь:

— Опять одержала верх надо мной твоя дочь! Я её увидеть теперь желаю. А если она и в гостях такой же толковой окажется, то так и быть — отпущу с ней Терёшку. Только вот явиться пред мои царские очи должна она ни пешком, ни на лошади, ни раздета, ни одета, ни с подарком, ни без подарка…

Побежал мужичок за Вострушечкой. Она минуты лишней не потеряла — вмиг к царю в гости собралась.

Сарафан скинула — вместо одёжки в отцову рыбацкую сеть завернулась. На Терёшкиной голубятне сизаря изловила — в руки взяла. Ступила на лыжи, да и айда по траве, как по мягкому снегу, прямо во столицу. Подъезжает к царскому терему. Царь со слугами на крыльце стоит, загодя усмехается, думает: «Теперь девчонке Вострушке моё трудное задание не исполнить ни за что!»